Свою космологию Бруно построил в результате плодотворного синтеза идей двух своих предшественников: немецкого философа-теолога, ученого Николая Кузанского (1401-1464), и польского астронома Николая Коперника (1473-1543).

Кузанец в своем религиозно-философском труде “Об ученом незнании” (1440 г.; до опубликования гелиоцентрической модели мира Коперника оставалось еще более ста лет) выдвинул ряд космологических идей, которые, вообще говоря, противоречили геоцентрической космологии христианства и подверглись нападкам тогдашних ортодоксальных теологов. Тем не менее, Кузанцу удалось оправдаться и защититься (в 1448 г. он стал даже кардиналом, а в 1450 г. - епископом), так как бескомпромиссные и жестокие времена Реформации и Контрреформации были еще далеко впереди. Эти идеи кратко можно сформулировать в виде следующих 8 гипотез: 1) Вселенная не ограничена восьмой  сферой неподвижных звезд, а бесконечна в пространстве и во множестве своих вещей; 2) во Вселенной нет фиксированного, неподвижного центра (это следует как из бесконечности Вселенной - в бесконечности невозможно выделить центр, половину или какую-либо ее долю, так и из признания философом права быть таким всеобщим центром только за богом); 3) все небесные тела - “звезды” Вселенной - находятся в движении (поскольку нет неподвижного центра, то все тела обязаны двигаться); 4) поскольку во Вселенной нет абсолютного центра, то в ней нет абсолютного движения, и любое движение относительно (абсолютное движение есть “покой и бог”, а относительное движение совершается по отношению тел друг к другу); 5) Земля и любая другая “звезда” не находятся в центре Вселенной, а двигаются вокруг какого-то местного подвижного центра, причем количество таких центров во Вселенной бесконечно (современная астрономия полностью подтверждает идею полицентризма - от греч. poly много - и определяет причину полицентрического движения - закон всемирного тяготения); 6) Земля, любая другая “звезда” не могут двигаться по кругу вокруг местного центра (во-первых, точный, идеальный круг может быть только в боге, и, во-вторых, центр любого круга во Вселенной не фиксирован, а движется; современная астрономия рассматривает в качестве идеализированных орбит естественных небесных тел не круг, а эллипс, параболу и гиперболу); 7) Земля не является идеальным шаром, но шарообразна (идеальный шар может быть только в боге; современная наука называет форму Земли геоидом, к которой ближе всего находится эллипсоид вращения); 8) Вселенная содержит много звездных миров со своими живыми существами, подобными жителям Земли (этот свой вывод о непустоте, об обитаемости миров философ поясняет: “наше место в мире есть обитель человека, животных и растений, находящихся на менее благородной ступени, чем жители области Солнца и других звезд... [от] областей всех звезд, исходят натуры различного благородства, населяющие каждую область, чтобы множество небесных и звездных мест не было пустым...жители других звезд несоизмеримы с обитателями нашего мира...вся та область нам неизвестна, ее обитатели остаются для нас совершенно неизвестными...В отношении других звездных областей мы равным образом подозреваем, что ни одна из них не лишена обитателей, и у единой Вселенной, по-видимому, столько отдельных мировых частей, сколько звезд, которым нет числа”).

            Если Кузанец своими замечательными догадками, впитавшими в себя мысли античных атомистов, поставил под сомнения любые модели ограниченной Вселенной, то через 100 лет после него Коперник, заставив Землю вращаться вокруг собственной оси и обращаться по кругу вокруг центрального неподвижного Солнца, т.е. заменив геоцентрическую модель мира гелиоцентрической, остался в рамках все той же Вселенной, ограниченной далекой, внешней сферой неподвижных звезд. Новая космология Коперника потребовала радикального изменения устоявшегося, древнейшего, геоцентрического мировоззрения жителей Земли, но космология Кузанца, очищенная позже наукой от религии, на века вперед превзошла и опередила  космологию Коперника, став наряду с нею мощным фактором революционного преодоления религиозного, догматического, приземленного сознания человечества. Эти важнейшие факторы освобождения человека от пут мифологического и религиозного мышления привел в действие Джордано Бруно, осуществив синтез космологий своих обоих великих предшественников с идеями античных философов.

            О своих предшественниках Бруно уважительно говорил [27]: “Удивительно, о Коперник, что при такой слепоте нашего века, когда погашен весь свет философии... ты смог появиться и гораздо смелее возвестить то, что приглушенным голосом в предшествующий век возвещал Николай Кузанский в книге «Об ученом незнании»”, добавляя о Кузанском в другом месте [26]: “Этот превосходный человек много видел и понял и действительно является одним из самых замечательных умов...но, что касается познания истины, то он был подобен пловцу, которого бурные волны кидают то вверх, то вниз...Он схватывал истину частично и через известные промежутки. Причина этого та, что он не сумел освободиться от всех впитанных им ложных принципов и от общераспространенной доктрины, от которых он отправлялся”. Отмечая космологические заслуги Гераклита, Демокрита, Эпикура, Пифагора, Парменида, Мелисса и других античных натурфилософов, Бруно писал [25]: ”они знали бесконечное пространство, безграничную область, бесконечный лес, бесконечную вместимость неисчислимых миров, подобных нашему, которые так же совершают свои круговые движения, как Земля свое”.

