КАВКАЗСКОЕ ГОСТЕПРИИМСТВО

Зимой 1973-74 года мне довелось плавать в бассейне Черного моря на теплоходе класса “река-море” “Нефтерудовоз - 9”. Суда этого типа строил в Перми судостроительный завод “Кама”. Замечательные, надо сказать, суда эти нефтерудовозы. Хорошая управляемость, высокая мореходность, отличные бытовые условия для экипажа. Суда оборудованы всем необходимым, включая радиолокатор и авторулевой. О таких спутниковых навигационных системах, как GPS, в то время мы ещё и не слышали.

   Рейсы мы совершали  по   всем   портам   Черного   и   Азовского  морей.    Заходили   и   в   крупные черноморские порты, и в небольшие, такие, как Геническ на Азовском море и Скадовск на Черном. Заходили даже в искусственно соединенное с морем озеро Донузлав, находящееся у западного побережья Крымского полуострова к северо-западу от Евпатории. Возили разные грузы. Возили и металл, и руду, и мазут, и даже песок.

   Однажды подходили мы ночью к озеру Донузлав. Видимости не было никакой. Валил густой снежный заряд, создающий помехи радиолокатору, из-за чего он стал бесполезен. Мы шли порожнем, а потому эхолот тоже показывал “погоду”, так как при малой осадке под его вибраторами проскальзывал воздух. Определить место судна не было никакой возможности. Чтобы уменьшить риск напороться на подводные скалы, я уменьшил ход. Чисто интуитивно я подавал команды рулевому: право десять градусов по компасу, лево двадцать и так далее. Чувствуя, что мы где-то близко от входа в Донузлав, и что дальше идти опасно, я решил  до улучшения видимости встать на якорь. И встал.

   Через несколько часов рассвело, и снежный заряд прекратился. Видимость стала отличной. Каково же было наше всеобщее радостное удивление, когда мы увидели, что стоим на якоре возле самого приёмного буя в Донузлав. Вот так штука! Такую точность постановки на якорь можно было ожидать только при тщательном ведении навигационной прокладки в хорошую видимость и частых определениях места судна.

   Через несколько лет, когда я уже работал преподавателем морских дисциплин в Пермском речном училище, я при случае рассказал об этом профессору Пермского пединститута  доктору  педагогических  наук  Шварцу,  лекции  которого  я  слушал  в университете педагогических знаний при Пермском политехническом институте. Лекция была посвящена интуиции. Выслушав меня, профессор сказал, что в основе моей интуиции при подходе к месту якорной постановке судна лежали, конечно, глубокое знание навигации и опыт судовождения.

   Порт Скадовск, находящийся в северной части Киркинитского залива Черного моря и прикрытый песчаной косой, зимой замерзает. При выходе из Скадовска и ещё не выйдя из акватории, прикрытой этой песчаной косой, наш нефтерудовоз был затерт льдами. Да так крепко, что не мог двигаться ни вперед, ни назад. Чтобы вырваться из ледового плена, почти вся команда вышла на лёд, чтобы ломами и  пешнями обкалывать лед вокруг судна. Машина работала на задний ход,  но теплоход не двигался. Обкалывали лёд довольно долго. Старший механик, Александр Александрович, тоже работающий на обколке льда, подошел по льду к форштевню корабля и, со словами “Ну что же ты стоишь?”, похлопал по нему ладонью. Только  он  это  сделал,  как  теплоход  двинулся  назад.  Все бегом по льду стали догонять теплоход и подниматься на борт. Обошлось без ЧП. Судно вырвалось из ледового плена и вышло на чистую воду.

   - Давно бы тебе надо, Сан Саныч, похлопать по форштевню, - говорили почти все, обращаясь к стармеху.  – А  то  мы битый час обкалывали лед, а дело-то, оказывается, вон в чём! В хлопке ладонью по форштевню!

   Развеселившись происшедшим, команда дружно занялась своим делом, и мы продолжили рейс.

   Очень часто нам приходилось заходить в грузинский порт Поти. Заход в этот порт относительно сложный. Надо войти в гавань, где стоят военные корабли, а уж из неё заходить в гавань для торговых судов. Всё это было сопряжено с несколькими поворотами и движением задним ходом. В этом и заключалась сложность.

   Как-то в конце декабря, в преддверии нового 1974 года пришли мы на внешний рейд порта Поти и легли в дрейф в ожидании лоцмана. Ждать пришлось очень долго. По ультракоротковолновой  связи  связались с  диспетчером,  который  только  и  обещал,  что лоцман скоро будет, но проходили часы, а его всё нет. Я решил войти в порт самостоятельно, без лоцмана, тем более, что из-за многократного посещения Поти я хорошо знал вход в него. И вошёл. Вошел удачно, безинцидентно. Уже стали открывать крышки люков, готовясь к разгрузке, уже комиссия, состоящая из пограничных, таможенных и санитарных властей готова была взойти на борт, как вдруг вижу, по причалу бежит взволнованный грузин-диспетчер и гневно кричит:

   - Уходы на рэйд. Бэри лоцман, заходы!   

   - Ты что? – отвечаю. - Как можно? Я уже ошвартовался.

   - Уходы, тэбэ говорят! – не унимается диспетчер. – Бэри лоцман, заходы!

   - Послушай, кацо, - говорю я ему, - не дури. Давай лоцманскую квитанцию. Я подпишу.        

