5 мая. Ждать возвращения Иванова и Ефимова с вершины не имело смысла. На 8500 слишком мало кислорода. От лежания в палат­ке сил не прибавится, скорее наоборот. Надо спешить вниз, туда, где густой воздух поможет восстановить силы. С трудом Бершов и Туркевич разбудили задремавших товарищей. Надели Мысловскому и Балыбердину ботинки и кошки (руки их плохо слушались), напоили чаем. Заклеили пластырем дыру, что только что прожгли примусом в палатке и выбрались наружу.

Все вокруг занесено снегом. Бершов ушел вперед протаптывать тропу и откапывать веревочные перила. За ним – Туркевич с Мысловским. Последним – Балыбердин. Он отдохнул, чувствовал себя неплохо и снова шел без кислорода. Начались острые заснеженные гребни, что тянутся до четвертого лагеря. Здесь уже хочешь, не хочешь, нужно опускаться по одному.

Никто не сможет помочь Мысловскому. Как он будет на каждом креплении веревок перещелкивать обмороженными пальцами карабин? Но это только начало пути. От пятого лагеря до первого – 78 вере­вок, каждая закреплена в трех-четырех местах. Дали Эдику полный баллон, поставили два литра в минуту. Он приободрился.

И все же они не были уверены, что Мысловский сможет спус­титься. Очень медленно, превозмогая адскую боль, он упрямо шел вниз. Часто останавливался, чтобы восстановить дыхание. Балыбер­дин по-прежнему замыкал шествие. При длительных остановках он садился на какую-нибудь снежную полочку и дремал по несколько минут, пока Мысловский и Туркевич не освобождали очередную веревку.

Выходя из кулуара на гребень, Сергей Бершов, по-прежнему идущий впереди, неожиданно проскользнул несколько метров по скаль­ному припорошенному снегом склону, на мгновение завис на верев­ке, встал и продолжил спуск. Надо быть предельно осторожным: спуск не менее опасен, чем подъем.

Около одиннадцати дня Сергей добрался до четвертого лагеря. Забрался в палатку. Первым делом подключился к кислороду (впервые за последние десять часов), немного отдохнул и начал подогре­вать чай для спускающихся товарищей. Скоро они подошли.

Попили чаю с сухофруктами (продуктов в палатке не было, да и есть не хотелось), обсуждая тактику спуска ниже. Оставаться в четвертом лагере нет смысла. Надо скорее сбрасывать высоту. Начали готовиться к выходу. Все, кроме Мысловского.

«Ребята торопились скорее, сегодня же, до III лагеря, – запишет он позднее в дневник, – и поэтому решили идти не останавли­ваясь. Для меня началась растянутая на двое суток пытка болью, которой мне раньше в таком количестве не приходилось испытывать. У каждого крюка, у каждого узла на веревке мне нужно было пересте­гивать самостраховку. Я мысленно пересчитал, сколько таких боле­вых ударов мне еще предстоит испытать на почти трехкилометровых вере­вочных перилах. Я уже с трудом передвигал ноги и очень хотел пить, наверное,  давали себя знать обмороженные руки и уколы, которые мне регулярно и заботливо делал Сережа Бершов. Когда мы спустились в IV лагерь, я, вспоминая предстоящий крутой спуск, сказал ребятам, что никуда больше не пойду. Тем самым я старался хоть немного оттянуть продолжение мучительной пытки».

Но делать нечего. Надо идти вниз, где, как казалось Мысловскому, все быстро встанет на свои места. Погода портилась. Начался обильный снегопад. Остановившись в очередной раз, чтобы немного передохнуть, Эдик, поправляя набок сбившуюся кислородную маску, выронил из непокорных пальцев рукавицу, и она полетела куда-то вниз. Это случилось недалеко от того самого места, где несколько дней назад он вынужден был расстаться с рюкзаком, чтобы выбраться из критической ситуации.

На его счастье вскоре показались Казбек Валиев и Валерий Хрищатый. Казбек отдал Мысловскому свои запасные домашней вязки варежки из собачьей шерсти, поздравил его с победой и вместе с напарником продолжил путь в четвертый лагерь. Валиев шел в маске. Хрищатый без кислорода мечтал добраться до самой вершины и не пользоваться им по ночам.

