Вечность обожает творения времени.

Работяге пчеле недосуг предаваться печали

Если меня спросят о том, с каким из обстоятельств моей новой жизни мне оказалось труднее всего свыкнуться на Октаэдре, то я ни на секунду не затруднюсь с ответом. Правда, будет он абсолютно неоригинален – то же самое, уверен, выскажет любой из здешних колонистов.

Я помню тот знаменательный разговор дословно. Дело происходило в фойе гостиницы «Пионер», когда Карвер зашел навестить нас, новичков. Карвер – представитель Управления первичного обустройства. В его обязанности входит встречать людей, впервые оказавшихся на Октаэдре и давать растерянным поселенцам необходимые инструкции. Я перехватил его, как только он перешагнул порог и схватил за грудки.

– Послушайте, межеумок, это же подло! – прошипел я ему в лицо. – Подло и отвратительно! Сначала ваша мерзавка Велизарова обманом заманивает меня в эту дыру, а потом мне объявляют, что возврата нет!

– Кирилл Мёбиус, если не ошибаюсь? – Карвер аккуратно отцепил мои пальцы от лацканов своего аккуратного серого пиджачка. – Неужели вы хотите вернуться в ту деревню, из которой вас извлекли, и издохнуть от голода?

– А это не ваше дело! – запальчиво отвечал я. – Хоть и издохну, а свободным, в родном городе, а не в этом вашем гетто!

Он миролюбиво указал в сторону диванчика.

– Похоже, вы ещё не совсем представляете, что именно представляет из себя Октаэдр. Но мы обычно стараемся не раскрывать все карты перед гостями… По крайней мере, то, что я вам скажу, мы доносим до каждого в индивидуальном порядке. Вы, похоже, дозрели…

Продолжая кипеть и булькать от негодования, я неохотно присел рядом.

– Я думаю, ваши негативные эмоции развеются, когда вы узнаете, какой великолепный подарок заготовил для вас Октаэдр. Держу пари, если я через пять минут предложу вернуться в ваш Двинск, вы на коленях станете умолять меня оставить вас здесь. 

Он что, нарочно глумится? Я вскочил было, но Карвер неожиданно жёстко схватил меня за запястье и заставил снова усесться.

– Вы когда-нибудь читали о необыкновенных приключениях авантюриста-конкистадора Хуана Понсе де Леона? Он положил жизнь, чтобы отыскать нечто, что мы обрели на Октаэдре.

– Достали вы со своим Понсе де Леоном! – я снова попытался встать. – Какое мне дело до какого-то средневекового проходимца?!

В его голосе зазвучал титан.

– Выслушайте же, яма вас побери! И постарайтесь втемяшить себе это в мозг:  каждый житель Октаэдра удостаивается величайшей чести и награды – бессмертия. Вы теперь бессмертный!

Если бы он не продолжал удерживать меня, я убежал бы. А так мне оставалось лишь беспомощно трепыхаться – я, мягкотелый толстый гуманитарий, не мог справиться с этим психом.

– Не верите, Мёбиус? – осклабился он. – А ведь это правда. Вы бессмертны, я бессмертен, она бессмертна!

Он махнул в сторону дремавшей в своей будочке вахтерши – кроме неё и нас в фойе в тот момент больше никого не было. Потом Карвер левой рукой достал небольшой складной ножичек, развернул...

«Хана, человечки! – решил я. – Сейчас он меня тово…»

Страх удвоил мои силы, и я опять вскочил – но Карвер повис на мне, как намертво вцепившийся краб. Он толкнул меня к стене и вздёрнул своей железной лапищей мою правую руку.    Другой клешней занёс нож…

– Что вы делаете…. И-и-и-и-и… – заверещал я совершенно по-бабьи.         

