Поскольку желания и устремления

не знают пределов, а стало быть, бесконечны,

то бесконечно и всё, чем человек обладает,

равным образом, как и он сам бесконечен.

И такая тоска меня взяла, что словами не описать. Я в отчаянии вскинул руки над головой и чуть не взвыл в голос, как брошенный хозяевами пес. Только тут я по-настоящему осознал всю тяжесть своей потери. Октаэдр, о где ты Октаэдр?! Подземный город, затерянный где-то в далёких краях, стал для меня подобием Эдема, из которого творец изверг первочеловека за грехи. Там я был действительно, да, действительно счастлив. У меня имелись и власть над людьми, и увлекательное дело, и любимая женщина.

Эх, почему люди не ценят то, чем они обладают? Назови я ещё недавно, в шутку, конечно, Татьяну любимой женщиной – сам рассмеялся бы с нелепости такого утверждения. А сейчас… О, как же я заскучал даже по её ругани, по её тумакам… не говоря уж о всём остальном…           

Я рухнул на пол и застыл, бессмысленно разглядывая кусок стены перед собой. По обоине ползла малая букашка, безразличная и ко мне, и ко всей необъятной вселенной. Я сейчас сам столь же ничтожен, как это насекомое – а ведь ещё недавно готовился примерить венец отца-основателя нового народа! Наверное, «Спектр» уже подключился, мои бывшие подчиненные вовсю колдуют… Мне остро захотелось двинуть башкой по стене и выключить себя из этой постылой действительности.

«Стоп, держись в рамках!», – прикрикнул я на себя. Предстояло ещё разъяснить смысл моего путешествия на Октаэдр и исчезновения с него. Тут крылась тайна и она свербила, словно гноящаяся рана.             Полноте, а был ли я там вообще? Временной кульбит, скрутивший несколько лет моей жизни в несколько часов, вроде бы свидетельствовал – нет, не был. Но с таким выводом, вроде бы самим естественным, смириться я никак не мог. Никогда не слышал, чтоб сны и глюки оказывались столь подробными, яркими, логичными и естественными. Такими долгими, опять же. За все те годы, что я был там, ни разу, ни разу у меня не возникало мысли, что я нахожусь внутри некой иллюзии!

А может, то была искусственно наведённая галлюцинация? Мне вспомнился американский художественный фильм «Матрица», который я как-то смотрел по видику. Посмотрим, посмотрим… Я встал, включил компьютер. Потом минут пять дожидался пока он загрузится, с грустью вспоминая о той прекрасной технике, которой когда-то обладал. Зайдя, наконец, в интернет, стал шарить по поисковикам. Но профессиональное умение искусного следопыта виртуального пространства на сей раз не помогло: я не нашел никакого иного значения слова «октаэдр», кроме как название одного из пяти выпуклых правильных многогранников.    

Тупик? Я в волнении заметался из угла в угол. Как объяснить такую загадку? Остров и город на четыреста тысяч населения не так просто укрыть… Впрочем, Велизарова ведь упоминала, что Верховные создавали свой проект в полной секретности… Велизарова! Я просто подпрыгнул от настигшей меня загадки. Подземный ход, которым она вывела меня к метро Верховных!

Меня охватило такое нетерпение, что я не мог ждать ни минуты. Выхватив из холодильника какой-то засохший бутерброд, и на ходу перемалывая его челюстями, покинул квартиру. Выскочил на улицу. Тратить время на то, чтоб вызывать такси, не стал – у нас в Двинске большие расстояния отсутствуют. Помчался к заветному месту на своих двоих.

Кратчайшую дорогу я прекрасно помнил – сколько раз бегал туда в детстве в библиотеку! Покинув двор, я миновал несколько кварталов и устремился по опускающейся под уклон улице к песчаному карьеру и силикатному заводу. Я мог бы обогнуть их, но не стал этого делать – влез в дыру в ограде и припустил по территории предприятия, благо оно уже много лет, как не работало. Пропетляв между корпусами, пересёк железнодорожные пути. Дальше поднимался склон большого холма, и я начал восхождение. Впереди маячила почти сплошная преграда заборов. Между ними был лишь один промежуток – к нему-то я и направился.

