Мы готовим блок публикаций единой тематики, открытый давней статьей В. Сузи «Искусительность Даров» (предполагай мы серийность публикации, ее точнее было бы назвать — «Искушение образом»). Вторая статья, предлагаемая ныне, называется «О призвании образа и искупительно орудийной его природе». Следующая предположительно будет называться «О единстве образа и метода — в личности автора». Заключительная — «К проблеме метода и символа» (название пока рабочее).

Сегодня в связи с разворачивающимися вокруг извечного «восточного вопроса» событиями нелишним будет вспомнить о панславизме Тютчева; ведь поэт неотделим от судьбы своего отечества и православия. Поэт и дипломат, он не только живо интересовался современной ему историей, но и болел душой за Россию, особенно в дни ее поражений и горестных невзгод.

«Талант его представляет особенную, ему лишь одному свойственную, смесь простодушной грации, свободной образности языка, на котором еще лежит отблеск пушкинского изящества, и какой-то иногда неловкой, но всегда любезной честности и правдивости впечатлений. Временами, и как бы бессознательно для него самого, он изумляет прозорливостью поэтического взгляда...»

И. Тургенев о Полонском

(30 дек. 1869–8 янв. 1870 г., Письмо в ред. С.-Пб. Ведомостей)

Рецензия на сборник Василия Костерина «Не опали меня, Купина! 1678». М., Паломник, 2015. 432 с.

Доклад, прочитанный на I-м Международном научном симпозиуме

«Культура русского зарубежья: прошлое и настоящее» 21 октября 2014 года

в Курском государственном университете

Случай — мощное, мгновенное орудие Провидения.

А. Пушкин

3. Сюжет. Автор выводит коллизию на бытийный уровень, что придает ей оттенок притчевости. Сама же ситуация вполне заурядна, как, в общем-то, «бездарно» всякое преступление при всей виртуозности исполнения. Преступление становится драмой при его включении во «внеположный» быту бытийный контекст, задающий смысловые координаты, параметры, масштаб. А смысл этот заключается в проблеме искупления, изживания преступления, страстного — страстным.

II. Сюжетные коллизии (мотив: пиршественное веселье, рождающая смерть и убийственно смешное ремесло). Итак, отношения автора и героев, определяющие жанровое своеобразие пьесы, отражаются в сюжетных мотивах, коллизиях. «Маленькие трагедии» объединяет мотив пиршественного «веселья» («наслаждения»), преломляющийся в инверсивной форме «пира во время чумы»[1]. Эпиграфом к ним могут быть слова Моцарта, предваряющие исполнение «наброска»: «Я весел...

Проблемы поэтики. Автор и герои. При чтении текста порой возникает чувство, что «злодейство», устраняя «гения», обрекает его оставаться в «тени». И кажется, что автор заворожен «злодейством», «гений» же выступает пассивным объектом производимых с ним деяний. Такое восприятие ведет к утверждению логики Сальери, ибо нас влечет все сомнительное и двусмысленное, льстит нашей поврежденности, искушает возможностью самооправдания и самоутверждения.

Определение Пушкиным себя как поэта действительности выявляет основной импульс его творчества, формирующий отношения с реальностью, отношения поэзии и правды (Гете), образа и прообраза[1]. Его поэтическая рефлексия осуществляется в связях с миром, а не в отождествлении мира с собой. Вопрос заключается в том, какую реальность и какую «правду» иметь в виду[2]. Наш взгляд неизменно фиксирован на социуме. Поэт же измеряет себя иным масштабом — от быта до инобытия, и в движении[3].