Иван Метелкин перед полицией теперь стал по-настоящему паниковать, нет, не робеть, а паниковать, да так, что завидев стража порядка, старался обойти его стороной. Никаких дел иметь с представителями, как ему казалось, грозного и карательного органа, который, случись что, вряд ли его, Метелкина, защитит, он никак не хотел. Какой ему резон от этих людей в скучной и мешковатой форме, невзрачной, как сама его жизнь. Синие галифе и такой же синий и тесный, как броня, мундир, окантованный красным шнуром, яркая, как срезанный арбуз, фуражка — все это ушло в коммунистическое прошлое, жестокое и прекрасное, как сама Иванова молодость.