Пока шёл, преодолевая порывы ветра в лицо, отчётливо представлял себе: вот я спускаюсь в заветный подвал, а дальше дверь… Ах черт, замок! Да, там ведь висел огромный амбарный замок! Как же мне его одолеть? Вот олух! Я остановился у забора и даже чуть было не повернул назад… Почему я не вспомнил сразу? Прежде чем выступать, надо было запастись каким-нибудь орудием типа ломика. Возвращаться?

Подумав, я решил продолжать путь. Пусть этот визит станет «пристрелочным», так сказать… Сначала я найду подвал и дверь, точно определю их местонахождение, дабы не пришлось плутать в следующий раз. Потом вернусь, отыщу что-нибудь подходящее для взлома и вторично выйду уже ночью. Да, так будет даже лучше – ведь если я стану ломать замок днём, то меня может застигнуть один из жильцов, сразу возникнут неприятные вопросы…

Итак, я поспешно нырнул меж заборами и побежал к возвышавшимся вдали пятиэтажкам. «Мою» я нашёл сразу, да, собственно, и искать тут было нечего. Сразу же вспомнил и подъезд, под которым располагался необходимый мне подвал. Эх, садовая голова! А про то, что в подвал можно проникнуть, лишь зная код, ты тоже забыл? Но тут мне по-настоящему повезло – дверь оказалась приоткрытой. Видать, какой-то из жильцов забыл её захлопнуть по рассеянности…

Не желая упускать столь удачный случай, я моментально сбежал по ступенькам. Лихорадило. Ухватился за дверь... и…

-Бли-и-и-ин!!

Металлическая поверхность двери рядом с ручкой была раскурочена, словно от попадания бронебойного снаряда, во все стороны торчала острая стружка. Раскровянив об неё тыльную сторону ладони, я поднес руку ко рту и принялся сосать, словно изголодавшийся вампир. Так, с ладонью во рту, и влез в подвал. Мне трудно было судить, изменилось ли что-то с моего прошлого визита, поскольку тогда из-за темноты я запомнил немногое. Затхлый запах, дощатые дверцы… Я засветил взятый с собой фонарик – хоть в чём-то проявил предусмотрительность! Белый луч заскакал меж входов в кладовки, намечая мой путь по коридору. Я шагал очень медленно, опасаясь споткнуться о какое-либо незамеченное препятствие. Сердце колотилось так, словно желало вырваться из грудной клетки и отправиться в свободный полет.

Коридор заканчивался глухим кирпичным тупиком. Я подошёл к нему и принялся жадно ощупывать стену пальцами, словно голодный слепец. Никаких признаков того, что дальше подземный ход продолжается… Постойте, но я же своими глазами видел здесь дверь! Я зажмурился и постарался представить её себе во всех подробностях: массивная, обитая железом, запертая на замок. Тогда Велизарова извлекла ключ, провернула в скважине...  

Уж не окончательно ли я поехал умом? Нет, нет, нет и нет… Я ведь был в Октаэдре, в этом я не испытывал никаких сомнений! А попал я туда именно отсюда! Но где же, где дверь?

Вновь и вновь я ощупывал стену в слепом исступлении, шарил по ней, царапал, наваливался плечом и чуть ли не вылизывал. Тяжесть постигшей меня катастрофы навалилась на плечи многокилограммовым контейнером: не видать мне больше Октаэдра! Прощай, Татьяна! Однако, я никак не мог с этим смириться и уйти. Уйти – означало подписать приговор последним своим отчаянным надеждам.

– Ты что тут делаешь, обормот? – раздался за спиной грубый голос. – Чего там потерял?

Я стремительно обернулся. Луч фонаря упёрся в остановившуюся сзади женскую фигуру.

– Прекрати мне глаза этой штуковиной выедать, аспид! – взвизгнула она. – Кто таков, зачем в подвал влез?! А вот я щас полицию как вызову!

Я понял, что попытка исчерпана. Двинулся в обратном направлении, бочком обогнул женщину (кажется, от неё сильно разило перегаром) и поднялся наверх. Зашагал куда-то, смотря себе под ноги, покачиваясь от отчаяния, без цели и смысла. В душе разверзлась преисподняя.