К вечеру Мысловский, Балыбердин, Бершов и Туркевич добрались наконец до 7800. Сергей Бершов раздел Эдика и в очередной раз сделал ему уколы компламина* и гидрокортизона*. (Лекарства давали видимый эффект: некоторые из почерневших пальцев светлели на глазах). После двух дней и ночи непрерывного бодрствования Мысловский и Балыбердин могли наконец выспаться.

В лагере III ночевали также Ильинский и Чепчев. В лагере IV – Валиев и Хрищатый. В лагере V – Иванов и Ефимов. В лагере I – Хомутов, Пучков, Голодов. В базовом лагере ожидали своей очереди выходить на штурм Шопин и Черный. Заканчивался очеред­ной день работы экспедиции.

6 мая. С самого раннего утра на склонах Горы снова возобно­вилось движение. Одни продолжали свой путь к вершине. Другие с победой возвращались с нее. В этот день не произошло никаких из ряда вон выходящих событий. Просто одни шли вверх, а другие – вниз.

Отоспавшись, Балыбердин почувствовал себя значительно лучше и спускался   уверенно. Для Мысловского продолжался мучи­тельный путь вниз, когда каждый пройденный метр отдавался резкой болью в   обмороженных руках. Наконец скальная часть маршрута осталась позади. Эдик добрался до ровного места, неподалеку от лагеря I и в изнеможении опустился на камень лицом к горе: «Вот и все. Самое трудное осталось позади. И вдруг я понял – вот и все! Была   мечта, с ней я жил многие годы. Была гора – самая большая  в   мире гора, на которой я не был. Была тайна. Была путеводная звезда – цель. Была – и нет. И никогда больше не будет. Теперь нужно искать новую звезду!»

Да, их долгий и тяжелый путь к   вершине и назад подходил к концу. Но расслабляться нельзя – Эверест любит расставлять смертельные ловушки своим победителям. «Не доходя метров сорок до палатки первого лагеря, – вспоминает Балыбердин, – провалился по грудь в трещину прямо на тропе, по которой в последние дни ходила масса участников и шерпов. И почему снежный мост не вы­держал именно меня? К счастью, трещина оказалась не очень широкой. Зацепился   рюкзаком. Со словами: «Мужики, как я люблю этот ла­герь», – вполз в палатку и завалился у входа, испытывая одновре­менно изнеможение и блаженство».

В тот же   день Хомутов, Пучков, Голодов поднялись в лагерь II, Ильинский и Чепчев – в лагерь IV, Валиев и Хрищатый – в лагерь V. Четверка Ильинского в который уже раз не смогла соединиться. Все четверо из Алма-Аты, все из одной команды (остальные четвер­ки были сборными). Не раз под руководством своего тренера Ерванда Ильинского Валиев, Хрищатый и Чепчев проходили сложнейшие марш­руты в горах Памира и Тянь-Шаня. Они и сейчас мечтали выйти вместе на штурм Эвереста, но события, происшедшие накануне, на­рушили их планы. Первоначально предполагалось, что Валиев и Хрищатый, забро­сив необходимый запас кислорода в четвертый лагерь, вернутся в третий, чтобы подождать своих товарищей. Но туда спустились Мысловский и Балыбердин в сопровождении Бершова и Туркевича. Четверка Ильинского лишилась возможности соединиться – мест в палатках третьего лагеря на всех не хватало.

7 мая. Раннее утро застало Валиева и Хрищатого в сомнениях. Они не знали, как поступить. Ждать еще    сутки на 8500 своих товарищей, чтобы попытаться выйти на штурм вместе или идти сейчас же вдвоем, пока остались силы и стоит более или менее снос­ная погода. (Прогноз обещал ее значительное ухудшение на 8 и 9 мая). Возможно, завтра не будет шанса, который есть сегодня. Решили выходить из пятого лагеря вдвоем.

29-летний Казбек Валиев из Алма-Аты. Здесь он окон­чил политехнический институт и сейчас занимается научной работой в Институте сейсмологии Академии наук Казахской ССР.  

В детстве больше всего любил играть в футбол. Альпи­низмом занялся в институте, но прежнее увлечение не забы­вает. Как-то во время экспедиции на Памире организовал футбольный матч на высоте 3800 метров. Казбек – один из сильнейших альпинистов страны. Десять раз поднимался на семитысячники. Неоднократный чемпион Советского Союза в клас­се высотных восхождений. При отборе кандидатов в гималайскую сборную о нем споров не возникало.