Нож проткнул ладонь и пригвоздил её к стене. Боль была такая, словно кисть опустили в кипяток. Я корчился, завывая, как приколотый к бумаге жук, а Карвер отступил назад. Приподняв подбородок, он созерцал меня критическим взглядом, словно ремесленник своё свежее изделие. По руке обильно струилась алая кровь. Потревоженная шумом вахтерша проснулась, подняла голову, с интересом смотря на нас, но не вмешивалась. Я неуклюже попытался выдернуть ножичек, но добился лишь того, что кровь стала хлестать ещё сильнее, пятная стену и пол подо мною.

– Ладно, прекратите визжать, – недовольно сказал Карвер. – В конце концов, так вести себя унизительно для мужчины.

Одним движением он выдернул свой складень и спрятал его в карман. Я зажал повреждённую ладонь под мышкой и закричал вахтерше:

– Зовите врача немедленно!

– Зачем? – насмешливо осведомился Карвер. – Уверяю, врач вам не требуется. Совершенно.     

Прочь от этого придурка! Я, продолжая держать пострадавшую руку под мышкой, побежал к входным дверям, распахнул их плечом и вывалился на улицу. Карвер, не отставая, помчался за мной, схватил за шиворот, рванул на себя:

– Вот только не надо баламутить наших горожан, – прошипел он. – А ну-ка посмотрите на свою конечность! Ну же, немедленно!

Мучитель силой вытащил мою правую руку на свет. Мне не хотелось глядеть на неё – вид открытых ран, тем более собственных, явно не мог доставить никакого удовольствия. К горлу подкатил тошнотный ком. Перед умственным взором некстати промелькнул герой Квентина Тарантино из «От заката до рассвета», заматывающий дыру в ладони изолентой. Но когда я всё же посмотрел, то обалдел: ни сквозной дыры, ни разреза – вообще ничего!         

– Почиститесь, – Карвер кинул мне платок, которым я стал машинально обтирать кровь с руки. Она уже больше не текла – неоткуда, кожа в тех местах, где её только что проткнули, выглядела совершенно невредимой. Я не знал, что сказать. Так и стоял, беспомощно разинув рот.

– Прошу прощения за столь брутальный способ доказательства, – мой визави опять перевоплотился в вежливого джентльмена. – Просто я спешу, и у меня не хватает времени на бесполезную болтовню. Если б я сейчас выстрелил в вас из двенадцатидюймового орудия, эффект был бы тот же самый – вы сейчас стояли бы предо мною цел и невредим. Ну как, уверовали вы в своё бессмертие? Нравится теперь на Октаэдре?

«Морок… Быть может, меня здесь обкурили чем-то или обкололи? – подумал я. – Впрочем, почему именно «здесь»? Возможно все последние события, начиная с визита Велизаровой, мне привиделись. А на самом деле я сейчас валяюсь дома, среди неоплаченных счетов…»

– И не надейтесь, Мёбиус, – весело сказал Карвер. – Вы в самой что ни на есть настоящей реальности.

Мыслечтением владеет, что ли? Он ободряюще похлопал меня по плечу и, кивнув на прощание, снова вошел в фойе «Пионера». А я остался стоять, пень пнём. В следующие дни я узнал, что на Октэдре не существовало ни кладбищ, ни крематориев. Больница была – но чисто ради проформы, для тех, кто психологически обожает процесс хождения по врачам. Прошло много времени, пока я окончательно не принял факт того, что Октаэдр действительно – та самая легендарная Страна Бессмертия, о которой столь долго мечтало человечество. Потрясение моё не поддается описанию. Неудивительно: ведь с того самого дня, когда люди осознали себя, они мечтали победить роковой изъян своей природы. В детстве я любил читать древние мифы. О грядущей смерти с тоской размышлял 4600 лет назад ещё легендарный Гильгамеш, царь шумерского Урука. «Душой, привязанной к умирающему животному», назвал человека современный философ. Мысли о скелете с косой – наше вечное страдание. Мы не звери, мы обладаем сознанием, мы чувствуем, видим, переживаем, мучаемся тем, что с каждым днем жизнь по капле истаивает…. а однажды заканчивается. Жизнь других, но и моя тоже. И нет пощады, нет исключения, нет надежды.