            Бруно сформулировал, пропагандировал и защищал ценою своей жизни идею бесконечной Вселенной, содержащей множество звездных обитаемых миров, построенных по образу и подобию нашего земного мира, имеющего центральную звезду по имени Солнце и ряд обращающихся вокруг нее планет, включая Землю, заселенную растениями, животными и разумными существами - людьми. Модель Солнечной системы Коперника стала для Бруно моделью всех других звездных систем, содержащих наряду с горячими звездами холодные или теплые планеты с различными формами жизни (средневековая космология все светила, включая Землю, Луну и планеты, называла обобщенно звездами). Космология Бруно фактически открыла глаза человечеству на его будущий путь к звездам и к звездным мирам. Она зародила у человека принципиально новый, космический тип мышления и выявила глубокий космический смысл существования самого человечества.

            Эти идеи оказались чужды средневековому религиозному сознанию, сосредоточенному на распятиях, иконах и церковных догматах, ибо оно не могло воспринять даже замкнутую гелиоцентрическую систему Коперника, не говоря о более продвинутой, бесконечной, полицентрической системе мира Бруно-Кузанского. По этому поводу один из героев диалогов Бруно простодушничал: “невозможно, чтобы моя голова поняла эту бесконечность, а мой желудок переварил ее”, на что Бруно устами Филотея отвечал [26]: “Чувство не видит бесконечности... бесконечное не может быть объектом чувства...[чувства] не могут быть полноценными свидетелями, а тем более не могут судить или выносить окончательное решение...интеллекту подобает судить и отдавать отчет об отсутствующих вещах и отдаленных от нас как по времени, так и по пространству...мы знаем по опыту, что оно [чувство] нас обманывает относительно поверхности этого шара, на котором мы находимся, то тем более мы должны относиться к нему с подозрением, когда вопрос идет о пределе этого звездного свода”. Космологические идеи Бруно, требовавшие для своего понимания глубокого и прозорливого интеллекта, получили заслуженное признание лишь в наше время, связанное с началом исследований далеких звездных миров и выходом человека в космос.

 Справедливости ради надо отметить имя еще одного тогдашнего сторонника гелиоцентризма и одновременно бесконечной Вселенной - английского астронома и математика Томаса Диггеса (1546-1595), который в своем сочинении “Совершенное описание небесных сфер, соответствующее древнейшему учению пифагорейцев, недавно восстановленному Коперником, и доказанному геометрическим способом” (1576 г.) поддержал учение Коперника и вместе с тем выдвинул гипотезу о том, что звезды расположены во Вселенной не на внешней, звездной сфере, а на различном расстоянии от Земли – вплоть до бесконечности [31]. Но, в отличие от Бруно, Диггес полагал, что эти далекие звездные миры не подобны нашему земному миру, нашей солнечной системе, а принципиально отличны от него и являются «дворцом величайшего Бога, пристанищем избранных, обиталищем небесных ангелов» (известный французский историк науки, философии и мистики 16-17 вв. Александр Койре, 1892-1964, подчеркивал, что Диггес “склонен помещать звезды не на небе астрономов, а на небесах теологов”).

Тем не менее, представление о бесконечности Вселенной и звезд в ней позволило Диггесу впервые сформулировать прообраз классического космологического фотометрического парадокса. Его современная популярная формулировка: “Почему ночное небо темное, если Вселенная бесконечна и равномерно заполнена светящимися звездами, подобными Солнцу? Ведь в такой Вселенной луч зрения наблюдателя должен всегда и по любому направлению упираться в поверхность той или иной звезды, и следовательно, все небо должно быть ослепительно ярким, что не наблюдается”. Этот парадокс в 1610 г. использовал И.Кеплер  (см. ниже) в качестве аргумента против утверждений Бруно о бесконечности Вселенной. В 1744 г. парадокс в законченном виде сформулировал швейцарский астроном Жан Шезо (1718-1751), а в 1823 г. его “переоткрыл” немецкий астроном Генрих Вильгельм Ольберс (1758-1840). В их честь его называют парадоксом Шезо-Ольберса или только Ольберса. Диггес увидел решение парадокса в том, что далекие звезды в бесконечной и вечной Вселенной не видны в силу своей большой удаленности от нас.

