Мы любили выезжать в старый район города – там не было многоэтажных построек, да и машины встречались нечасто. Но зато там была уйма собак, которые очень любили гоняться за велосипедистами. Разгонишься по длиннющей безжизненной улице, свистнешь, как соловей-разбойник, – и вот уже за тобой несется целая свора собак.

Петр часто, оглядываясь, вспоминал свое дворовое детство. Ностальжи… Дети шестидесятых и семидесятых… Такси — страшная редкость, на которую денег вечно не хватало, а о бомбилах тогда никто слыхом не слыхивал. И никаких тебе ремней и подушек безопасности. Деревня летом… От станции — телега, запряженная кроткой по старости, еле бредущей лошадкой, и это — не сравнимое ни с чем удовольствие.

Каждый день, если он ясный, в то время, когда солнце уже движется к закату, но еще держится достаточно высоко, косые лучи теплого света протягиваются от старой, покосившейся калитки до самого дома. Деревянные штакетины расчесывают солнце, как пальцы разбирают пряди волос.

Племянник мой, Олег, отменный парень, женился на Яне, соответственно, приятной особе. По случаю приятности у нее сложился папа, Адим. Это по родословной — аристократия еще свердловских времен. Он всю жил аристократическим образом дружил с Жорой Джербиновым, который по молодости женился на красивой Ире, соорудил пару дочерей и тут же уехал, будучи продвинутым по тем временам специалистом в модных технических областях, курировать несколько кэгэбэшным способом некие советские проекты в Африке и прочих досягаемых ареалах.

Плотно попав башмаком в висок, здоровяк сбил его этим на грязную землю, и с удовольствием наступил толстой подошвой на лицо. Громко харкнул, взлетели с близкого, высокого и сумрачного дерева испуганные вороны.

Свет ударил в глаза, плотоядное чавканье грота заглохло. Заметив её, Артём перевернулся на спину и застыл звездой над космической тьмой глубин. Вода плескала ему в лицо, перекатывалась через сомкнутые глаза. Рита распласталась рядом. Они лежали любовниками на гигантской роскошной постели, тяжело дыша, утратив желания, и лишь бессильно касались друг друга пальцами.

Тихим сентябрьским вечером Стецько стоял на плацу, перед отдельным зданием, где нес круглосуточную службу дежурный по части. Энша только что обстоятельно выбранил начфиза из-за нескольких недовыловленных из открытого бассейна листьев: «Нарушение однообразия водной глади!», – и теперь ублаженно вертел на пальце кольцо со связкой ключей, мурлыкая под нос что-то новенькое из ругательного репертуара.

На вечеринке у Васильевых самым красочным, конечно же, было появление в обществе Зойки Кабановой. По ее породистому телу, отшлифованному десятками рук массажистов и дорогих любовников, непринужденно струилось платье немыслимой цены, а голову и руки украшали бриллианты.

Потом меня вдруг посетила мысль, что если бы в Голливуде сняли обо мне фильм, то получился бы крутой зрелищный увлекательный остросюжетный блокбастер. И тут же я по-думал о том, что это была дурацкая мысль, что ничего крутого и увлекательного в моей жиз-ни нет.

Тургенев – первый русский писатель, вставляющий в текст словечки и выражения не только на эсперанто аристократии (а позже и интеллигенции) – французском языке, – но и на английском. Так, в самом начале «Отцов и детей» Кирсанов-дядя жмет кому-то руку, и Тургенев пишет – «этот shake-hand». Если честно, меня этот шейк-хэндс буквально потрясает.