Тренеры говорят о Казбеке: «Боец до мозга костей». Валиев – ярко выраженный лидер. Сгусток энергии, порыва, оптимизма. Быстро и смело проходит сложнейшие участки маршрута, но его смелость никогда не становится безрассудной. Немногословен.

Казбек десять лет ходит в связке с Валерием Хрищатым и уверен в напарнике не меньше, чем в себе. Они не­разлучны и в жизни. Мама Казбека называет Валерия своим вторым сыном. То же самое говорит о Казбеке мама Хрищатого. Валиев – убежденный холостяк. К тому же, по его сло­вам, «кроме работы и спорта время ни на что другое не остается».

В отличии от своего закадычного друга Валерий Хрищатый женат, имеет сына и полагает, что «семья горам не помеха». Он родился в 1951 году. Живет и работает в Ал­ма-Ате. Профессия – инженер-почвовед.

В школьные годы занимался плаванием, фигурным ката­нием и никогда не помышлял об альпинизме. Во время лет­них каникул после седьмого класса как-то по собственной инициативе отправился один к подножию гор. Но не рассчитал время, опоздал, получил взбучку от родителей и прекратил свои самодеятельные походы.

Серьезно увлекся горами в студенческие годы, поступив в секцию альпинизма. Вместе с Валиевым неоднократно завое­вывал звание чемпиона Советского Союза. Его принцип: «В го­рах нет места дилетантству». Опытный стратег, тактик, уме­ющий точно просчитать любое восхождение на несколько ходов вперед, найти неожиданное, нетривиальное решение. По нату­ре мягкий, стеснительный, добродушный.

В семь утра Валиев и Хрищатый вышли на штурм. Валера по-преж­нему шел без кислорода, хотя нес с собой на всякий случай два полных баллона. Порывы ледяного ветра продували насквозь и чуть не сбивали с ног. Под его напором веревка между восходителями была все время натянута дугой в воздухе, не касаясь заснежен­ных скал. С трудом преодолели расстояние от палатки до выхода на Западный гребень.

Хрищатый, шедший первым в связке, медленно поднялся в проем скал на гребне и остановился. Спустя несколько минут повернулся к напарнику, махнул рукой в сторону палатки и скрестил руки над головой: надо возвращаться, дальше идти нельзя. «На Эвересте повернуть назад?! Ни за что! Может, потому, что без кислорода? Включи редуктор!» – закричал в бешенстве Валиев, стараясь пере­кричать гул ветра, и начал карабкаться на гребень.

«Поднимаюсь на гребень, – запишет он позже в дневнике, – и от неожиданно сильного порыва чуть не падаю на ту сторону. Хва­таюсь руками за скалу. Да, здесь стоять нельзя, валит ветром с ног. На перегибе гребня ветер достигает максимальной скорости и жутко грохочет в ушах. Такое чувство, что стоишь на переезде, и мимо мчится скорый поезд. Ветер пытается сбросить меня с греб­ня, но я крепко держусь за взбитый по самую головку ледоруб. Меня душит бессильная злость. Я вижу, что технически гребень не сложный, но в эту погоду не проходим. Если мы продолжим штурм, то имеем перспективу через час замерзнуть или сорваться с гребня».

Через полтора часа Валиев и Хрищатый вернулись в полузава­ленную ветром палатку и попытались сообщить на базу о неудачной попытке   штурма. Промерзшая насквозь рация не работала. Что де­лать дальше? Только ждать. Единственная надежда на улучшение погоды. Прошел один час, второй, третий, четвертый. Ветер и не думал стихать.

Солнце поднялось над Эверестом, и в палатке стало немного теплее. Рация отогрелась и заработала. Сообщили вниз о неудачной попытке и получили разрешение на повторную, если улучшится погода. Валиев и Хрищатый продолжали ждать, но порывы урагана были все такими же резкими и неистовыми. В базовом лагере тем временем ждали прихода первых покорителей Эвереста.

От первого лагеря Мысловский по совету Орловского продол­жал идти с кислородом. Он чувствовал себя гораздо лучше и спус­кался по ледопаду в связке со своим «лечащим врачом» Бершовым довольно быстро. Балыбердин преодолевал Кхумбу вместе с Туркевичем. В нижней части ледопада их встречали Борис Романов и Анатолий Овчинников, Леонид Трощиненко и Вячеслав Онищенко, «киношники» и «телевизионщики», запечатлевающие на пленку возвращение победителей Эвереста.