Я снова и снова задавал себе вопрос: было или не было? «Наверное, легче всего сдаться, – подумалось мне. – Признать всё случившееся плодом иллюзии, мороком, майей... Эти годы, люди и события – они существовали только в моём больном, вышедшем из-под контроля разума воображении. Смирись…» Но смириться никак не получалось.

Довольно чувствительный удар лбом о твёрдую поверхность вывел меня из самопогружения. Передо мною стояла полуобвалившаяся стена из красного кирпича. Потирая лоб, я отступил на несколько шагов и увидел на стене отчётливую надпись, выведенную белой краской: Contra factum non datur argumentum. Легко догадаться, что она не улучшила мое настроение.

Немного овладев собой, я поплёлся домой. Тут меня посетило довольно удачное соображение: а что, если попытаться навести справки о людях, с которыми я познакомился на Октаэдре? По крайней мере, троих я знал достаточно для того, чтобы предпринять подобный поиск: свою супругу, Бурого и Пурпурного. Отличная идея!

Я ускорил шаг. Вот она, последняя и решительная проверка! Если розыск ничего не даст, можно будет с чистой совестью сказать себе, что никакого Октаэдра нет и никогда не существовало… А если попытка окажется удачной? Но тут уж я пока ничего толкового придумать не сумел.      

Подходя к своему дому, новым взглядом посмотрел на десятиэтажку, стоящую рядом с нашим кварталом, и гордо возвышающуюся над всеми его крышами. Осенила безумная мысль. Я вспомнил статейку, которую читал в интернете ещё совсем недавно, на Октаэдре. Я тогда отвлёкся от унавоживания «Недельки» свежим гумусом и уделил время чашке кофе, параллельно пробегая глазами всякую чушь на каком-то жёлтом сайтике, дабы перезагрузить мозги. И вот что я тогда вычитал: якобы, японская молодежь убеждена в том, что можно попасть в параллельный мир, выполнив один ритуал, связанный с лифтами. Мол, нужно проехать на лифте ряд этажей в определённой последовательности – и ты окажешься в ином измерении. Статейка меня насмешила, но необходимую последовательность этажей я запомнил.

А что, если прямо сейчас попробовать? Нет, понятно же, я хватаюсь за соломинку… Впрочем, с меня и не убудет… Не откладывая в долгий ящик, я направился ко входу в десятиэтажку, дождался, пока кто-то из жильцов откроет, выходя, дверь на первом этаже и проник внутрь. Вокруг было пусто – до часа пик, когда люди массово повалят с работы, оставалось ещё немало времени. Нажатием кнопки вызвал лифт: внутри он оказался непривычно чистым и даже сияющим. Что ж, здесь, надо полагать, проживают культурные горожане. Оказавшись запертым в металлической коробке, я начал ездить вверх-вниз, выполняя необходимые действия. Кажется, память меня не подводит?

Сначала я поднялся на четвертый этаж, а оттуда сразу же опустился на второй. Затем вознёсся на шестой и вновь съехал на второй. Оттуда проехался до самого верха, на десятый. Удивительно, но эта игра меня даже несколько захватила. А вдруг получится? Единственно, я всё переживал: а ну как в лифт кто-то войдёт? Если здесь окажется ещё кто-то кроме меня, моя попытка пойдёт насмарку.

Оказавшись на десятом этаже, нажал кнопку пятого. Когда лифт, мягко урча, двинулся вниз, я внутренне поджался. Если верить той статейке, сейчас в кабинку должна войти молодая женщина. С ней я ни в коем случае не должен разговаривать, ибо она не является человеком... Я так сжал кулаки, что костяшки побелели… Однако, к вящему разочарованию, не вошёл никто: ни мужчина и ни женщина, ни старая и ни молодая. Решив всё же довести эксперимент до конца, я нажал, как предписывалось, кнопку первого этажа. После этого, если верить статье, кабинка, напротив, должна была понести меня на десятый, но она послушно поехала в заданном направлении. А там в лифт втиснулась, нет, не женщина – влез какой-то неприятный толстяк в бейсболке и с огромаднейшим брюхом. Торопясь поскорее избавиться от его общества, я пробкой вылетел из лифта, и он умчался наверх.

