В годы советской власти художественная литература практически не романтизировала пьянство русского человека. И пили тогда значительно меньше, и понимали, что пьянство – это громадная беда. Исключение составляли немногие, в том числе погибающий от алкоголизма, но всё ещё иронический и беспощадный к себе Венедикт Ерофеев (1938-1990), который в поэме «Москва – Петушки» (1969) умудрился оценить свою человеческую слабость, покорность «зеленому змию» не как личную жизненную катастрофу и психический недуг, а как форму борьбы с социалистической реальностью.

Сборник новелл Александр Торопцев создавал, по его признанию, с начала семидесятых. А издавал, да ещё и с большим успехом, всё больше исторические произведения для детей – получил за них две литературные премии: имени А. В. Суворова и маршала М. И. Неделина. И вот подарил мне недавно зеленую книжечку своих небольших повестей - «Квадратик неба синего». Тираж авторский, небольшой.

Известный ученый и публицист Сергей Кара-Мурза в одной из своих книг, «учебном пособии» «Манипуляция сознанием», рассуждает о том, что западных экспертов до сих пор поражает в постсоветском человеке «умение держать удары победителей в холодной войне». Массовое обеднение народа не только не разрушило наше общество, но и почти не озлобило людей.

Лишь вчера золотистое солнце
Шаловливо махало рукой.
А сегодня взгляну я в оконце
На разлившийся в небе покой –
Что за птица взлетает лениво?
И не ворон ли – вестник беды?
Нет! То лебедь, чьи белые крылья
Чуть коснулись прохладной воды.

А душа моя тянется к солнцу,
Вслед за птицей, чья жизнь коротка.
Лишь умрёт эта птица в печали –
Её тут же накроет волна.

К горным птица взлетает вершинам.
И не видно нам даже хвоста.
Засыпаю и вижу я крылья,
На которых летает мечта.

Поставив в центр своей повести типичное русское семейство, Валентин Распутин поступил по примеру многих писателей - классиков отечественной литературы.

И тем самым он заставил нас внимательнейшим образом проанализировать характеры и взаимоотношения членов семьи Воротниковых, ещё раз пересмотрев свою оценку того, что мы, читатели, давно, быть может, считаем вполне «нормальным», «естественным», потому что притерпелись, потому что иного в жизни не знаем.

Иду по улице, вижу двух мило беседующих женщин, а возле них измученного скукой и потому рыдающего ребенка. И чувствую, что я не могу за него не вступиться.

Определить мать среди этих двоих не трудно. Время от времени она хлопает ребенка чуть пониже спины, и повторяет раздраженно: «Надоел! Надоел! Слезы у тебя как вода!».

- А он ведь запомнит это и никогда вам этого не простит, - говорю я незнакомым женщинам. И, как правило, это заставляет людей устыдиться.

Не могу я видеть детские слезы.

Илья Львович Толстой считал, что восьмидесятилетнюю жизнь его отца можно разделить на две половины. К первой относятся «Война и мир», «Анна Каренина», автобиографическая трилогия «Детство», «Отрочество», «Юность»; аристократизм Льва Николаевича, его желание славы и богатства, почитание в педагогике традиций помещичьего воспитания… Именно в этот период Толстой скупает земли в Башкирии, устраивает на них громадный конный завод, а старшим детям даёт «классическое образование».

Даже интеллигентные люди порой недоумевают, проходя мимо одного небольшого деревянного домика в Пензе: «Музей Ключевского? Кажется, был такой хирург!» Меж тем знатоки девятнадцатого века называют трёх «китов», которые сформировали русскую историю как науку: Карамзина, Сергея Соловьёва и его ученика Ключевского.

Русский философ и публицист Василий Васильевич Розанов вернулся к российскому читателю только в 1988 году. Педагогам и родителям этот маленького роста, худощавый и рыжеволосый человек с глубоко посаженными глазами, который всю жизнь маялся щепетильным стыдом за свою неказистую внешность и приторную фамилию «булочника», может быть интересен как автор первого в дореволюционной России двухтомника «Семейный вопрос...». Изданного в 1903 г.