Трощиненко взял у Балыбердина   рюкзак (в нем было опять не меньше двадцати килограммов) и дал взамен станок с одной лишь кинокамерой. «Я почувствовал себя, как на крыльях, – запи­сал в дневнике Володя. – Съезжал со всех ледовых лбов глиссе­ром, прыгал через трещины, в общем, получал удовольствие от теп­ла, солнца, густого воздуха и присутствия собственного здо­ровья».

В базовом лагepe никаких особых церемоний для встречи при­думать не сумели. Все было скромно и сердечно. Ребят обнимали, хлопали по спинам, говорили им хорошие слова и спрашивали, спра­шивали, спрашивали о Горе и о победе над ней. Но в этих нескон­чаемых вопросах и ответах нет-нет, да проскальзывала тревога за тех, кто находился наверху, для кого вершина Эвереста до сих пор оставалась лишь мечтой.

Во второй половине дня ветер наверху начал дуть порывами, значит, сила урагана на исходе и надо быть готовым к выходу. В пять вечера Валиев и Хрищатый вышли из пятого лагеря. На этот раз оба в кислородных масках. Они надели на себя всю теплую одежду, идя как бы на запланированное ночное восхождение.

Вскоре на 8500 поднялись Ерванд Ильинский и Сергей Чепчев. Они вплотную приблизились к товарищам (их разделяло теперь меньше часа) и в азарте решили без отдыха в пятом лагере продол­жить путь к вершине.

– Можно нам выйти вслед за ними? – спросил базу Ильинский.

– Нет! – категорически остудил их энтузиазм руководитель экспедиции.

– Тогда мы выйдем с утра пораньше, – предложил Ерванд.

– Нет, подождите их возвращения, – ответил Тамм.

Во всех лагерях стали ждать. Все рации работали на прием. Тем временем Валиев и Хрищатый успешно продвигались к заветной цели. Стемнело. Луна часто пряталась в облаках, и тогда приходилось двигаться почти на ощупь. Погода снова разгулялась. Ветер сбивал с ног. Шаг за шагом они упрямо преодолевали горную крутиз­ну и ледяные порывы урагана.

8 мая. Валиев и Хрищатый продолжали путь к вершине. «Меня не покидает ощущение, – запишет в дневнике Казбек, – что скоро нас догонит другая связка. С трудом удерживаю себя, чтобы не огля­нуться вниз на гребень. Это не галлюцинации. Может, с нами мыс­ли наших друзей, которые волнуются за нас. Это какое-то непере­даваемое словами сложное и тонкое чувство. Такое я испытываю впервые».

Прошло почти девять часов, как они вышли из пятого лагеря. Хрищатый все время впереди. Только в самом конце пути он повер­нулся к напарнику и другу и показал рукой: "Иди вперед". В 1 час 47 минут они достигли вершины и, обнявшись, постояли немного на  вершине Земли. Облака то окутывали их, то отступали вниз, и тог­да почти вровень с ними виднелась холодная луна.

Через десять минут Валиев и Хрищатый начали спуск. Вся одеж­да была покрыта тонким слоем льда. Казбек с трудом достал из-под ледяного панциря рацию, попытался вызвать базу, но сигнальная лампочка не горела – питание село. Все же в надежде, что кто-нибудь услышит их в эфире, он сказал: «База, база! Мы спускаем­ся с вершины, у нас все хорошо!»

В базовом лагере услышали лишь: «База, база...» И больше ничего. Прошло десять часов после выхода Валиева и Хрищатого из штурмового лагеря. Слишком много для одной из сильнейших связок страны. Прошло еще два часа. Еще два. Они не возвращались. Ра­ции во всех лагерях продолжали угрюмо молчать. Напряжение воз­растало.

Рассвело. Прошло пятнадцать часов, двойки не было. Ильин­ский и Чепчев позавтракали, оделись, приготовились к выходу на помощь. В 8.30 на очередном сеансе связи база подтвердила их решение: «Выходите». В этот момент Ерванд услышал крик. «Кто-то кричит. Кажется, ребята на подходе, – сказал он Тамму. – Свяжемся через тридцать минут».