Действительно, самый дальний небесный объект, который способен различить в ночном небе невооруженный человеческий глаз, это слабое пятнышко  Туманности Андромеды - соседней гигантской спиральной галактики, удаленной от нашей Галактики “Млечный Путь” на 25 ее диаметров, или 2,5 млн. световых лет. Наша же Галактика видна нам изнутри в виде широкой, неравномерной, слабосветящейся полосы Млечного пути, содержащей несколько сот миллиардов звезд, из которых не более 6 тыс. воспринимаются глазом как отдельные звезды, имеющие визуальную звездную величину m  до 6^m включительно (с повышением m на единицу блеск звезды уменьшается примерно в 2,5 раза, а с повышением на n единиц – в 2,5ⁿ раз), а остальные звезды и галактики Вселенной остаются для нас без телескопа невидимыми. Бруно, хотя и пробыл в Англии  около двух лет, не был, видимо, знаком с сочинением Диггеса (Бруно владел итальянским, французским, испанским, латинским языками и немного греческим, но не знал английского, что следует из его собственного признания в сочинении “Пир на пепле”) и пришел к своим выводам о бесконечности Вселенной без влияния Диггеса.

            Подчеркивая заслуги Коперника, Бруно говорил о нем словами своего героя Теофила (“Пир на пепле”, 1584 г.): ” Этот человек не ниже ни одного из астрономов, бывших до него...человек, по прирожденной рассудительности стоявший много выше Птолемея, Гиппарха, Евдокса и всех других, шедших по их следам. Ему мы обязаны освобождением от некоторых ложных предположений общей вульгарной философии [философии перипатетиков, или Аристотеля, омертвленной средневековыми теологами и схоластами: она отрывала дух от материи, форму от содержания, общее от единичного и резко делила всю ограниченную геоцентрическую Вселенную на изменчивый “подлунный” и неизменяемый “надлунный” мир, приводимый в движение некой внешней, сверхъестественной, “божественной” силой - Г.А.Л.], если не сказать, от слепоты... кто может вполне восхвалить великий дух его, который, обращая мало внимания на глупую массу, крепко стоял против потока противоположной веры и, хотя почти не был вооружен живыми доводами, все же, подбирая ничтожные и заржавевшие обломки, которые можно получить из рук древности, заново их обработал, соединил и спаял своей более математической, чем естественнонаучной речью...он мог найти твердую почву для себя и совершенно открыто признать следующее: в конце концов необходимо считать более вероятным, что наш шар движется по отношению ко вселенной, чем допустить, что совокупность неисчислимых тел, из которых многие признаны более великолепными и более крупными, имеет вопреки природе и разуму основой и центром своих круговых движений наш шар...Кто же будет настолько подлым и невежливым по отношению к труду этого человека, который, даже если забыть то, что было им сделано, был послан богами, как заря, которая должна предшествовать восходу солнца истинной античной философии, в течение веков погребенной в темных пещерах слепоты и злого, бесстыдного, завистливого невежества [для Бруно и других натурфилософов Возрождения новые знания возникают через возрождение забытых, но истинных знаний античной философии – Г.А.Л.]”.

            Бруно считал себя “очень обязанным этим и другим старательным математикам, прибавлявшим постепенно, с течением времени, одно объяснение к другому, давшие ему достаточные основания, благодаря которым он пришел к такому суждению, которое могло созреть только после многих нелегких занятий” [25]. Он отмечал: ”какое суждение могли бы мы вынести, если бы не были предъявлены нам и не поставлены перед глазами разума многоразличные проверенные данные относительно небесных или близких нам тел? Конечно, никакого”. Вместе с тем, Бруно постоянно подчеркивал, что “не смотрит ни глазами Коперника, ни Птолемея, но своими собственными, что касается суждения и определения” и что за ним остается право делать собственные выводы из данных, полученных астрономами: ”восславив усердие названных великодушных умов, мы утверждаем самым ясным образом, что должны открыть глаза на то, что они наблюдали и видели, но мы не обязаны соглашаться с их понятиями, мнениями и определениями”. Он полагал, что астрономы не вполне понимают то, что сами наблюдают: “фактически они - как бы посредники, переводящие слова с одного языка на другой; но затем другие вникают в смысл, а не они сами”  [23].

