Тишина стояла долгая, липкая, щемящая, и вдруг муж сказал:
— Ты уходишь?
Она молчала.
— Ты меня оставляешь?
Она молчала.
— Ты молчишь?
Она молчала.
— Не молчи!
Она молча опустила двухлетнюю дочку на пол.

Дорогие друзья!

КОГДА ВОЙНЫ УЖЕ НЕ БУДЕТ
Когда войны уже не будет,
Настанет долгожданный мир,
Но МИР, а не ловушка словоблудий,
Что разлагает «міра житие»,
Когда, развенчаны, падут: Сатир —
Палач и Судьи с ним… и Альтаир
Заблещет в тишине и вышине
Над теми, кто уснул в кладбищах.
Я лягу спать, и сладкий сон мне будет пищей.

***
В родимой стороне
Столетьями мело.
Куда ни посмотри —
Берёзами бело.

Кого ни повстречай —
Монашек или бес,
Иль нищий краснобай
С сумой наперевес.

Тропинкою пойдёшь
Кривой или прямой,
Отыщется погост
Под временный покой.

И на погосте том —
Родные и друзья,
Молельня и кутья,
И вскопана земля.

И ты поймёшь: пора
На предпоследний бой.
И с ясной головой,
Спокойный, деловой —

Раскатывать брезент,
Закатывать обрез,

ИЗ ЦИКЛА «НАИВНЫЕ СТИХИ»
Хоть верьте, хоть не верьте,
но (скептикам назло!)
жил человек на свете,
которому везло.
С вершины мирозданья —
сама! стремглав! всегда! —
на каждое желанье
к нему неслась звезда.
Такой уж от природы
ему был жребий дан.
Укладывал он звёзды
в большущий чемодан
и был беспечен, весел,
здоров, красив, силён,
богат, весьма известен,
умом не обделён.
Жил долго он на свете:
покуда не устал.
— Отец, — сказали дети, —

Век шагами голубиными
Сам идёт и тянет к яме
Можжевельники с рябинами,
Воробьёв со снегирями,
Птичьи пения и бдения
Гладят время взад-вперёд
И уходят в сновидения,
Что никто не разберёт.

Век бредёт низиной трудною
И страданья сторонится,
Но висит над лесотундрою
Птичья слёзка, багряница,
А глаза закрыть — шуршание,
То ли ветви, то ли перья
Шлют прощение, прощание

ЧИТАЯ СКАЗКИ

Оставьте мне возможность парусов,
оставьте голос башенных часов —
карета не успеет превратиться,
и я домчусь, как ласточка, быстра,
до месяцев у зимнего костра,
попутно подобрав перо Жар-птицы.

  К180-летию выхода в свет пьесы Н.В. Гоголя «Женитьба».

Патрик был не трусливого десятка, но так бездарно кончить? Он не казнил себя за то, что влез в грязную историю с ограблением банка. После ухода из университета ему не хотелось бросать научную работу. Но на какие средства существовать?

Говорят, что сейчас у подростков не те кумиры... Отчасти вопрос этот решается просто: пустите писателей и учёных к экранам телевизоров: пусть молодежь видит перед собой не только поп-звезд, но и людей, к мнению которых они бы могли прислушиваться.

На самом деле повествователь скорее всевидящ и трезв, чем одержим публицистическим задором. А только автор художественно доводит нас до предвзрыва от великой степени окружающего всеобщего безобразия.

***
Я, как в раю, работаю на крыше
И между делом песни птичьи слышу
В густых кустах, и черт их разберет,
О чем душа так радостно поет?

Над пальмами проворною иглою
Шьет попугай немыслимой петлею
Узор зеленый. Густо дышит жар
И бабочка пылает, как пожар,
На лезвии горячего зубила...
Ах, чтоб оно вовеки не остыло!

Лью воду на него, глотаю сам
И синим, нестерпимым небесам
Пою хвалы за то, что жизнь порою
Мне кажется веселою игрою.

***
Конечно будет там, за пыльным пледом

Эта книга не могла быть написана без помощи и активного участия многих людей. Автор бесконечно благодарна Светлане Сидоровой, директору ТИАМЗ (Тобольский историко-архитектурный музей-заповедник); Андрею Ламбину, научному сотруднику ТИАМЗ; Ирине Сергеевой, начальнику отдела ТИАМЗ; Константину Васильеву, доктору медицинских наук, профессору Одесского национального медицинского университета, кафедра социальной медицины; иерею Петру Шитикову, помощнику ректора Тобольской семинарии по научной работе; Александру Валитову, ведущему научному сотруднику исторической станции РАН; Александре Султановой, экскурсоводу туристического агентства «Тобольский Арбат»; Лии Гинцель, журналисту, Екатеринбург; Татьяне Матаковой, Санкт-Петербург.

Ирина Бауэр, – член Союза писателей ДНР и ЛНР, – предлагает вниманию читателей свои истории, созданные в период её волонтёрской работы в 2014 – 2016 гг. Повествования о тех, кто переживает войну в Донецке, об их судьбах и общей большой трагедии.