«Пусть безумная идея, не решайте сгоряча…», – пробурчал я себе под нос, выходя на улицу. После этого уже прямым ходом добрался до квартиры, ни на что больше не отвлекаясь. Примечательно, что на сей раз мозг выдал код двери в подъезде совершенно автоматически: 0455z.

Пока сидел перед разогревающимся компом, испытал страшный приступ неуверенности. Через силу открыл «Гугл» и застыл, не решаясь набрать в окошке заветные буквы. Я осознал, что ужасно боюсь этого последнего испытания – вне зависимости от того, каким окажется его исход.        Чтобы успокоиться, нашарил в одной из папок на десктопе подборку лучших композиций старого доброго «Зодиака» и минут пятнадцать качался на стуле из стороны в сторону, собирая волю в кулак под любимый электронный пульс.

Но… надо действовать. Спотыкающимися о кнопки пальцами я набрал: «Татьяна Хмельницкая». Поскольку Татьян Хмельницких в интернете, скорее всего, наберутся десятки, прибавил: «Псков».

Принялся изучать выброшенные мне «Гуглом» ссылки. Поиски не затянулись – искомое я обрёл почти сразу. В архиве газеты «Псковская провинция» обнаружилась заметка следующего содержания: «Трагедией закончилась ночная встреча двух компаний горожан, одна из которых возвращалась с выступления известной рок-группы в КЗ «Супер». Словесная перепалка переросла в силовой конфликт с использованием кулаков, велосипедных цепей и ножей. Благодаря тому, что один из прохожих, ставших невольным свидетелем схватки, позвонил в полицию, сотрудники правоохранительных органов прибыли достаточно быстро. Увы, несмотря на оперативность, они не сумели предотвратить гибель тридцатилетней Татьяны Хмельницкой, участвовавшей в драке наравне с мужчинами и получившей удар ножом под сердце. Подоспевшие медики не сумели вернуть женщину к жизни. Так, по нелепой случайности оборвалась жизнь молодой псковитянки. Татьяна работала инженером «Жилтреста». Коллеги характеризовали Татьяну, как…»

Экран перед моими глазами расплылся. Я не стал читать излияния коллег на тему «каким замечательным человеком она была». Отводя взгляд от монитора, успел ухватить ещё обрывок фразы: «…похоронена на…» По темечку паровым молотом охаживала страшная догадка. Я стал понимать, что такое Октаэдр. И, соответственно, только сейчас постигло осознание того, где я был и откуда вернулся.

Это было ужасно. Я никогда не был особо верующим, даже наоборот, порою гордился, что и до сорокалетнего возраста сумел донести юношеский материализм почти в первозданной чистоте. В юности я вообще не верил ни бога, ни в чёрта, ни в чох, ни в сон, ни в вороний грай. Почти совсем. Посмеивался над «бабкиными суевериями» и вскидывал брови в картинном удивлении, когда кто-то из окружающих давал повод убедиться в своей религиозности. Третировал порою приятеля Петьку Мигланса за то, что он страдает «православием головного мозга». В общем, я подчёркнуто презирал все это «надувательство», но сейчас…. Сейчас мне захотелось срочно оказаться перед иконой и растянуться перед нею навзничь, бормоча что-то покаянное. В точности как моя ныне покойная бабка-староверка, к которой я когда-то в детстве каждое лето катался погостить в деревню.

Немного успокоившись, я попытался нащупать и Пурпурного с Бурым. Это мне удалось без особого труда. Мелкий функционер КПРФ Поликарпов Юрий Николаевич трагически погиб в Рязани в результате несчастного случая – отравился стеклоочистителем во время пьянки. В свою очередь, политтехнолог Букарский Антон Павлович по неосторожности врезался на своей «ауди» в вынырнувший из-за угла самосвал, получив несовместимые с жизнью травмы.

