Мои грехи тебя смущают,

А собственных - не замечаешь?

Меня ты за грехи караешь,

Себя же с лёгкостью прощаешь.

Этот вечер выдался для меня не совсем обычным. В повседневной жизни я, словно рак-отшельник, редко покидаю свою раковину – если не считать случаев, когда чувствую потребность в грубом загуле. Для общения с людьми мне обычно хватает социальных сетей. На «большой земле» я активно пользовался «Фейсбуком»; попав же на «Октаэдр», зарегистрировался в местной сети «Тенета». Пока работаю, «Тенета» практически всегда открыты на одной из закладок, и я периодически туда ныряю. Милый, необязательный трёп в комментах под чьей-то ссылкой, «лайк», проставленный какой-нибудь девушке, опубликовавшей очередную фоточку, позволяет развеяться и сбросить накал интеллектуального напряжения. Впрочем, я и сам люблю собирать лайки»…

Но сегодня, пребывая в несколько депрессивном настроении, я оставил такую запись: «Типа жЫзненное. …Ни для кого, собственно, не секрет, что «Тенета», в бескрайних пампасах коих все мы пасёмся, призваны служить одной колоссальной ярмаркой тщеславия. Здесь сотни тысяч особей прутся, кто во что горазд, дабы привлечь внимание ближних и через то хоть немного возвысить Чувство Собственной Важности. Вот только пути для этого избираются разные – в зависимости от индивидуального уровня способностей и личных предпочтений. Можно вычленить в наиболее чистом виде четыре возможных варианта (хотя на практике, конечно, разные персонажи успешно их совмещают во всевозможных комбинациях).

Так, одни предпочитают выставлять виды собственных тушек – хлебальники, жопы, сиськи – в разнообразном обрамлении: на фоне ковров и каминов, в кабаках, спортзалах, салонах красоты, шикарных авто, на пляжах, распродажах и т.д. Таким образом, понтующаяся животинка пытается ослепить подобных себе Красотой и Размахом своего бытия и слупить с них лайки и восхищенные комментарии.

Во втором из случаев избирается путь пощения, десятками в день, картиночек-типа-с-прикольчиками, Смишных Шуток, бородато-боянных-демотиваторов, чужих очень-глубокомысленных-изречений и пошленьких посконных афоризмов в псевдоницшеанском стиле.      

Третья из возможностей предполагает, что поциент напяливает пикейный жилетик и усаживается на ветку в окружении горластой вороньей стаи, день и ночь оглашающей просторы интернетов сиплым карканьем: «Чемберлен сказал…», «Бриан – голова!», «Проект Пан-Европы предусматривает…»

Четвертые (и это уже мой диагнУз) занимаются тем, что делятся своим Офигенно Богатым Внутренним Миром (ОБВМ), выставляя, в частности, напоказ результаты своей графомании. Из всех случаев этот, наверное, самый печальный – ибо вываливая на продажу за лайки плоды своего духа, больной тем самым уравнивает их с чужими жопами, сиськами, шашлычницами, картинками, демотиваторами и псевдополитиканской болтовней. Однако, даже осознавая тупиковость этого пути, ничего сделать с собой уже не может и продолжает безумствовать в том же духе.

Вот так и живём, друзья и соратники… Стоит ли говорить, что этот текст я тоже напейсал лишь для того, чтобы лишний раз ткнуть вас носом в свой ОБВМ. Sad, как говорится, but true».    

Публично облегчившись, я почувствовал, что настроение стало возвращаться в норму. Однако, дискуссии, разгоревшейся под этим постом, уже не увидел: меня отвлекли. Тут надобно подчеркнуть, что во всём, что не касается работы, я вообще-то довольно инертен по характеру – и для того, чтобы сподвигнуть меня на какие-то действия, необходимы направленные усилия, приложенные извне. И на сей раз такие усилия приложили Бурый с Пурпурным. Неожиданно остановившись на такси под окнами моего дома, они стали вызванивать:

– Начальник, хорош уминать диван. Поехали-ка кутить! 

– С чего это вы решили праздник устроить? – удивился я. – «Святополк» ещё далек от окончания…

– А что, неужели обязательно нужен повод? – парировал Бурый. – Давай, выбирайся, освежимся!

– Ой, не искушай, мухоблуд… Знаю я ваши «освежения» – сначала нажрёшься, а потом целый день валяешься, гляделками к потолку… Работать надо, давать стране угля!       