            Или всё-таки есть? Столько, сколько существуем, мы ищем утешения в религии, но каждый в глубине души хотел бы, чтобы обретение Вечности не покупалось ценой физического распада. Оказалось, что Карвер говорил чистую правду: тут никто не умирал. Осознание этого сильно изменило мою личность. И не только потому, что я всю свою жизнь, практически, готовил себя к мысли о предстоящем конце пути. Я столь много думал о старухе с косой, что когда её выдернули из моего мира, стала чувствоваться некая неполнота.

Но главное всё же не в этом. Бессмертие смело можно причислить к явлениям, относящимся к категории абсолюта. Оно бесповоротно и всеобъемлюще. Я же прекрасно знал, что во Вселенной не бывает ничего абсолютного и одномерого. Действительность всегда дуалистична, амбивалентна и противоречива. Даже в самых однозначных, на первый взгляд, вещах всегда, если приглядеться, можно отыскать противоположные стороны. И уж тем более в жизни человеческой, которая, сама по себе, в идеале, прекрасна, но ограничена гробовым камнем. Уж как люди ни пытались этот камень обойти, преодолеть, перепрыгнуть, пролезть под ним – главным образом, конечно, религиозным путем. Но даже и религии, если и обещали загробное существование, то в совершенно преображённом состоянии, не имеющем ничего общего с нашим грешным бытом. А тут вдруг какой-то проходимец мимоходом заявляет тебе, что смерти нет – и, самое поразительное, оказывается прав!          

Впрочем, помимо этого преимущества – хоть и весьма важного, не стану спорить – никаких других выгод Октэдр мне сначала не предоставил. В разговоре с Бурым и Пурпурным я ни на шаг не отступил от истины: пришлось выхлебать литр лиха. Когда жизнь затянула в железные клещи эксплуататоров, высасывавших своих наёмников чуть ли не досуха, а потом швырнула на социальное дно ночлежки, бессмертие меня почти не утешало. Да, теоретически голод меня не убил бы – но испытывать страдания от него всё равно не хотелось. И когда появилась Тамара со своей вакансией, я воспринял её, как умирающий в пустыне еврей, которого осыпали манной небесной.

В «Корпусе М» я начинал в качестве обычного интернет-бойца, скрупулёзно выполняющего указания начальства на отведённом участке. Впрочем, не стоит думать, будто инициатива рядовых исполнителей в виртуальных войсках Октаэдра не приветствовалась. Совсем напротив: недаром же, сюда специально подбирали людей любознательных и креативно мыслящих. Если ты сумел зарекомендовать себя, как человек энергичный, деятельный и творческий, а, главное, умеющий применить эти качества на пользу дела, то имеешь все шансы продвинуться – как это и произошло, например, со мной. Я быстро обратил на себя внимание изобретательностью и нестандартностью своих действий и поэтому стал делать карьеру.

Начал неплохо зарабатывать, что позволило снять собственную квартиру. Нежданно-негаданно сладились и матримониальные дела – так получилось, что знакомство с Татьяной, завязавшееся в вагоне, мчавшемся по подземной трассе, на Октаэдре упрочилось и превратилось в нечто большее. Я не уставал дивиться этому обстоятельству, ведь мы были во всём противоположны. Что она нашла во мне, толстом рохле, наверное не могла бы объяснить и сама Татьяна. Впрочем, я дал ей возможность свободно осуществлять то, к чему она подсознательно стремилась – безраздельно повелевать и властвовать. А я… будучи мазохистом по характеру, с удовольствием сдал все бразды правления в нашей семье этой жёсткой, восхитительно самоуверенной женщине.

У меня появились две причины благодарить Октаэдр, удовлетворивший мои разновекторные страсти. На работе я выступал в роли повелителя судеб, deus ex machina, дома – в качестве послушного раба, готового облизывать туфли своей госпожи. И мне это нравилось, черт побери! Моя тяга к Татьяне всегда была в большей степени физиологической: но мою плоть, это надо признать, она умела удовлетворять превосходно!         