Вот это поворот! Понимаете мое состояние? Мне стало страшно оставаться в квартире, захотелось срочняком на улицу, к человекам. Я вновь схватил висящее в коридоре пальтишко и посыпался вниз по лестнице, забыв даже закрыть дверь на ключ. Я всё ускорял шаг – мне почудилось, что за мной гонятся мертвецы. Те самые покойники, в обществе которых я прожил без малого четыре года. Татьяна, шеф, друзья и коллеги по работе, случайные знакомые по Октаэдру – все, все мертвые! Или почти все… может быть, за исключением немногочисленных «отказников» типа меня, которых оставили ещё какое-то время пожить в этом грешном мире.

Вывалился на улицу. Вечерело, и вокруг туда-сюда сновали люди – живые люди! – возвращавшиеся с работы. Меня, естественно, никто не собирался преследовать. Испуг не проходил, напротив, начал трясти озноб. Я поспешил в находящуюся через улицу «Чайхану». Входная дверь на пружине едва не съездила меня по носу, зато внутри было хорошо и людно. Заказав большую чашку зеленого чая, я панически забился за столик в самом углу, подальше от входа. Потом чаю мне показалось недостаточно, и я потребовал водки.

Размышлял, как легко догадаться, о смерти и загробном царстве. У меня с детства сложились очень непростые отношения с этими двумя понятиями. Факт того, что люди большую часть своего времени проводят в могилах, начал меня волновать ещё в детстве. А где-то в отроческие годы у меня сформировалась странная привычка – затрудняюсь сказать, по какой причине. Когда я находился в одиночестве, то частенько произносил, ни к кому конкретно не обращаясь: «Сдохнешь, тварь!», «Протянешь ноги, ублюдок!» Или так: «Мы все умрем», «Я сыграю в ящик». Потом всегда спохватывался и с торопливой суеверностью прибавлял: «Лет через тридцать-сорок».

О том, что ждёт за гранью, я определенного представления не составил. Мне приходилось читать и священные писания разных религиозных традиций и сочинения убежденных атеистов. В принципе, я был бы не прочь разобраться, тем более, что иногда, в минуты раздумий, материализм казался мне неубедительным. Но я откладывал разрешение этой проблемы на неопределённый срок: мол, придёт когда-нибудь время, покопаюсь в себе, прислушаюсь к внутренним ощущениям, да и отвечу на сакраментальный вопрос. А когда меня захлестнула бездна отчаяния, поставившая на грань суицида, у меня под рукой не оказалось спасательного круга, коим могла бы стать религия. Но если, как я уже убедился, загробное существование есть, то куда отправляют суицидников? То-то и оно…

Одно только я мог сказать точно – я не выносил мертвецов. Ладно, ещё собственное мясо: когда сознание окончательно угасает, ему наплевать на дохлую тушку, которую оно за собой оставляет, заставив окружающих предпринимать меры по утилизации. Но созерцать трупы других людей я не переносил. Из-за этого всегда стремился увильнуть с церемоний похорон, даже если умирали близкие родственники и друзья. Сам образ разлагающегося, гнилостного тела вызывал отвращение. Как только я понял, что Татьяна физически мертва, моё влечение к ней как рукой сняло. А почему же, собственно? Я же не с трупом её общался, а с… душой, духом, пневмой, атмой – или что-там попадает на Октаэдр? С душой, сохраняющей лишь иллюзорные признаки телесности. Но эти размышления ещё больше отталкивали меня от Татьяны. Когда я вспомнил, как мы занимались сексом… вернее, как нам казалось, что мы занимаемся сексом… то испытал такие ощущения, будто меня голого затолкали в ледяную воду. Половые отношения после смерти – омерзительный гротеск, да и только… Вот… вот куда может завести дурака попытка самоубийства!

«Но вообще, представление об Октаэдре, как о месте, целиком отведённом для самоубийц, не выдерживает… не выдерживает… никакой критики», – натужно скрипел я быстро деревенеющими мозгами. Ни Татьяна, ни Бурый, ни Пурпурный счетов с жизнью не сводили – они переместились в потустороннее царство против своей воли. Интересно, а как попали туда все остальные октаэдряне? Быть может, Октаэдр предназначен для более широкой категории упокойничков? Для тех, кто покинул сей мир насильственно – вне зависимости, своими ли собственными стараниями или усилиями окружающих. Исторгнув эту мысль, моя головушка совсем затуманилась…