            Детали космологии Бруно раскрываются через диалоги ученых лиц его философских произведений, в которых обсуждаются естественнонаучные, астрономические и философские умозаключения Ноланца. Вот как Бруно приходит к пониманию необходимости демонтажа сферы неподвижных звезд, ограничивающей Вселенную в геоцентрических моделях мира и в гелиоцентрической системе Коперника [25]: “Звезды не более и не иначе поддерживаются небом, чем эта звезда, то есть Земля, а она поддерживается тем же небом, то есть эфиром... эти различные тела, удаленные на определенные расстояния одни от других, находятся в той же самой эфирной области, как в том же огромном пространстве и поле. Посмотрите на основание, по которому судят о семи небесах для подвижных звезд и об одном - для всех прочих. Различные движения видны у семи планет и одно регулярное у всех прочих звезд, которые вечно подчинены тем же равным расстояниям и правилам, и это придает всем последним видимость единого движения и единой прикрепленности к единой сфере, так что получается не больше восьми наблюдаемых сфер для всех светочей, которые как бы пригвождены к ним. Итак, если мы придем к такому ясному пониманию и такому правильному восприятию, что признаем видимость мирового движения происходящей от вращения Земли, если положение этого тела в пространстве мы признаем подобным положению всех прочих тел, то сможем сперва проверить, а затем при помощи умозаключений доказать тезис, противоположный этому сновидению и этой фантазии, ставшей первым затруднением, которое заключает в себе и способно вновь породить бесконечно много других. Отсюда происходит еще одна ошибка: когда мы из центра горизонта поворачиваем глаза в каждую сторону, то можем судить о большем или меньшем расстоянии до них и между ними лишь относительно тел, расположенных ближе; но после некоторого предела во всех прочих случаях все они кажутся равно отдаленными; таким образом, глядя на звезды небосвода, мы воспринимаем различие движений и расстояний некоторых более близких звезд, но более далекие и самые отдаленные нам кажутся неподвижными и находящимися на одинаковом расстоянии от нас и между собою. Итак, когда мы не видим многих движений этих звезд, то они не кажутся удаляющимися или приближающимися одна от другой или одна к другой; однако это происходит не оттого, чтобы как та, так и другие не совершали своих кругов; ведь нет никакого основания, чтобы на тех звездах не совершались такие же самые, что и на наших, события, благодаря которым тело, чтобы получить силу от другого, таким же самым образом должно двигаться вокруг другого. Поэтому их можно называть неподвижными не по тому соображению, что они в самом деле сохраняют то же самое равное расстояние от нас и между собою, но лишь по тому, что их движение нечувствительно для нас. Это можно видеть на примере очень отдаленного корабля, который, если сделает передвижение на тридцать или сорок шагов, тем не менее будет казаться прочно стоящим, как если бы он не двигался вовсе. Так, сохраняя пропорцию, надо рассматривать при больших расстояниях самые большие и самые светлые тела, из которых, возможно, многие и бесчисленные столько же велики и такие же сияющие, как Солнце, и даже сильнее. И их орбиты и движения, намного большие, не видны; поэтому если у некоторых из этих звезд произойдет разница в приближении, то о ней можно узнать только благодаря самым длительным наблюдениям, которые не начаты и не продолжаются, так как в такие движения никто не верил, не исследовал их и не предполагал; а мы знаем, что в начале исследования лежит знание и познание того, что вещь есть или что она возможна и нужна и что из нее извлечется польза [просто гениальный тезис, который давал прямые методические  указания астрономам на будущие измерения годичных параллаксов звезд, а также замечательная мысль о том, что каждому исследованию уже предшествует определенное знание, которое управляет исследованием и направляет его по конкретному пути  - Г.А.Л.]”.

            А вот что говорят герои Бруно о бесконечности Вселенной, появившейся после того, как Ноланец удалил сферу неподвижных звезд и другие промежуточные небесные сферы (в 1577 г., т.е. за 7 лет до выхода книги Бруно “Пир на пепле”, датский астроном Тихо Браге обнаружил комету за пределами лунной сферы, которая пересекла границы нескольких внутренних небесных сфер, что явилось для него убедительным доказательством отсутствия каких-либо реальных сфер во Вселенной, но, видимо, Бруно еще не знал об этом открытии и пришел к нему собственным путем): “Ноланец, пересекший воздушное пространство, проникнув в небо, пройдя меж звездами за границы мира, заставил исчезнуть фантастические стены первой, восьмой, девятой, десятой и прочих, каких бы еще ни прибавили, сфер, согласно рассказам суетных математиков и слепых вульгарных философов [сам Бруно поэтически говорил: “Отсюда ввысь стремлюсь я, полон веры, Кристалл небес мне не преграда боле, Рассекши их, подъемлюсь в бесконечность” – Г.А.Л.]...наш разум не скован больше кандалами фантастических восьми, девяти или десяти двигателей... вселенная бесконечна...она состоит из неизмеримой эфирной области...есть только одно небо, одна бесконечная эфирная область...[Ноланец] считает мир бесконечным и поэтому не признает в нем никакого тела, которому абсолютно необходимо было бы находиться в середине, или в конце, или между этими двумя пределами; всякому телу свойственно быть лишь в некоторых отношениях с другими телами и пределом, взятым произвольно...все профессора при всей своей учености не смогут никогда отыскать сколько-нибудь вероятного довода, по которому существовал бы предел этому телесному миру [первое логическое доказательство отсутствия предела у Вселенной дал в 5 в. до н.э. древнегреческий математик и астроном Архит Тарентский – Г.А.Л.] и по которому, следовательно, также и звезды, находящиеся в пространстве, имелись бы в определенном числе и кроме того естественно определялся бы центр и середина его... мы, смотрящие не на фантастические тени, а на самые вещи, мы, видящие тело воздушное, эфирное, одухотворенное, жидкое, способное к местному движению и покою, вплоть до безмерности и бесконечности, что должны во всяком случае утверждать, так как не видим какого-нибудь конца ни чувственно, ни умозрительно,- мы знаем определенно, что, будучи следствием и бесконечной причины и бесконечного начала, оно должно, согласно своей телесной способности и своему модусу, быть бесконечно бесконечным” [25].