Впрочем, я не заставил себя долго уговаривать, ибо в душе был рад приглашению. День за днём в компании компьютера и Татьяны – это ж мозгами можно двинуться! И умилило, что мои единственные, в общем-то, на Октаэдре близкие приятели решили скрасить мне сероватые будни. Правда, я со всеми ребятами из «Спектра» поддерживал хорошие отношения. Но только Бурый и Пурпурный могли считаться моими настоящими друзьями. Дело в том, что они были территориально досягаемы, ибо, как и я, проживали в Октаэдре. Остальные обитают в далёких городах, с которыми мы лишены прямого сообщения – Тетраэдре, Икосаэдре, Гексаэдре, Додекаэдре и прочих. Некоторые из нашей команды, вроде Чёрного, даже не являлись русскими по национальности, хотя и хорошо владели нашим языком.

Неудивительно, что мы трое, единственные «спектровцы», оказавшиеся «земляками», сблизились. Особенно в последнее время. Как только предоставляется возможность, мы собираемся втроём и устраиваем загулы разной степени глубины – насколько позволяют обстоятельства.

Неожиданно легко отпросившись у Татьяны («вали куда хочешь и чтоб очи мои тебя не видели») я натянул на себя какую-то одёжку, выбежал на улицу и нырнул сквозь распахнутую дверь на заднее сиденье автомобиля. На этот раз мы отправились в «Стикс» на Третьем Ярусе. Я, правда, пытался настаивать на «Луксоре», но двумя голосами против одного мой вариант отвергли. Более того, Бурый намекнул, что меня персонально ожидает «приятный сюпризец». Это меня заинтриговало – сюрпризы мне по душе.

В «Стиксе» мы заняли отдельный кабинетик. В ожидании, пока принесут кальвадос, разговорились о разной мелочёвке. Пурпурный заикнулся, что завистники по-прежнему продолжают втирать шефу про нашу неудачу с «Трипотелемом», настраивая его против меня. Я всерьёз огорчился и встревожился.   

– Да не бери ты близко к сердцу, – утешил меня Пурпурный. – Ты у начальства на хорошем счету. Эта шушера может хоть до посинения интриговать, а толку? Давай выпьем за здоровье собак, рассказывающих звёздам о пути нашего каравана!

Мы поступили в соответствии с тостом.

– Слушай-ка, начальник, – Бурый откинул ладонью непослушный вихор, цветом соответствующий его прозвищу, назад. – Не поделишься ли эпизодами словного боевого пути? Всё хотел спросить, как ты в «Корпусе М» оказался. Не сразу же тебя взяли, как только ты сюда прибыл?

– Ну конечно, нет, - откликнулся я. – У меня первый год на Октаэдре выдался очень суровым. Я всегда по жизни был негораздок, а тут уж снова хлебнул по полной… По специальности не сумел устроиться, хоть и попытался… Но, в итоге, занесло меня далеко за город, на ферму Черные Взвеси. 

Вспоминая первые дни после появления на острове Наковальни, я скуксился. Эх, Велизарова, Велизарова, прохиндейка ты бессовестная... Жизнь Октаэдра оказалась вовсе не такой розовой, как она расписывала. После прибытия сразу же выяснилось, что меня – впрочем, как и всех моих спутников – никто здесь особо не ждёт. То есть, пропасть-то нам не дали: поселили в общежитии, снабдили местными документами, выдали небольшие суммы на первое время. А дальше… Дальше каждый должен был пробиваться самостоятельно. Узнав о том, в какие условия меня здесь поставили, я, естественно, возмутился и потребовал, чтобы меня вернули туда, откуда забрали. Перебиваться с воды на чёрствый хлеб я могу и в Двинске. Но тут меня ожидало первое из ошеломивших меня в Октаэдре потрясений. Мне объявили: извини, парень, ты выбрал билет в один конец, возврата не предусмотрено. Теперь вся твоя дальнейшая жизнь ограничена пределами острова… Когда же я впал в меланхолию от этого открытия, меня добило второе из потрясений…

Пурпурный сочувственно посмотрел на меня.

– Да, досталось тебе… Попасть на ферму к селюкам – что может быть хуже? Чем ты у них занимался?