В общем, я накачался в тот вечер. Не до потери сознания, но в достаточной степени, чтобы анестезировать душу и память. К счастью, ко мне никто не подходил и не обращался – вряд ли бы я был способен тогда поддерживать адекватный контакт с любым собеседником. Образы, факты, события недавнего прошлого постепенно спеклись в трудноразличимую массу, в какое-то гигантское чудище о десятках лиц и конечностей, что-то мычавшее на манер заевшей пленки в старомодном кассетнике. Но одно я теперь осознавал твёрдо – я скорее позволил бы себя заточить в каменный мешок до конца жизни, чем вернулся по своему добровольному желанию в Октаэдр. После того, как этот дьявольский город предстал передо мною в своем истинном обличии, меня туда и на буксире не затянуть. Может быть, потом, лет через тридцать-сорок… …когда я совсем выработаю жизненный ресурс… когда превращусь в измождённое старостью морщинистое анемичное существо… Хотя даже в этом случае ещё не факт, что я снова вернусь именно на Октаэдр.  

Как дополз до дому, уже не запомнил. Сбросил на пол пальтецо, а на остальное уже не хватило сил – рухнул на постель прямо в одежде. К счастью, спал, словно топор: никакие кошмары в моё подсознание не ломились. Зато на следующее утро пробуждался очень медленно и тяжко, как это обычно и бывает с лихого перепою. Чугунное беспамятство не хотело отпускать, крепко держало в своих лапах. Прежде чем окончательно открыл глаза и смог сфокусировать взгляд на потолке, минуло, наверное, немало времени.

Затем медленно, как осьминог, сполз на пол. Приподнялся – голова нещадно болела, шатало и мутило. Я побрёл в туалет, в котором провёл не менее получаса, затем перебрался в ванную. Под струей прохладной воды чуть-чуть полегчало, и мозг сумел выдавить первую четкую мысль. Это было сожаление об отсутствии в квартире даже паршивой бутылки пива – в тот момент, когда она так необходима! Но смутно ощущалось и ещё кое-что. Какая-то очень важная идея, которая никак не могла полностью оформиться – из-за того, что изнурённый алкоголем мозг не в силах был набрать привычную мощность.

Я нарочно пытался сосредоточиться на мелких бытовых вещах. Так, нужно возвращаться к обычной жизни. Прийти в себя. Чуть-чуть прибраться на квартире, помыть посуду – а то грязные тарелки уже, наверное, неделю в раковине валяются. Потом следует произвести пересчёт скудной своей наличности. Занести ещё одно объявление в газету: «Оказываем репетиторские услуги». Пожалуй, снова могут наехать налоговики, но что-нибудь придумаем… Да, надо ещё обзвонить знакомых педагогов – вдруг где в школе образовалась вакансия. Кажется, я слегка подзабыл латышский язык… Это совсем никуда не годится: без госязыка тебе обеспечен волчий билет везде, куда бы ты ни сунулся… Надо самому взяться за учебник и подзубрить…

Может, попытаться прибиться к какой-нибудь партии? За минувшие годы я так много узнал об этой сфере, что вполне мог бы работать политтехнологом – и далеко не самым плохим. Мог бы даже предоставлять услуги консалтинга. Жаль, правда, что в нищей вымирающей Латвии политика и экономика настолько мелки и убоги, что не развернёшься…

А не лучше ли уехать? Покинуть это засиженное мухами и нациками государствишко и перебраться куда-нибудь ближе к центрам цивилизации? Этот вариант, во всяком случае, не следует отвергать сразу. Его надобно тщательно обмозговать. И обмозгуем…

По мере того, как боль и тошнота отпускали, я начал даже проговаривать свои мысли вслух. Ласково ворчал их себе под нос, словно уговаривая ребенка отведать кашки с ложки. «Сейчас сделаешь чаю, драгоценный ты мой, присядешь, составишь план действий на ближайшие дни. Надо, надо найти тебе приличную работу – сколько можно прозябать и киснуть?» И одновременно отталкивал, отпихивал, отвергал даже тени воспоминаний об Октаэдре. Они, эти тени, акулами кружили вокруг меня, сжимая кольцо, но я героически старался не смотреть им в пылающие адским огнём зрачки.