            Широко обсуждает Бруно вместе со своими героями идею множественности звездных миров: “Земля и столько других тел, называемых звездами, суть главные члены вселенной... существует единое небо, называемое пространством и лоном, в котором имеется много звезд; равным образом Луна, Солнце и другие бесчисленные тела держатся в этой эфирной области так же, как и Земля... есть столько планет, столько звезд.. существуют неисчислимые земли, подобные нашей...другие небесные шары суть Земли и ничем не отличаются от нашей Земли по своему виду, лишь за исключением того, что они больше или меньше ее... те шары, которые состоят из огня, как Солнце, отличаются своим видом от других, как горячее от холодного, как самосветящееся от светящего отраженным светом...тела, испускающие теплоту, - это солнца, сами по себе светящиеся и горячие; тела, испускающие холод, - это земли...[они] воспринимаются не сами по себе, но благодаря свету Солнца, рассеянному по их поверхности...[небесные светила] это великие животные, из коих многие, с их ярким светом, испускаемым их телами, чувствуются всем окружением. Одни из них действительно теплые, как Солнце и прочие бесчисленные светила, другие холодные, как, например, Земля, Луна, Венера и другие неисчислимые земли”.

            Вслед за античными атомистами и Кузанцем герои Бруно говорят об обитаемости этих миров: “это он [Ноланец] заставил людей находиться на Солнце, Луне и других названных светилах, как если бы люди были их первоначальными обитателями; он показал, насколько схожи и не схожи, больше или хуже тела, видимые как отдаленные от того тела, на котором находимся мы сами и с которым мы соединены...если бы мы были на Луне или на другой звезде, мы были бы в месте, не очень отличающемся от Земли... Луна есть не больше небо для нас, чем мы для Луны...могут быть другие тела, столь же хорошие и даже лучшие сами по себе и способные дать больше счастья своим обитателям”. В средневековье мысль об обитаемости других, отличных от Земли миров, начиная с Солнца и Луны, не казалась такой уж  фантастической для религиозного мышления, верившего в реальность богов, ангелов, чертей, ведьм, колдунов и т.п. В это же верили и многие ученые, включая Галилео Галилея и  Иоганна Кеплера, - дети своей эпохи. Так, например, Кеплер писал Галилею после того, как тот открыл в 1610 г. с помощью зрительной трубы 4 спутника Юпитера [22]: “Я не считаю более столь уж невероятной мысль о том, что не только на Луне, но даже и на Юпитере обитают живые существа...четыре новые планеты, несомненно, сотворены не столько для нас, обитателей Земли, сколько для живых существ на Юпитере, расселившихся по всему его шару...те страны еще предстоит открыть. Стоит лишь кому-нибудь выучиться искусству летать, а недостатка в колонистах из нашего человеческого рода не будет...Дайте лишь корабль и приладьте парус, способный улавливать небесный воздух, как тотчас же найдутся люди, которые не побоятся отправиться в такую даль [пророческая мысль, предвосхитившая на 350 лет начало космических полетов - Г.А.Л.]”.

            Гораздо труднее астрономам и ученым было поверить в идею Бруно о бесконечности Вселенной и множественности звездных миров, подобных Солнечной системе. Так Кеплер в своем сочинении “Разговор со звездным вестником”, публично отвечая Галилею на его книгу “Звездный вестник”, опубликованную в 1610 г., остро, но, как показало время, ошибочно полемизировал с Бруно [22]: “неподвижные звезды испускают свет изнутри, а плотные планеты, наоборот, очерчены снаружи. Иначе говоря, если воспользоваться словами Бруно, неподвижные звезды – это Солнца, а планеты – Луны или Земли. А чтобы Бруно не перетянул нас на сторону своего учения о бесконечно многих мирах (их столько, сколько существует неподвижных звезд), подобных нашему миру, нам на помощь приходит твое третье наблюдение о бесчисленном множестве неподвижных звезд над нами [Кеплер говорит здесь о Млечном пути, в структуре которого Галилей впервые в истории астрономии рассмотрел в телескоп множество отдельных звезд – Г.А.Л.]...чем больше их и чем плотнее они располагаются на небе, тем правильнее моя аргументация против неограниченности мира...населенный людьми уголок мира с Солнцем и планетами занимает особое положение, в силу чего невозможно, чтобы с какой-нибудь неподвижной звезды открывалась такая же картина мира, как с нашей Земли или Солнца...если те Солнца того же рода, что и наше Солнце, то почему бы им всем, взятым вместе, не превосходить по блеску наше Солнце? Как может быть свет, изливаемый всеми далекими Солнцами на открытые пространства, столь слаб, что наше Солнце...по блеску превосходит неподвижные звезды в том виде, в каком мы видим их на почти безграничном удалении за стенами комнаты. Может быть, ты сошлешься на то, что неподвижные звезды находятся от нас на слишком большом расстоянии? [здесь Кеплер почти дословно повторяет аргумент Т. Диггеса, см. выше - Г.А.Л.] Однако подобное возражение не относится к существу дела. Ведь чем больше расстояния, тем больший диаметр имеют отдельные звезды, если рассматривать их как Солнца”.