   Диспетчер дал мне квитанцию лоцманской проводки. Я её подписал и поставил судовую печать, чем засвидетельствовал, что лоцманская проводка была. Умиротворённый таким оборотом дела, диспетчер покинул  “поле брани” и ушел восвояси.

   На борт судна взошла комиссия по оформлению прихода. В комиссию, как всегда, входили пограничники, таможенники и санитарный врач. Санитарный врач, грузин с институтским ромбиком на лацкане пиджака, поинтересовался, где мы заправлялись пресной водой, где принимали продукты, есть ли на судне больные и прочее. Осмотрев пищеблок, кладовую продуктов и, увидев, что у нас есть куриные яйца, попросил продать ему за наличный расчет два-три десятка яиц. Его просьба меня не удивила, так как это была эпоха “развитого социализма”, а значит эпоха сплошных дефицитов. Я только спросил его:

   - Что, у вас в городе яиц нет?                 

   - Нет, - ответил врач. – Давно уже нет.          

   На следующий день я вышел в город. Дни стояли предновогодние, и в городе по копеечным ценам в магазинах и киосках продавались мандарины. Мне захотелось купить несколько килограммов мандаринов и отправить посылку с ними в Пермь своим родственникам, в город, в котором в эту самую эпоху “развитого социализма” их “днём с огнём” не найти.

   Однако мне было известно, что по постановлению местных властей вывоз из Грузии цитрусовых, а следовательно и отправка их почтой, запрещены. Значит,  отправить посылку из Поти я не мог. Но нас грузили на Керчь. А Керчь - это не Грузия, и я решил купить мандарины и отправит посылку из Керчи.

   Купив килограммов пятнадцать мандаринов, я набил ими две хозяйственные сетки и в двух руках понёс их в порт. При подходе к проходной порта я встретил несколько человек из нашего экипажа, которые мне сказали, что в порт с мандаринами меня не пропустят. В шутку они мне сказали, что видели, как на проходной у них на глазах заставили одного человека, пытавшегося пронести несколько килограммов мандаринов в порт, съесть их все до одного прямо на проходной.

   Что делать? Не через забор же проникать в порт! И я робко направился в проходную порта.

   Только я вошел в проходную, как вахтёр, рослый грузин, остановил меня вытянутой в мою сторону ладонью:

   - Нэлза! Контрабанд!        

   Я взмолился:

   - Послушай, кацо! Ну, какая контрабанда? Скоро Новый год! Несу для своей же команды к праздничному столу. Разреши пронести на судно.         

   - Вахтёр заулыбался, похлопал меня по плечу и говорит: Прахады, дарагой! Кушай на здоровье!

   Я торжествовал.

   На другой день я возвращался из города пустым. Рядом с проходной была столовая, где можно было попить пива. Невозможная мечта для Перми того времени. Если в пермских пивбарах и можно было, отстояв очередь, выпить кружку пива, то непременно с какой-нибудь кашей в придачу.

   Желая выпить кружку пива, я зашел в столовую. Столовая была пуста. Только в дальнем углу за одним столиком сидели четверо грузин и о чем-то разговаривали. За прилавком, где в разлив продавалось пиво, стоял изрядно крупный грузин с эдакой сытой физиономией. Очереди не было.

   Я подхожу к прилавку и хочу заказать кружку пенного напитка. Продавец через мою голову о чем-то по-грузински громко разговаривает с одним человеком, сидящим за тем единственно занятым в дальнем углу столиком. О чем они говорят, я, естественно, не понимаю. Закончив разговор, продавец наливает кружку пива и подает её мне. Я достаю деньги, чтобы расплатиться, но продавец говорит мне по-русски:

   - Дэньги нэ надо!       

   - Как это не надо?! – не понимаю я. – Почему не надо?         

   - Садысь, пэй. Дэньги нэ надо, - говорит продавец.           

   - Как это вдруг у вас тут пиво бесплатно дают? В чём дело? Я, может быть, вторую кружку захочу.         

   - Садысь, тэбэ говорят. Пэй сколько хочешь. Угощают тэбя, - отвечает продавец. – Пэй!      

   Так ничего и не поняв, я сел за свободный столик и стал медленно потягивать пиво.

   Вдруг я увидел, что тот человек, с которым продавец разговаривал через мою голову, был тем самым санитарным врачом, которому мы продали три десятка яиц. Мне стало понятно, что этот врач сказал продавцу, чтобы он деньги с меня не брал, а он заплатит за меня. Меня, конечно, это очень тронуло. Мы с этим врачом были совсем не знакомы. Единственная наша встреча была при оформлении прихода в порт Поти. Чтобы “не ударить в грязь лицом”, мне захотелось как-то отблагодарить санитарного врача за столь любезное гостеприимство, и я, дождавшись конца их беседы, подошел к нему. Поздоровавшись, я предложил ему пойти со мной в город под тем предлогом, что я города не знаю и прошу его побыть моим гидом. На самом деле я хотел где-то посидеть с ним за бутылкой грузинского вина. Он согласился, и мы пошли в город.

   Чудеса грузинского гостеприимства продолжались. Мы заходили в несколько кафе, несколько раз заказывали вино, но ни разу мне не удавалось заплатить. Как только я порывался это сделать, он останавливал меня словами:

   - Ты гость здэсь. Вот я приэду к тэбэ, ты будэшь платыть. А здэсь я плачу.          

   На судно я пришёл в “приподнятом настроении”.