А потом мною овладело одно желание – непреодолимое. Надо проверить через интернет ещё кое-что. И как это я вчера накануне не догадался! За эти три года я успел очень сильно наследить в мире за пределами Октаэдра. Мне вдруг срочно захотелось отыскать какие-то из этих следов. Борисоглебск! Да ведь там сейчас только что моими усилиями сменился мэр. Проверим, проверим…

Я включил компьютер. И снова испытал страшный наплыв отрицательных эмоций. Я даже не мог доискаться внутри себя их причины, просто трясся, как осиновый лист. А вдруг никакого Борисоглебска не существует? Как никогда не было и других городов, а также организаций и людей, которые мне запомнились по работе в «Корпусе М»… Но отчего бы такая паника? Ведь Татьяна, Бурый и Пурпурный точно не искривление моего разума, они когда-то ходили по этой земле…

Отстукал название населенного пункта в строке поиска и «Яндекс» предъявил мне десятки ссылок. Город Борисоглебск существует, уже хорошо. Затем я привычно начал открывать сайты газет: «Борисоглебские вести», «Наш полдень», «За правду!», «Неделька». Всё на месте, всё функционирует… Но когда я стал читать опубликованные там тексты, мои волосы приподнялись от непомерного удивления – хотя к потрясениям в своей жизни я должен был уже привыкнуть.

«Борисоглебские вести» опубликовали интервью с новым мэром… Григорием Сокольчиком. Градоначальник жаловался: «В начале прошлой недели я приступил к обязанностям руководителя Борисоглебска. Прихожу на рабочее место, начинаю созваниваться с начальством муниципальных предприятий и что вижу? Исчезли – все как один! Руководители автобусного парка, водоканала, ПЖКХ, теплосетей, предприятия бытового обслуживания – кто в отпуск ушел, кто на больничный. Очевидно же, что это организованная группа, устроившая форменный саботаж законно избранной городской администрации. Обращаюсь, например, в автопарк. Человека, в полной мере владеющего ситуацией на предприятия, там не нахожу. Руководитель ушёл в отпуск на сорок три дня. Звоню ему: «Вячеслав, вам надо бы сюда подойти» А он: «Я вам пришлю заместителя, можете с ним пообщаться».

Первый раз с подобным сталкиваюсь. Как поменялась психология людей за последние годы! Раньше трудно было представить столь безответственное отношение руководителя крупного предприятия к своим обязанностям. Понятно, что это всё ставленники моего предшественника Язвицкого, люди из его команды. Но если они станут так дерзко манкировать, то долго на своих местах не продержатся, это я обещаю…»

Пробежался по другим ресурсам – везде одно и то же. Популярный политик Григорий Устинович, избранный на волне народной популярности, вступает в свои полномочия, преодолевая пассивное сопротивление людей прежнего мэра. Нет, что за дьявол?! Новый мэр Сокольчик, сменивший Язвицкого? Только тут я сообразил: если годы на Октаэдре сжались для меня до нескольких часов на больничной койке, то сейчас я вернулся, по сути, в прошлое. Сокольчик ещё не успел отмотать свой срок и подойти к следующим выборам. Я не успел его свергнуть!           

Ох, как будто мне мало того, что уже навалилось раньше! Теперь ещё эта путаница со временем... Значит, всё, что я совершил в «Корпусе», здесь, на привычной мне Земле, сделать ещё не успел, бесполезно и проверять… А может, ничего этого уже и не произойдёт? В Монтенегро правит старый президент, Сокольчик останется мэрить на второй срок, хозяин «Триптолема» не пустил себе пулю в лоб, Птицын по-прежнему гендиректор «Мобилизатора»… Не знаю, выясниться это может лишь со временем. Если, конечно, у меня хватит силы воли проверить.

