Фехтованием он занимается уже пять лет. Он надеялся, что это хобби поможет ему стать мужественнее, но все равно все идет кувырком. Превозмогая боль, на каждой тренировке он калечит свое тело и чувствует только ненависть к нему. Он какой-то не такой… Даже в эту самую секунду, когда вместе с Машей и толпой людей Дмитрий идет по переходу метро, ему кажется, что на него все смотрят и осуждают. Остановившись на станции «Тверская», Маша подпрыгивает и хохочет. Ее длинные тяжелые волосы бьют по заднице. Дмитрий брезгливо смотрит на ее белые кроссовки. Они просто кричат: «Я сама невинность».

Маша уехала на три недели в летний спортивный лагерь в Анапу (она уж целый год занимается в спортивной секции лёгкой атлетики, и вот теперь с этой секцией поехала на море). Родители хотели записать в эту же секцию и Катю, но Катя сказала, что её спорт совсем не привлекает, а привлекает музыка. Но когда мама спросила, на каком музыкальном инструменте она хотела бы научиться играть — на фортепиано, скрипке или трубе, Катя сказала, что на барабане.

Меня никто не беспокоил. Ожидалось, что в фойе встретит то ли мэр, то ли начальник из МЧС, но у них на заводе что-то взорвалось и про меня, к счастью, все забыли. На кровати лежала моя одежда — девчонки её починили, выстирали и выгладили — а я всё сидел в больничной пижаме, прижавшись спиной к раскалённым ребрам батареи, и глядел на дверь. От цветов пахло душистым сеном. Тени становились всё синее. В тот день Она так и не пришла. И на следующий. И в воскресенье, 31 января. И тридцать второго…

Проведя в столице много лет, мой друг почти не изменился — по-прежнему интересовался новинками из мира видеоигр. Ему идёт 37 год, о семье пока не думает. Грустно это и забавно. Печалиться с ним не выходит, он объявляет, что нашёл в сети нашего старого «Соника» — Володю Ульянова, у которого мы весело играли на приставках. Признаться, замечательный друг Андрей Быков постоянно зажигал во мне искру, добрую, озорную. Бывало, прибежит в гости и мы засядим за игру надолго. Играем, спорим, хохочем, пьём чай, ругаемся иногда.

Ей нравилось посещать современные аптеки, дорогие бутики, салоны мобильной связи, все те заведения, где дорого, со вкусом, культурное обращение и немноголюдно. Там Марина чувствовала себя человеком. Подходили вежливые девушки, спрашивали, чем помочь. Марина для видимости задавала вопросы, её водили вдоль полок, показывали, давали потрогать. От девушек приятно пахло, их личики были свежие, красиво оттенённые косметическими штрихами. Марина наслаждалась общением, которого в её жизни практически не осталось.

Это был высокий жилистый, начинавший сутулиться шатен со взглядом, который выражал одновременно презрительное спокойствие (в то время в кинотеатре «Иллюзион», который размещался в «высотке» на Котельнической набережной и считался культовым, часто крутили американские вестерны. Презрительное спокойствие — как раз их тех вестернов), пренебрежение условностями и лёгкую насмешку. Уже позже я узнал, что именно такой взгляд «а ля Юл Бриннер» был опознавательным «фирменным» знаком тогдашних московских фарцовщиков.

Просыпаюсь уже вечером. Приятное такое настроение, будто после баньки. На улице вот эта самая июньская прохлада. Лёгкость. Звонит Моряк. Он всегда звонит неспроста. Приходи, говорит, культурно пить. То есть всякие хорошие сорта пива. И приятной закуси. А чтобы времени зря не тратить, давай дуй на такси. Такси — оно сила. Ух — и на месте. Идти десять минут, но такси — красиво. Едешь, в морду ветер дует. Тормозните-ка вот тут, я пива докуплю. А у Моряка уже сервировано всё. Вобла, терпуг вяленый, тихоокеанский краб, или камчатский. Индийский пейл-эль, американский, стауты… лагера и сидра несколько литров, чтобы постоять на балконе, попыхтеть сигарами, подышать свежим юго-западным ветром. Знаете, чем пахнет юго-западный ветер?

1964 год. Юрка рассказывал однажды, и я как могу передаю тут этот рассказ. Александр Николаевич выходит раз за ворота. А мимо идёт тёплая компания загулявших мужчин, из тех, о ком говорят “не в ладах с законом”. Были на нашей Огородной улице и такие. Они выпивши и им впору покуражиться. “Ну чё, десантник, ну чё, воин-герой! — говорит Женя Сватиков по прозвищу Баян, с вызовом — давай бороться, а! На кону бутылка плодово-выгодной! А? А.Н. Клюев стоит и как-то этак раздумчиво на борзую троицу тунеядцев с лукавинкою поглядывает. “Вас, вишь, трое… — рука его делает жест, долженствовавший подкрепить процесс раздумья — и куда мне, старику, против молодцев”.

Известный столичный артист — Николай Юрьевич Стоянцев — постоянный приглашенный аукционист на балу. Раньше организацией занималась одна компания. Но по разным причинам ее отстранили. И за частичную организацию взялась наша театральная площадка. Почему, спросите вы, именно театральная площадка, а не театр? Как бы вам объяснить. Театр — это место, где ставят спектакли, получая гроши. А наша театральная площадка занималась привозом антрепризных спектаклей и концертов. В общем, кто-то тратит бюджетные деньги на искусство, а кто-то их восполняет. Такова доля коммерции.

Я живу у родителей теперь — последнее пару месяцев. А хочется домой, к семье. Там — мои дети и пока ещё официально супруга. Но как я там появляюсь — ругань до потолка воцаряется, вспоминаются прошлые обиды. В последнее время всё стало как бы тише, но легче не становится. Мы отвечаем главным образом кивком, мычанием и пожатием плеч. Никакие благие слова не идут на ум. Я поражаюсь, насколько мелочные события из прошлого складываются в настоящий хаос, который оглоушивает, превращая сильных и взрослых людей в двух ненавидящих друг друга соседей. А дети это слушают, замерев. Боятся, конечно, переживают.