– Работать начали в пакгаузе на упаковке фруктов, – стал я вспоминать. – Предварительно супервайзер заявил, что трудиться все должны старательно, иначе нерадивого моментально рассчитают. Впрочем, через месяц в пакгауз вселилась партия новоприбывших, а меня перевели на уборку клубники. Рабочий день в одночасье вырос почти в полтора раза: начинался он теперь с пяти утра и заканчивался в шесть вечера. Жара стояла ужасающая, некоторые девушки падали в обморок. По полю носились злые надсмотрщики, у которых не хватало разве что дубин в руках. Они тщательно следили за тем, чтобы, не дай Бог, какой-нибудь лиходей не лакомился хозяйской клубникой.

– Сочувствую, начальник, – сказал Бурый. – И долго ты там продержался?     

– Полгода в общей сложности. Сначала клубника, потом другие плоды, овощи и фрукты… Что и говорить, было нелегко… Но поначалу никто не жаловался – ради возможности заработать на жизнь можно и потерпеть. Но здесь и ждало главное разочарование. Год выдался неурожайным, собирали мы, несмотря на все старания, немного. Впрочем, именно потому, что клубники было мало, хозяева смогли продавать её по более высокой цене. Ну а мы, поскольку плата начислялась по объёмам собранного, получали столько, что хватало лишь на еду, да на уплату за «караван», как высокопарно назывались собачьи будки, в коих мы обитали.

Эти воспоминания были мне неприятны. Чтобы погасить отрицательный эффект, я сделал добрый глоток кальвадоса.  

–И чем всё закончилось?

– Через полгода такой жизни наличный состав фермы устроил сходку у кухни, вызвали главного супервайзера Ваню, чтобы передать свои требования. Вручать «петицию» Ване охотников долго не находилось – у всех на слуху были истории о том, как работников, осмелившихся на такое, попросту изгоняли с ферм. Мы просили увеличить оплату нашего труда. На этом можно было бы и ограничиться. Увы, нашлись горячие головы, которые настаивали на том, чтобы хозяева соблюли обещанные изначально нам условия – горячий душ, телевизор и барбекю на лужайке по выходным. Ваня принял прошение, заметив, что недовольных никто не держит, и они могут убираться к чертям. Через три недели мы объявили забастовку, отказавшись выходить на поле, на котором и так уже почти не осталось клубники. Приехал сам хозяин Маркелов; взаимная ругань затянулась на весь день. В результате на кухне установили телевизор, душ так и не починили, а зарплата осталась на прежнем уровне. А потом наиболее активных смутьянов начали увольнять. Я, хоть и не попал в первые ряды, но тоже угодил под горячую руку…

– Уж повезло тебе, – соболезнующее промолвил Бурый. – А после ты куда подался?

– Потом я устроился грузчиком на продуктовый склад на одном из нижних уровней.

– О, отличное место! – оживился Пурпурный.

– Не совсем так – вернее, совсем не так… Фирма, на которую я работал, выделила мне и ещё троим бедолагам дешевое жилье для проживания. Я сначала обрадовался – денег-то совсем не было. Но наше обиталище оказалось довольно хилым, щелястым домишкой – койки, стол, несколько стульев, два электрообогревателя. Чуть позже мы, облачённые в спецовки, уже стояли посреди огромного цеха компании «Главпоставщик». Помещение было забито сотнями видов различных пищевых продуктов, в сторонке стоял столик, на который складывались заказы от отелей, школ, казино и баров со всего Октаэдра. Система работы оказалась предельно проста – зажав ордер в зубах и волоча за спиной тележку, требовалось оформить все детали заказа и сгрузить собранные продукты в ящик. За восемь-десять часов рабочего дня, таким образом, удавалось сделать до семидесяти заказов. Оплата была установлена почасовая. До нас на складе уже трудился большой коллектив… Встретили они нас без особой радости, вовсю ругая начальство, которое, набирая новых людей, хочет лишить старых работников дополнительных часов с их повышенной оплатой.

– Ну и как, подзаработали? – полуиздевательским тоном подначил Пурпурный.

– Дальнейшая жизнь протекала без радости, – продолжал я. – Первым крупным несчастьем оказалась забывчивость газового хозяйства, которое почему-то не удосужилось поставить наш дом на отопление. Соответственно, и о горячей воде пришлось нам позабыть. Ты же знаешь, как холодно бывает внизу... В нашем лексиконе появилось новое выражение «одеться на ночь». Чуть позже перегорела гнилая электропроводка в нескольких комнатах. Самое же неприятное, что даже за это необустроенное обиталище фирма драла три шкуры. Деньги уходили в качестве непомерной квартплаты, сроки внесения которой постоянно произвольно изменялись нашими хозяевами. Впрочем, они могли себе это позволить, так как все заработанные нами на складе средства всё равно проходили через их руки. Каждое субботнее утро у нас в гостях неизменно появлялся представитель агентства Денис, с торжественным видом вручавший по восемдесят-девяносто «ёршиков» из двухсот заработанных за неделю. Первые две недели, правда, пришлось просуществовать вообще без зарплаты.