            Здесь у Кеплера срабатывает странная логика: в 1604 г. он сам же сформулировал фундаментальный закон фотометрии – закон обратных квадратов, гласящий, что освещенность Е предмета пропорциональна силе света I точечного источника - а звезда как раз и является таким источником - и обратно пропорциональна квадрату расстояния r от него: E=I/r², т.е. освещенность в зрачке наблюдателя квадратично убывает с удалением звезды, что на практике проявляется в виде соответствующего ослабления блеска звезды и увеличения ее видимой звездной величины m (уменьшение блеска, или яркости звезды, физически объясняется уменьшением с расстоянием плотности потока фотонов, испускаемых звездой, распространяющихся от нее в некотором телесном углу по направлению к глазу наблюдателя, вызывающих энергетическое возбуждение зрительных элементов сетчатки глаза и формирование на ней изображения в случае превышения потоком фотонов пороговой чувствительности глаза). Так, например, если наше ослепительное Солнце, имеющее видимую звездную величину -27^m, поместить на то место, которое в Галактике, в созвездии Большого Пса занимает самая яркая звезда ночного неба Сириус (она как и Солнце имеет отрицательную звездную величину -1,5^m ; блеск Солнца в 2,5^{(27-1,5=25,5)} ≈14 млрд. раз больше блеска Сириуса) и удалена от нас на 8,8 световых лет, то блеск Солнца на таком удалении  окажется в 23 раза меньше блеска Сириуса (абсолютная звездная величина Солнца +4,7, а  Сириуса +1,3, т.е. светимость Сириуса в 2,5^{(4,7-1,3=3,4)}≈23 раза выше, что объясняется тем, что его диаметр и температура поверхности примерно в 2 раза больше аналогичных показателей Солнца: Сириус – белая звезда спектрального класса А1, а Солнце – желтая звезда-карлик класса G2).  

            Кеплер безосновательно и чисто умозрительно увеличивая диаметр звезды по мере ее удаления от нас в глубины Вселенной, видимо, планировал тем самым увеличить ее полный световой поток и силу света, сохранив, независимо от удаления звезды, ее “солнечный” блеск неизменным для земного наблюдателя и, как следствие, посрамив таким “аргументом” выводы Бруно о бесконечности Вселенной. Современная астрономия установила, что в реальности имеются отдельные звезды, называемые красными сверхгигантами, диаметры которых превышают поперечник Солнца в сотни раз (впервые истинные размеры звезды были установлены в 1920 г. для α Ориона - красного сверхгиганта Бетельгейзе, удаленного от нас на 650 световых лет и имеющего видимую звездную величину 0,8^m, при том, что его диаметр в 850 раз, а светимость в 70 тыс. раз больше диаметра и светимости Солнца).

            Далее Кеплер продолжает: “...тело нашего Солнца по блеску в неподдающееся оценке число раз превосходит все неподвижные звезды, вместе взятые [современная астрометрия выяснила, что блеск Солнца для нас более чем в 1 млрд. раз превышает блеск всех звезд ночного неба – Г.А.Л.]. Следовательно, наш мир - не просто один из членов стада, содержащего бесконечно много других миров [Кеплер ошибся в своих доказательствах уникальности нашего мира по соображениям сравнительного блеска Солнца и всех звезд Вселенной - Г.А.Л.]... Может их затемняет эфир в межзвездном пространстве? Отнюдь, ведь мы видим, как они мерцают, видим, что они отличаются по внешнему виду и цвету. Все это было бы невозможно, если бы плотность эфира представляла некое препятствие”. Заметим, что Ольберс выдвинул для разрешения фотометрического парадокса гипотезу о поглощении света в межзвездной среде неким рассеянным веществом, и такое поглощение света облаками космической пыли и газа действительно было открыто в 1847 г. русским астрономом немецкого происхождения Василием Струве (1793-1864). Объяснение парадокса с помощью экранирования света оказалось несостоятельным, так как вещество межзвездного пространства, поглощая и переизлучая электромагнитную энергию бесконечного числа звезд в бесконечной, вечной, неизменяемой, стационарной Вселенной, само должно было бы становиться новым источником  света, что не наблюдается. Фотометрический парадокс был разрешен только в 20-ом веке на базе концепции эволюционирующей, нестационарной, расширяющейся Вселенной, в которой звезды не вечно светят, а рождаются и умирают, причем в той части Вселенной, которая доступна нашему наблюдению их число пусть и огромно, но конечно, что не позволяет им закрыть собой весь небосвод. По некоторым подсчетам  плотное, круг к кругу по лучу зрения размещение всех звезд в наблюдаемой нами Вселенной закрыло бы не более одной десятимиллиардной доли небесной сферы.