В нынешний год 185-летия Николая Семёновича Лескова (1831–1895) и 195-летия Фёдора Михайловича Достоевского (1821–1881) образованное человечество с признательностью вспоминает славные имена великих классиков мировой литературы. Интерес к их творчеству с годами не угасает, но возрастает. Чем больше читаешь и изучаешь этих русских писателей, тем более убеждаешься, что их художественные миры, уходящие корнями в Святое Евангелие, столь же неисчерпаемы, как и Новый Завет с его заповедями о жизни вечной.

Николай Александрович Келин, главный архивист ГБУ ЦГАрхива Москвы, представляет на суд публики воспоминания о Белоомуте, родных, близких и друзьях в 1960-е годы…

В последнее воскресенье масленичной недели состоялась чудесная встреча – вечер чтения авторских рассказов литературного клуба «Левин». Прошел он в музее Л. Н. Толстого на Пречистенке. Собрания в клубе проводятся примерно раз в месяц, и потому каждая новая встреча так ожидаема.

Лечу я над землей самым натуральным образом: пред глазами какие-то кустики мелькают, овражки, деревца. Рядом гепард на антилопу охотился. Я гепарда обогнал, через антилопу перепрыгнул и ходу дальше. На змеюку какую-то наступил — сзади только челюсти лязгнули. Но от баобаба не увернулся. Не рассчитал: слишком толстым этот баобаб оказался.

Из серии: Толстовские чтения... "В понедельник директор Федор Петрович потребовал футбольную команду Банка в овальный, обитый красным деревом кабинет, залитый из громадного окна во всю стену ярким режущим светом, и сказал, что ЕвропаКредитСвисБанк вызвал нас на спортивный поединок и что сейчас должно решиться мужики мы или нет".

Портретов в потемневших и растрескавшихся от времени рамках тут немало – здесь и усатый Отец народов, и тот, что был до него – в кепке, и тот, что был уже после – с орденами и медалями на груди. Тут же висят в старинных окладах Богоматерь и Николай Чудотворец, а между ними – портрет Президента, вырезанный по случаю из газеты и наклеенный на кусок картона.

От нервного перенапряжения меня всего трясло, и сердце выскакивало из груди. Ром и чашка кофе немного успокоили. Но не совсем. Я по-прежнему нервничал и переживал и с нетерпением, то и дело, поглядывал на часы. А время, как назло, тянулось медленно, превращая каждую минуту в вечность. Наконец, объявили посадку на самолёт, и в зоне регистрации и предполётного досмотра образовалась длинная очередь. Когда со всеми формальностями было покончено, открыли зону выхода на посадку. Проследовав по длинному узкому тоннелю, я попал в самолёт и занял своё место в салоне.

Вопросы, конечно, у соседей возникали. И по причине некоторых скверных характеров, и из зависти к такому лёгкому, необязательному образу жизни, и по причине избытка у многих людей обыкновенного природного любопытства. Никто ничего не знал. Расчёты за землю, за воду, канализацию и электричество хозяин дома вёл через банк исправно, даже во время своего отсутствия.

Самые ранние детские переживания религиозного характера писатель хранил всю жизнь. Он запомнил, как в полутёмной церкви маменька причащала его, двухлетнего, и как в луче света «голубок пролетел из одного окна в другое»; как около трёх лет отроду он прочёл при гостях молитву: «Всё упование моё на Тя возлагаю, Мати Божия, сохрани мя под кровом Твоим»...

Представляем один небольшой рассказ из книги недавно объявленного победителя премии НОС-2016 Олега Зоберна. Участвовавшего в конкурсе под псевдонимом Борис Лего.

Ей богу, я и забыл, что посылал некую повесть на этот конкурс — тогда пихал творения куда можно. Страшно подивился. Вспомнил вчерашнюю нелепость и улыбнулся. Ликование, разумеется, звонок дочери — живем розно — сговорились поехать вместе: приглашение еще одному человеку на торжество допускалась, но оплата проезда и проживание — только участнику.

Россия по обыкновению возглавляет процесс «перемен к лучшему», но автор не склонен обольщаться и в отношении остального мира. Со времён Освенцима и Хиросимы эволюция хомо сапиенс не успела выйти на новый этап, люди остаются прежними и с прежним потенциалом «любви к ближнему». Роман о коронации Зверя содержит своё антиевангелие, зеркально отраженные Ершалаимские главы – хроники Третьего рейха, создающие параллель московских событий.

Чёрную весть принесла баба, жившая за мостом. Там, напротив её дома, и случился обрыв, поэтому она всё видела: как бригада снимала старый пролёт, как навешивала, отматывая с катушки, новый, как что-то у электриков не получилось - в домах моргнули лампочки, тявкнули холодильники, и снова тишина и лишь слюдяной морозный свет из окон.