– Из огня да в полымя, – подытожил Бурый. – А дальше что было?

– Надвинулся элементарный голод. Продукты взять можно было на самом складе, хоть за это и предусматривались строжайшие кары. Все зависело от ловкости рук и осторожности – требовалось успевать набить рот и припрятать что-то в карманы, прежде чем тебя успеет увидеть один из многочисленных надсмотрщиков. Втихаря таким образом подкармливались все новички. В одно прекрасное утро к нам, по обыкновению, заявился Денис и огорошил заявлением, что мы уволены. Дескать, у предприятия сорвался контракт на пять миллионов, теперь оно избавляется от лишних работников. В довершение всех бед к нам в тот же день заявился какой-то старичок, выразивший желание осмотреть «свой дом». Из расспросов выяснилось, что фирма продала наше жилище этому старикану… И коли мы желаем в нём оставаться, то должны заключить договор и внести немалую предварительную сумму. Оказался я на улице – ни денег, ни перспектив. Пришлось идти в ночлежку на Восьмом Уровне.

– Согласись от ночлежки до поста главы «Спектра» путь немалый, – вставил Бурый. – Как же ты оказался в «Корпусе»?

– Сама судьба сжалилась. Заходит к нам в ночлежку девушка – сразу видно, что не из нас, опустившихся в прямом и переносном смысле на дно жизни. Темноволосая, красивая, в дорогой одежде. Зовут – Тамара. Конкретно меня искала. Я удивился, естессно – какое дело эта разряженная фифа может иметь до меня, конченного неудачника? Она такая интересуется: а правда ли, что до Октаэдра я преподавателем работал? Правда, отвечаю. И тут она мне говорит: «У нас для вас имеется вакансия. Хотим предложить вам труд, который требует наличия мозгового вещества, умения мыслить тактически и стратегически, а также хороших коммуникационных навыков». Мне, естественно, терять нечего – я и согласился… Так и оказался в «Корпусе М»…. Сначала, как у всех, учебка, потом стали привлекать к заданиям. Начальство моей работой оказалось довольно, стало продвигать. Если не считать времени, затраченного на учебу, так уже третий годик здесь вкалываю – сначала рядовым, теперь вот до командира дорос.

– Вот видишь! – подытожил Пурпурный. – Всё что ни делается, оказывается, в итоге, к лучшему.         

Мы снова выпили, а после немного помолчали. Потом Бурый потянул нас в общий зал, раскалившийся от эмоций. Стайка из пяти шикарных девушек, чья нагота скрывалась лишь блёстками и перьями, приковала к себе внимание плотно рассевшихся зрителей – абсолютное большинство, конечно, составляли мужчины. Нам с трудом удалось отыскать три стула. Цыпочки сексуально изгибались под музыку, демонстрируя все нюансы своих роскошных фигур, трясли прелестями и зазывающее улыбались под одобрительные вопли. Я моментально уставился на них, словно какой-нибудь молокосос-глазопялка, впервые увидевший голую бабу. Над залом витал сконцентрированный дух похоти.

– А хороша ведь житуха! – воскликнул Бурый. – Мне Октаэдр сначала гнилой дырой показался – но если у тебя есть мозги, то даже в аду можно хорошо устроиться!

– Ну уж я-то никогда и не воспринимал Октаэдр дырой, – возразил я. – Если только в самые первые месяцы… Недаром сюда люди так ломятся!

– Стремятся, да не все, – осадил меня Бурый. – Обрати внимание: в здешних краях не встретишь, например, знаменитых артистов с большой земли. Уж они-то не собираются менять восторги и поклонение масс на тутошнюю провинциальность! Даже бессмертием, видать, не заманишь!

– У тебя неполная информация, – возразил ему Пурпурный. – Актёры и певцы сюда тоже едут. Только здесь они не смешиваются с обычным населением. Их сразу берут непосредственно в чертоги Верховных, где они владык и развлекают своим искусством.