            Кеплер продолжает: “На тот случай, если бы тебе удалось обнаружить планеты, обращающиеся вокруг одной из неподвижных звезд, у меня были приготовлены оковы и узилища в виде бесчисленных миров Бруно, или, лучше сказать, изгнание в безграничное пространство...Ты же утверждаешь, что четыре новые планеты прокладывают свои орбиты не вокруг одной из неподвижных звезд, а вокруг Юпитера...ты обосновал заимствованную у Бруно теорию нашего Брюса и отчасти поставил ее под сомнение. Эти двое считают, что вокруг других небесных тел Луны обращаются так же, как обращается вокруг нашей Земли ее Луна. Ты же показываешь, что они высказали некое общее утверждение. Однако они полагали, будто существуют неподвижные звезды, вокруг которых обращаются Луны, а Бруно даже назвал причину, по которой это должно непременно происходить...Твои открытия показали, что рассуждения Бруно покоятся на шаткой основе. Даже если мы предположим, что все неподвижные звезды – Солнца, то до сих пор никому не удавалось наблюдать вращающиеся вокруг них Луны. Вопрос о спутниках неподвижных звезд останется нерешенным до тех пор, пока кто-нибудь, владеющий искусством производить необычайно точные наблюдения, не откроет их [это открытие случилось только в 2005 г., т.е. почти через 400 лет после предвидения Кеплера – Г.А.Л.]. Некоторые считают твой успех позволяет питать такие надежды. Юпитер же принадлежит к числу планет, которые Бруно называл Землями, а вокруг него обращаются четыре новые планеты! Это противоречит учению Бруно не о Землях, а о Солнцах”. Приведенные отрывки примечательны тем, что показывают, насколько даже такой великий астроном как Кеплер оказался далек от опередивших свое время революционных космологических идей Бруно, хотя и был с ними близко знаком.

            Бруно, подобно всем античным и средневековым философам, понимал Природу, Вселенную как совокупность тел, состоящих из вещества (материи), которое представляет собой простые и сложные соединения различных первоэлементов (воды, земли, воздуха, огня, эфира – у Эмпедокла, Анаксагора, Платона, Аристотеля и их последователей, или атомов – у античных атомистов). Всем мыслителям прошлого была еще неведома иная, помимо зримого и ощущаемого вещества, форма материи - поле (включая поле тяготения, или гравитации, магнитное, электрическое и другие поля), и поэтому все процессы движения и развития материального мира они могли связать только с незримыми, скрытыми в телах силами, понимаемыми обобщенно как некие внутренние начала, жизни, или души, тел. Так, например, еще в 6 в. до н.э. древнегреческий мудрец Фалес наделял душой магнит и натертый янтарь, которые притягивали соответственно железо и соломинки (Бруно вслед за Фалесом пояснял: “в железе имеется как бы чувство, пробуждаемое духовной силой, которая изливается магнитом, каковым чувством железо движется к магниту, а соломинка к - янтарю”).

            Бруно писал [25]: “[небесные тела] имеют жизни в себе и благодаря ей, вследствие упорядоченного и природного влечения по внутреннему своему началу, движутся через соответствующие пространства...[они] имеют собственное внутреннее начало движения, собственную природу, собственную душу, собственную интеллектуальность....нет иных внешних двигателей, которые с помощью фантастических движений сфер переносили бы эти тела как пригвожденные к ним, а если бы это было истиной, то движение было бы насильственным, находящимся вне природы движущегося тела...Все происходит от достаточного внутреннего начала, благодаря чему, естественно, находится в самодвижении, а не в движении от внешнего начала, что, как мы видим, всегда бывает с теми телами, причиной движения которых является противоположная или внешняя им природа... естественное [движение] - хочешь не хочешь - начало внутреннее, которое само по себе движет вещь, куда следует...Земля и другие звезды движутся согласно собственным местным отличительным свойствам внутреннего начала, которое есть своеобразная душа...чтобы влиять друг на друга и сообщать одно другому жизненное начало, одни из них совершают свое движение вокруг других, в определенных пространствах, на определенных расстояниях, как это делают и эти семь светил, вращающиеся вокруг Солнца. Одним из них является Земля, которая, вращаясь вокруг себя в 24 часа в пространстве со стороны, называемой западом, к востоку, дает видимость движения вселенной вокруг нее, называемого мировым и суточным движением. Это последнее представление в высшей степени ложно, противоестественно и невозможно; возможно же, приемлемо, истинно и необходимо утверждение, что Земля вращается вокруг своего центра [...“причиной такого движения является обновление и возрождение этого тела”...], чтобы иметь свет и тьму, день и ночь, тепло и холод, движется вокруг Солнца для получения весны, лета, осени, зимы, вокруг так называемых полюсов и противоположных точек полушарий для обновления веков и изменения своего лица: чтобы там, где было море, стала твердь, где было знойно - сделалось холодно, где был тропик - получился экватор, и, наконец, чтобы совершались во всех вещах перемены как на нашей, так и на других звездах, называемых древними философами не без основания мирами”.