Хорошо запомнились и первые операции, в которых участвовал. С особым удовольствием вспоминаю случай, после которого пошёл в рост. Мы тогда проворачивали дельце, очень схожее со «Святополком» – выборы в самоуправление одного городка на Украине. Я тогда работал под руководством Лемура, специалиста высокого класса, у которого многому научился. Задача состояла в том, чтобы провести в муниципалитет одну группу кандидатов в депутаты и оттеснить другую. Я в тот раз проявил сметку – вышел на связь с одним из тех персонажей, которых требовалось опарафинить, и выдал себя за потенциального спонсора. Этот дундук, лишённый, как оказалось, элементарного инстинкта осторожности, купился и вступил со мной в весьма оживленную переписку, в ходе которой имел неосторожность выдать немало такого, что ему никак не следовало обнародовать. В результате, я подвёл под всю их команду неслабую мину и с изрядным грохотом её взорвал. Задача была успешно выполнена, начальство осталось мною очень довольно. Сам Лемур замолвил тогда за меня несколько слов перед патроном – сам же я в ту пору о личном общении с шефом не мог и мечтать. Уже через месяц я формировал собственный отряд – будущий «Спектр». Затем последовала история с «Муромово», упрочившая моё положение командира.

Когда подбирал коллектив, то сделал ставку не только на зарекомендовавших себя ветеранов, но и на талантливых, хотя и неопытных новичков, совершавших самые первые шаги в «Корпусе М». И не прогадал – мне удалось собрать исключительно способных парней, которые со временем притёрлись друг к другу и сообща образовали исключительно эффективный механизм, высокоточное оружие.

А про Хуана Понсе де Леона я со временем выяснил досконально. С первых моих заработков в корпусе мы с Татьяной поехали отдыхать на «Алые пески». Так назывался фешенебельный курорт, раскинувшийся на побережье нашего острова Наковальни, в центр которого волею Верховных ввинтился Октаэдр. Разгуливая по окрестностям, мы посетили одну из главных здешних достопримечательностей, неизменно привлекавшую толпы туристов. Это оказался источник пресной воды, изливавшийся из базальтовой поверхности.

Для источника в камне выдолбили огромную чашу, а сам он был окружён круговым бордюром из гладко вытесанных глыб. Над серединой бассейна возвышалась, словно гриб на толстой ножке, большая чаша из чистого золота, украшенная по краям великолепным орнаментом и инкрустированная драгоценными камнями. Из неё, в свою очередь, поднималась чаша поменьше, а выше – ещё одна, совсем маленькая. В ней сидел маленький золотой божок с блаженным выражением лица. Из отверстий в голове божка и по краям чаш струилась вода, журчала, с бульканьем изливаясь в бассейн. Водоёмчик был украшен мраморными скульптурами людей, бултыхавшихся в нём, подносивших горсти ко рту и карабкавшимся к самой верхней чаше. Отдельная скульптурная группа застыла поодаль – она изображала двух дюжих мужчин, тащивших носилки с дряхлым старцем. Старец нетерпеливо тянулся к источнику.

Ещё дальше стоял пьедестал с бронзовым бородатым воином. Его облачение составляли панцирь, перчатки, высокие сапоги и короткие пышные средневековые штаны, на боку висел меч. Одной рукой воин сжимал снятый шлем, другую протянул к необыкновенному фонтану. Скульптор мастерски изобразил на лице статуи выражение безнадёжного отчаяния. Как выяснилось, это и был тот самый Понсе де Леон.

– Чем же ты так знаменит, дружок? – спросил я у статуи.

