Опасность могла выскочить из любой подворотни, бешеным псом наброситься и с хрустом перегрызть сонную артерию. Друзья советовали некоторое время, пока дела не успокоятся, кочевать с квартиры на квартиру, никуда лишний раз не высовываться, отключить мобиль, и он послушно соглашался, едва ли находя успокоение в постоянном бегстве от невидимого, всемогущего противника. Он видел о нем сны, долгие и утомительные сны, поражающие взвинченностью, тягучестью действия. Он бежит по длинному мрачному туннелю, бежит без остановки, превозмогая настойчивое тяжелое дыхание, отдышку. Туннель не имеет конца, хаотично устремляется вперед, разветвляется на совершенно одинаковые проходы, и постепенно тонешь, вязнешь в их сбивчивой связи, пока не натыкаешься на тупик (он раз сто видел его; здесь стояли всегда переполненные отходами контейнеры), а сзади медленно нарастают приближающиеся шаги. Осталось, последнее. Не дрогнуть, вынести с честью. Вооружиться прощальным проклятием.

Проклятие резко всплывало в ночи, пружины под ним трещали. Он боролся с неизвестным противным старикашкой, обливаясь потом, наносил и сносил удары, оказавшийся весь в грязи, полужидком, липнущем к телу дерьме. Так погибали в детективах гордые, но непокорные. Такой конец воодушевлял его.

Приятели вникали в каждое слово: он расписывал свои ужасы с изощренным безумием Гойи, и зловонная, мутная река с каждым днем выходила из берегов, простирала свои рукава далеко за ограду. В воздухе носилось тревожное оцепенение. Большие белые чайки оккупировали свалку и дрались с вороньем из-за отходов. Кругом будто бы все вымерло: одни унылые вереницы машин. Пешеходы с подозрением оглядываются друг на друга. Его тоска росла, заполняла собой город, как неприкаянная, лживая весна.

Оставалась Ната. Не выпуская его из виду, она ежеминутно напоминала о себе: ее профиль, ее волосы, живые, насмешливые глаза узнавались в любой, даже невзрачной кокетке. Неужели это и есть чудо?

«Чудо, что ты еще жив»,- как-то сморозил Димас, и он не выдержал, чуть не поругался с ним окончательно. Толик успокаивал обоих.

Они кружились по центру как заблудшие, не находя ни одного места, где можно было бы спокойно сесть и застыть в немом скорбном экстазе. Игра сделалась слишком серьезной.

Он предлагал: «А если я позвоню Зеленому, скажу, что извиняюсь, но решил твердо...»

- Ну, вот он тебя и пошлет куда надо!

Димас не был расположен сочувствовать, очевидно, жалел о потере заработка или дрожал сам.

Сон воплощался в жизнь. «Жизнь есть сон»,- приблизительно вспомнилась давно попавшая на глаза книжка забытого автора.

Неверные ноги вели домой. Ребята переминались, лихорадочно расправлялись с упаковкой сигарет, и Толик глазел на чью-то шикарную мерсу, припаркованную во дворе впервые. «Разработаем специальные сигналы,- импровизировал Димас.- По стуку будешь нас узнавать».

Он быстро прошмыгнул в подъезд и подбежал к лифту. Черт возьми, занят! Подскочил к лестнице, и со ступенек сошла сияющая, догадливая Ната, обняла его и, касаясь губами уха, дыхнула:

- Ко мне, пойдем ко мне! Переждем там.

Он освежился, замотал головой, позволяя ей обхватить его обросший подбородок.

- Я ведь... не один.

- Сам сходит за продуктами, справится. ***, пожалуйста, не шути, не шути, слышишь? Пойдем-пойдем, если ты любишь...

Он боялся.

Страх туманом разлетался над землей, вместе с лифтом поднимался на энную высоту и выходил перед дверью его квартиры немногословным верзилой в кожаной куртке и не очень новых, изношенных джинсах.

А потом страх застыл, словно бы выжидая.

Он ориентировался.