Мне хотелось досказать свою мысль:

– Я люблю Октаэдр за то, что он позволил мне самореализоваться. Ведь кем я был раньше? Пожизненный мимозыря, нуль без палочки, мнимая величина, ничтожество! А здесь я впервые по настоящему себя человеком почувствовал!

– Слишком уж неумеренный у тебя восторг, – осадил меня Пурпурный. – Мы ведь чем занимаемся? По сути – мелким пакостничеством.

– Можете воспринимать, как хотите, – раздраженно откликнулся я. – А как по мне, мы – посланцы богини судьбы Тюхе, её суровые вестники. Меня это просто возбуждает! Мы вламываемся в жизнь людишек, в намеченные ими планы – и меняем всю расстановку сил! Взять хотя бы нашу предыдущую работу по продаже «Медеи» – всё было решено и распланировано, но тут являемся мы, черти из табакерки! В результате, огромная компания уходит не тем людям, гендиректор кончает самоубийством, а обстоятельства жизни сотен людей, так или иначе, становятся другими. Для меня это ощущение – что я слуга Тюхе – оно самое волшебное, ничто с ним не сравнится. Божественное наслаждение для моей невинной души!

Бурый странновато посмотрел на меня. Наш националист почему-то занервничал – я определил это по тому, как он дважды облизнул губы.

– Значит, ты не хотел бы покинуть Октаэдр?

– Ни за что! – жарко воскликнул я. – Это для меня было бы величайшим несчастьем. Опять возвращаться к жизни репетиторишки, да хоть бы и преподавателишки? Считать копейки, раболепствовать ради ставки, или бегать халтурить по частным вузам? Впрочем, как я сказал, деньги тут не главное. Не хочу снова стать ничтожным червем, шлындой...                  

Бурый и Пурпурный переглянулись. Хотел бы я знать, что они друг другу сигнализировали… Пурпурный поспешил перевести тему:

– Ну вот и прекрасно, что тебе здесь нравится… Да и мы тоже не жалуемся… Как тебе девахи?

– Они прекрасны, великолепны, – я аж прицокнул языком от восторга. – Эх, хорошо, что меня не видит Татьяна!         

Отскакав своё, герлы покинули сцену, провожаемые ураганными аплодисментами. На смену им лёгкой пташкой стремительно выпорхнула шикарная юная брюнетка в короткой юбочке, исполнявшая обязанности ведущей.                                                                               – Мы очень рады, – произнесла она в микрофон, – что вы, добрые люди Октаэдра, оценили наших дев по достоинству. А сейчас – особый номер! Мне тут сообщили, что среди вас… присутствует… один девственник! Пора помочь бедному парню приобщиться к взрослым играм!

Усиленные аплодисменты. Я тоже хлопал, с улыбкой оглядываясь по сторонам – кто же этот девственник?

– Его зовут Кирилл! – торжественно возгласила ведущая. – Вот он в дальнем уголке присел… Давайте-ка его сюда немедля!

Прежде чем я опомнился, Бурый с Пурпурным схватили меня под локти и поволокли, слабо трепыхающегося, прямо на сцену. Посетители били в ладоши и улюлюкали мне в лицо. Скоро я стоял под десятками пристальных взглядов рядом с ведущей и обливался потом от волнения. Два дюжих униформиста подтащили ко мне большое кресло, и по знаку распорядительницы шоу я опустился в него. Из-за кулис выскочили две шикарные девки, устроившие бесстыдное лесбийское шоу. Сбросив и без того необременительные одеяния, они ласкали и лизали друг друга буквально в нескольких сантиметрах от меня, а потом и вовсе оккупировали мои колени. Я дрожал от волнения и возбуждения, сжимал кулаки. Потом одна из крошек накинула чёрный лакированный ремень мне на шею и, склонив мою голову вперёд, заставила зубами выбирать кусочки льда, зажатые меж пышных силиконовых грудей её партнерши. Я повиновался. Зрители неистовствовали от восторга.

Когда я, взмокший, словно мышь, спустился обратно в зал, то показал кулак своим подчинённым:

– Могли бы и заранее предупредить!

– А мы и предупреждали, - посмеивался Бурый. – Ты, кстати, молодец, очень правильно себя вел.           

– Что такое?

– По правилам этого заведения, клиентам строго воспрещается лапать цыпочек. За кулисами все время торчал охранник с дубинкой – на тот случай, если бы ты потерял самоконтроль. Но ты молодчага!

Я смог прошипеть в ответ лишь что-то невнятное.