Татьяна фыркнула:

– Эх ты, горе-ботан… Чему ты там учился в своих университетах? Про Понсе де Леона даже я знаю…

Она, правда, не снизошла до объяснений о столь знаменитой, с её слов, личности – а я, как всегда, не осмелился расспрашивать. Зато когда мы вернулись домой, Татьяна притащила мне из библиотеки затрёпанную книгу – второй том «Очерков по истории географических открытий» Иосифа и Вадима Магидовичей. Искомого Понсе де Леона я обнаружил на сто четырнадцатой странице. Вчитался. Оказывается, этот испанец был одержим поисками «Источника Вечной Молодости». Меня так захватила эта история, что потом я поднял и ещё кое-какие книги…

Когда Христофор Колумб открыл Америку, сначала эта часть суши вполне могла бы показаться европейцам преддверием рая. Замечательнейшей красоты природа, необозримые земли, таящиеся в их недрах неисчислимые богатства, наивные нагие люди, взиравшие на белых пришельцев, словно на явившихся с небес богов. Неудивительно, что на фоне этого великолепия даже дерзновенная мысль об исполнении главной мечты человечества не казалась слишком нелепой. Ну а Хуан Понсе де Леон, как и любой испанец, был пылким романтиком. Поэтому, даже будучи умудренным опытом пятидесятитрёхлетним солдатом, он позволил себе не на шутку увлечься мечтою об Источнике. С тех пор эта мечта вела его до самого конца его земного существования.

А если в ту пору среди испанцев и был человек, способный воодушевить огромное количество людей на поиски сказки, так это он, Понсе де Леон. Бывший спутник Колумба, участник многих исследовательских экспедиций, наместник восточного Гаити и губернатор Пуэрто-Рико, он пользовался в заморских владениях испанской Короны огромным авторитетом. Отнюдь не восторженный юнец, нет-нет, Понсе знал толк в практических делах. Например, именно он организовал добычу золота на Пуэрто-Рико, начал выращивать там сахарный тростник. Человек, как и полагается конкистадору, весьма жестокий, Понсе в 1511 году с крайней суровостью подавил восстание индейцев в своих владениях. Он был богат и счастлив в браке: супруга, дочь владельца гостиницы, принесла ему нескольких детей. На Гаити до сих пор сохранился большой каменный дом, принадлежавший Понсе.

Казалось, достигнув всего, о чём только может мечтать человек, к преклонному возрасту он мог бы покончить с путешествиями и авантюрами. Однако, размеренный ход жизни Понсе прервало знакомство с индейцем, рассказавшим о чудесном острове Бимини, где, по словам туземцев, бьёт волшебный источник: любой испивший из него получает жизнь вечную. Подумать только, величайшее за всю историю человечества чудо само шло в руки! Воодушевлённый Понсе де Леон выпросил у короля Фердинанда Католика патент на колонизацию Бимини. Получив от венценосца официальное звание аделантадо (первопроходца), он с величайшим рвением приступил в 1513 году к поискам. Команду своих трёх кораблей конкистадор комплектовал и стариками и увечными – и все они жаждали припасть к чудесному водоёму. Известие о Бимини вызвало ажиотаж: каждый стремился оказаться среди счастливцев, которые смогут омыться в целебной водице. Ну а Понсе нисколько не опасался выйти в море с таким сомнительным экипажем: ведь скоро все путешественники перевоплотятся в крепких, полных сил юношей! Говорят, ни разу ещё за всю историю мореплавания на палубы не ступали столь дряхлые команды!

Плавание, которое могло бы перевернуть жизнь всего человечества, началось 3 марта. Эскадру, состоявшую из каравелл «Санта-Мария-де-ла-Консоласьон», «Сантьяго» и бригантины «Сан-Кристобаль», вёл искусный штурман Антон Аламинос, тоже бывший сподвижник великого Колумба. Флотилия планомерно обследовала Багамские острова, добралась до неизвестной тогда ещё европейцам Флориды – и всюду испанцы, как безумные, разыскивали озера и родники, во всех купаясь, наполняя фляги водой и доставляя их капитану. Они верили, что достаточно всего двух глотков из «правильного» источника и начнётся преображение. Но тщетно – седые волосы не начинали темнеть, морщины не разглаживались, спины не распрямлялись… Много островов посетили путешественники: Лос-Кайос, Кэт, Эльютера, Большой Абако. Настроение членов экипажа падало, на Понсе начали посматривать уже искоса: не обманул ли высокомерный кастилец? Правда, берега Флориды («Цветущей») – недаром первооткрыватель так её окрестил! – великолепие тамошних пейзажей вновь дали искателям противоядия от смерти твердую надежду, что вот-вот… Глава экспедиции торжественно сошёл на сушу и от имени короля вступил во владение новооткрытой землей. Испанцы медленно плыли к северу вдоль восточного берега Флориды, продолжая свои поиски.