А еще пару минут спустя из квартиры выскользнул человек с сеточкой с крайне надменным выражением. Он был рассержен, и долго возился ключом в замке.

И тогда незамеченный страх двинулся вперед.

«Ты ***?»- без обиняков произнес он деловитым образом.

Человек вздрогнул и застыл в странной, растерянной позе. Верзила не отличался чем-нибудь характерным, и даже его лицо, плоское, прыщавое лицо, не было оригинальным и неповторимым созданием природы. Таких лиц можно встретить сколько угодно.

Испуганный человек встретил такое лицо впервые.

- Так ты ***?

Имя-фамилия.

Он замотал головой.

«Ага,- промямлило утратившее к нему интерес лицо.- Но ты здесь живешь. Пусти-ка, знаешь, внутрь, что-то мне надо».

Он замешкался, сразу разгадав намерения нечаянного гостя, и тут же страшно захотелось домой, скорее домой за спасительную сень липы, где важно хозяйничают падкие до укусов осы, снуют по карнизам толстые, откормленные хлебными крошками голуби. И где, при раскатах грозы сжимая маленькое Умиление, не берут никакие страхи, где отступают любые наваждения. И – пустить?! «Я не пущу вас!»- взвизгнул он и замер, сам испугавшись своих слов.

- Не пустишь, говоришь. Шутить изволишь.

И он закричал, как мог бы закричать на коленях в снегу перед скромным, установленным теткой крестом. «Не пущу!»- закричал, и его вмиг схватили в охапку и пребольно стукнули за отгородку лестницы. «Дрянь, смеешь ли так мне отвечать! Я тебя сразу вниз отправлю, знаешь, как неприятно раскваситься о пол?»- заревел над ухом медведь в куртке, и его стали опрокидывать через перила, лицом вниз, к тому полу, по которому через минуты-две «будут растекаться твои мозги и прочая дрянь».

- Ну, страшно, что?

Ой, было страшно! От этого весь онемел и полуслучайно выпустил из рук ключи. Ключи канули в пропасть и благополучно звякнули о пол. Пролетев несколько этажей. Пару раз перевернувшись в воздухе. Вызвав на первом этаже какой-то шум и приглушенные крики.

Незнакомец что-то заревел и со всех сил запустил его прочь, к стенке. По лестнице уже бежали, и слышался обеспокоенный крик Наты. Решив не рисковать, медведь ринулся в коридор подальше, миновав который, можно было благополучно спуститься вниз.

Первым примчался Толик, заметив распластавшееся у дверей тело. Он поднялся следующим и, может, вскрикнул, вырываясь из настойчивых объятий не пускавшей его Наты. Толик действовал решительно, убедившись, что жив, закричал: «Он бежал с другого хода. Машина! Машина!»

«Укатила»,- беспристрастно констатировал Лейстред-Димас. Миссис Хадсон, она же Ната, беззвучно рыдала, проглатывая слезы, будто успокоительное.

Он подошел к брату и опустился перед ним. Брат дышал и шевелился, но когда он взял его за руку и осведомился о самочувствии, брезгливо оттолкнул, выхватил ключи и, отперев, бросился, не разбирая пути. Он побежал следом, кричал: «Что с тобой? Что с тобой?»

- Оставьте меня, наконец! Я, что терпеть, я ненавижу вас, я не-на-ви-жу вас! Я видеть вас не хочу! Я буду орать и бить посуду, если вас увижу! И тебя!

- Глупый, сам напросился, полез...

Толик робко остановил:

- Не надо. Не видишь, нервный срыв.

«Хорошо, что тебя не застали»,- прильнула к плечу Ната. Отчего-то не хотелось с ней соглашаться. Они немного посидели вместе, он ходил к брату, трогал ручку, но брат закрылся и молчал. Толик предлагал перевезти его к знакомым, подальше. Он пожал Толику руку. Настоящий товарищ.

Димас поделился невеселыми мыслями: «Надо было соглашаться. Ждать лишь худшего...» Он ошибся. В восемь часов позвонил Зеленый и разговаривал вполне миролюбиво. Травля сбавила скорость.