            Движения небесных тел происходят, согласно Бруно, вследствие их одушевленной натуры (они - “великие животные”) и целей (“в природе не существует ничего без провидения и без целевой причины”), которые они, якобы, сами себе ставят. На самом деле, как мы сегодня понимаем, “одушевленные натуры”, “провидение” и “цели” являются не причинами, а всего лишь побочными следствиями естественного, природного, закономерного движения тел под действием материальных сил поля всемирного тяготения и других физических полей. Эти “одухотворенные”, или пантеистические (от греч. pan все + theos бог = “все есть бог”, т.е. природа есть бог), взгляды на источник движения небесных тел некоторые современные, поверхностно и фрагментарно мыслящие люди, ставят в упрек Бруно, называя его не ученым, а оккультистом (от лат. occultus тайный, скрытый, верящий в существование сверхъестественных сил, недоступных научному познанию). Нет ничего более далекого от истины, чем этот ярлык, приклеиваемый к человеку, который всю жизнь стремился к знанию и естественнонаучному объяснению мира. В своих оценках деяний того или иного человека всегда следует учитывать уровень знаний современной ему эпохи. В целом в своей космологии Бруно более чем на 300 лет опередил свою эпоху, хотя в частностях (например, в объяснении причин движений небесных тел) и остался ее дитем.

            Резюмируя заслуги Бруно в космологии, следует отметить, что он одним из первых средневековых европейских ученых понял и принял новое, гелиоцентрическое учение Коперника, появившееся на свет за 5 лет до рождения Бруно. Учение Коперника, изложенное автором в трудной для обывательского понимания книге “Об обращении небесных сфер”, было доступно разуму очень немногих людей. Большинство ученых того времени, включая астрономов и философов, просто не понимали его и подвергали осмеянию как пустую фантазию автора. Бруно, обращаясь к таким ученым, обычно советовал (этот совет действителен и для читателей книг самого Бруно): “кто не вместит написанного, то пусть лучше не судит, а пребывает в сомнении до тех пор, пока, проникнув в самую сердцевину смысла, не вынесет окончательного решения” [23]. Даже такой выдающийся английский философ-материалист, как Фрэнсис Бэкон (1561-1626), писал в 1605 г. в своем трактате “О достоинстве и приумножении наук”, что “положение Коперника о вращении земли (распространенное и в наше время), поскольку оно не противоречит тому, что мы наблюдаем, нельзя опровергнуть исходя из астрономических принципов, однако же это можно сделать исходя из правильно примененных принципов естественной философии”, а в другом месте добавлял: “[многие] понятия обнаруживают в Копернике человека, который не задумывается внести в природу все возможные вымыслы, заботясь только о том, чтобы его вычисления вышли верно ”. Но Бруно, несмотря на непонимание и противодействие средневекового ученого мира, смело пропагандировал учение Коперника, защищал и популяризировал его, развивал и делал из него далеко идущие, революционные мировоззренческие выводы.

Астрономические идеи Бруно не составляют, как у Птолемея или Коперника, строгую, обоснованную,  математическую систему, а рассыпаны как алмазные искры по его сочинениям среди множества философских суждений, многие из которых носят сомнительный, спекулятивный, чисто умозрительный характер. Читателю или исследователю его трудов необходимо проделать серьезную работу рудокопа, чтобы отыскать среди пустой породы эти драгоценности. Впрочем, такой же упрек можно адресовать не только Бруно, но большинству (если не всем!) философам античности, средневековья и современности. Поэтому не следует их судить за то, что они не сумели сделать, но стоит быть благодарными им за то, что они сделали. Бруно своими астрономическими идеями-искрами наметил контуры новой, звездной космологии, частью и основой которой стала  гелиоцентрическая система Коперника. В своей космологии он не просто заменил господствовавшую почти полтора тысячелетия в науке и в обществе геоцентрическую модель Вселенной Аристотеля-Птолемея моделью Коперника, но, ввел новые, принципиально важные идеи, которые получили  развитие в ходе дальнейшего движения науки.