Однако, день проходил за днем, а Источник вечной молодости всё никак не обнаруживался. Не стали утешением и несколько найденных у местных жителей золотых безделушек – было их мало, а метал оказался низкокачественным. Да и сами здешние обитатели внушали тревогу: на пути чаще и чаще стали встречаться воинственные индейцы, одетые в звериные шкуры – с громадными луками, острыми копьями и стрелами. Сначала отношения с ними у испанцев установились дружественные, однако потом произошло несколько стычек, в ходе которых восьмерых флоридцев удалось захватить в плен. Позже, 11 июня, обозлённые туземцы попытались неожиданно захватить корабли – но их атака не увенчалась успехом. После этого Понсе решил, что поиски на территории Флориды не имеют смысла, и 14 июня велел Аламиносу двигаться в обратном направлении. У Пуэрто-Рико корабли бросили якоря 10 октября. В общем, проделал Понсе де Леон большой путь, обнаружил знаменитое течение Гольфстрим, но вернулся на Пуэрто-Рико несолоно хлебавши.  Кстати, на обратном пути испанцы открыли два «многообещающих» острова, названных ими Бимини – но и на них бессмертия не обрели.

Впрочем, Понсе де Леон не терял надежды, а идея о земном бессмертии крепко засела у него в мозгу. Вновь посетив Мадрид, неунывающий аделантадо настолько очаровал короля рассказами о своих приключениях, что тот произвёл его в рыцари, наградил личным гербом и пожаловал званием губернатора открытых им земель сроком на три года. Эта милость оказалась для Понсе весьма кстати, ведь обдумывая свою неудавшуюся экспедицию, он пришёл к выводу, что искать Источник нужно всё же во Флориде. В начале 1521 года он с отрядом в двести человек на двух кораблях попытался завоевать полуостров, чтобы вести поиски более планомерно. На этот раз Понсе оказался брать с собой стариков и инвалидов, укомплектовав команды крепкими и здоровыми парнями. Однако, судьба рассудила так, что это путешествие оказалось ещё более коротким и неудачливым, чем предыдущее. После высадки испанцы не церемонились с туземцами: они грабили и сжигали селения, подвергали пыткам их жителей, пытаясь доискаться до «тайны». Кончилось тем, что на отряд напали воинственные индейцы племени калуса, они едва не разгромили конкистадоров. Всё же испанцам удалось собрать силы, отбросить дикарей в лес и отступить в организованном порядке. Увы, «победа» обошлась им дорого: Понсе получил тяжелую рану – в его ногу попала отравленная стрела, медленно свёдшая завоевателя в могилу. Он ещё успел отдать приказ о возвращении и несколько недель промучился, чувствуя, как индейский яд медленно разрушает внутренние органы… Но Хуан сумел продержаться до окончания плавания и в июле 1521-го скончался на Кубе. Похоронили его в Сан-Хуане на Пуэрто-Рико. Одну из площадей этого города ныне украшает величественный монумент – очень похожий на тот, что стоит у нас на острове Наковальни.

Человеческое воображение может лишь с трудом примириться со смертью героя. Вот и про Понсе сложили красивую легенду: якобы, на самом деле он не умер. Оправился от раны, вернулся во Флориду и продолжил поиски Источника вечной молодости. Как знать, а вдруг нашёл? Но этого нам узнать не дано. На Октаэдре я его точно не встречал…