Позвонил Мигланс, настойчиво попросился в гости. На этот раз я рад был его видеть – поможет отвлечься. Заявившись, приятель смиренно уселся на стульчик в коридоре, сложил руки на коленях. Выдержал двухминутную паузу. Пригляделся намётанным оком:

– Э-э-э-э… Какой ты сегодня разлямзя… Твое благородие изволили вчера нализаться? А про меня, конечно, не подумал? Э-эх-х, дру-уг… 

И он испустил вздох под стать выброшенному на сушу киту – я даже несколько устыдился, что ни разу не вспомнил его во время вчерашнего нажиралова. Явилась мысль обсказать ему всё, как есть. Я почти поддался этому соблазну, но потом передумал – Петька Мигланс, конечно, калач тертый, всякое повидал, ничему не удивится… но после ТАКОГО точно решит, что мне требуется проверка у психиатра.

Поэтому я ничего рассказывать ему не стал, а просто предложил сходить выпить – потребность в опохмеле для меня все ещё чувствовалась. Я снова выбрал «Чайхану», а он, естественно, потащился за мной, как шлюпка, привязанная к пароходу.

– Я понимаю тебя, – медленно сказал Мигланс. – Если б со мною такое случилось, я б тоже запил. Ты еще молодцом держишься…

Принесли пива.

– Нет, ты не понимаешь, – парировал я. – Вот довелось бы тебе в течение нескольких лет выполнять обязанности демона из свиты самого Шивы-Разрушителя, несущего людишкам волю владыки… Коли бы ты видел, как делами рук твоих ломались и заново сплетались судьбы, менялись пути мира и владыки земные трепетали… Если бы готовился подняться ещё выше, дерзновенно став соучастником творения… Если бы, говорю, испытав всё это, в одночасье низвергся в пыль и прах, ты бы понял, что я переживаю!

Он с восхищением протянул мне руку.

– Дай пожать твою лапу, шутник ты эдакий! Ну ты и отжигаешь сегодня! Где стащил ранцевый фламменверфер?

Его руки я не принял.

– Мне, наверное, стоит постараться изменить судьбу, – произнёс я, раздумывая. – Это был мне хороший урок. Если не сумею усвоить, то, выходит, конченный я человек. А я не желаю быть конченным!

Приятель хлопнул меня по спине – одобрительно. А потом он глубоко, с присвистом, вздохнул. Словно усталый трудник, с плеч которого внезапно низринулась тяжкая ноша.    

– Если ты извлек урок, то здорово! Значит, ты совсем небезнадёжен. Это ведь у нас главное умение, от которого и зависит, плывем мы или тонем. Выходит, ты ещё побарахтаешься!

– Ещё встану на ноги, – пробормотал я. – Обязательно поднимусь… Всем вам покажу, долбодятлы…

– Естественно, поднимешься, – хохотнул он. – Своя Фудзи, пусть маленькая и заблёванная, должна быть у каждого алкаша.

Но я не слушал его болтовни. Это было подобно мгновенному озарению: я действительно внезапно прочувствовал смысл произошедшей со мною странной истории. И сделал выводы. Да, пусть и немудреные, но верные. Жизнь, как правило, не даётся дважды – но я попал в число тех, для кого сделали исключение. И вторично промотать предоставленный шанс казалось совсем уж обидным. Воистину, всё что ни совершается – делается к лучшему, хотя и худшим из методов.         

– Скоро увидишь, всё плохое развеется клочьями дыма, – ворковал Петька. – Вот только ещё по паре кружбанчиков и…

Зародившаяся жажда деятельности требовала немедленного выхода: перед нею отступили даже остатки похмелья. Теперь я обязательно должен пробиться – хотя бы для того, чтобы доказать себе, что ещё хоть чего-то да стою. Я залпом опрокинул кружку и встал.     Не то, чтобы я собирался напрочь отказываться от алкоголя, но хорошо бы это оказалась последняя кружка на долгое время. Мне теперь некогда пить, найдутся дела поважнее.

– Эй, а ты куда это вдруг засобирался? – всполошился приятель. – Мы ж только-только заседать с тобой начали!

Я опустил кружку на столешницу.

– Извини, но я тут вспомнил кое-что... У меня тут нарисовались срочные делишки. Посидим как-нибудь в другой раз.           

И быстрым шагом двинулся к выходу, оставив его сидеть с приоткрытым от обиды и удивления ртом. Грубо отброшенная дверь крепко огрела на прощание по спине, но я даже не чертыхнулся. Вперёд, вперёд, надо торопиться жить по-настоящему, пока есть такая возможность!