– Услышав крик, – вспоминает Сергей Чепчев, – я сразу выскочил из палатки. Конечно, быстро добежать не мог, но мне пока­залось, что я чуть ли ни мгновенно добрался до Казбека. Он полулежал, облокотившись на камень. Выглядел страшно уставшим. «Как ты?»– спросил я. «Нормально, сейчас должен спуститься Хрищатый». Я помог Казбеку подняться, проводил в палатку. Там его принял Эрик, а я дождался Валерия. У нас все было приготовлено для восхождения, поэтому ребята сразу же получили кислород. А на такой высоте он еще, помимо всего прочего оказывает и согревающее действие.

За пятнадцать часов тяжелой работы (три последних часа без кислорода) Валиев и Хрищатый предельно устали, промерзли насквозь. Они задыхались и не могли сразу вдохнуть газа из баллонов. Мало-помалу кислород оказывал свое живительное дейст­вие. Казбек и Валерий приходили в себя.

Они рассказывали, как красив был рассвет над Гималаями. Как увидели одновременно луну, еще не успевшую закатиться за горизонт, и едва взошедшее солнце – два шарика: слева белый, справа красный. С каждой минутой Валиев и Хрищатый чувствовали себя все лучше. Уверяли, что смогут самостоятельно спускаться вниз. Ильинский и Чепчев после связи с базой собирались выйти на штурм.

Ерванд Ильинский. 41 год. Когда учился в институте, то не помышлял об альпинизма. Ему вполне хватало первого разряда по фехтованию и пятиборью. Как-то журналист и горовосходитель Сарым Кудерин подарил Ерванду свою книжку стихов о горах и ледоруб. Эта книжка, что бережно хранится в доме Ильинского, круто повернула его судьбу.

Сегодня Ильинский – один из опытнейших (семнадцать раз поднимался на семитысячники страны) и авторитетнейших альпинистов (недаром его избрали парторгом гималай­ской экспедиции). Работает тренером спортивного клуба в Алма-Ате и подготовил много известных теперь спортсменов.

По мнению бывалых высотников, основное качество Иль­инского – умение до и во время восхождения считать на мно­го ходов вперед. Он не раз предлагал новые маршруты на семитысячники, прохождение которых приносило ему и его воспитанникам звания чемпионов страны. Не случайно, что во время подготовки гималайской экспедиции Ерванд выезжал в Непал для прокладки маршрута по контрфорсу юго-западной стены Эвереста.

Вся жизнь Ерванда связана с горами. «Если вдруг в го­рах случится ЧП, звонки в нашей квартире раздаются в любое время суток, – рассказывает его жена Наташа. – Ерик складывает рюкзак, на вопрос сына «Куда?» шутливо отвечает: «Ту­ристы в гору забрались, а слезть не могут»... И исчезает».

Его жена в прошлом занималась скалолазанием, теперь увлекается горными лыжами. Сын Сергей ходит в бассейн. Но отец уверен, что рано или поздно сын будет ходить с ним в го­ры.

Сергей Чепчев. Родился в 1947 году. Профессия – геолог. Начал заниматься альпинизмом в секции политехнического инс­титута в Алма-Ате под руководством своего напарника по связ­ке Ерванда Ильинского и скоро добился хороших результатов.

Его страсть – скалы. Сергей – один из сильнейших ска­лолазов страны. Как-то за день он вместе с товарищем про­шел траверс коварной Ушбы на Кавказе – никто раньше так быст­ро не преодолевал этот сложнейший скальный маршрут. На тре­нировках в горах познакомился со своей будущей женой Аллой.

Вот как она характеризует своего мужа: «Прежде всего в доме он мужчина на все руки. Сделать книжную полку, по­чинить телевизор – все умеет. Недавно, к примеру, исправил старинные швейцарские часы. Любит охоту, мотоциклетную ез­ду, горные лыжи. И, конечно, всегда находит время для дочки. Но самая первая его любовь – горы».

Однажды на пике Пржевальского на Памире Чепчев серь­езно отморозил ноги. Они болели потом два года. Даже друзья были уверены, что ему никогда больше не ходить в высокие горы. Но Сергей вернулся в альпинизм. И в первом же после болезни восхождении в очередной раз стал чемпио­ном страны.

Взойти на Эверест – его давняя мечта. Еще в Алма-Ате, рассматривая фотографии юго-западной стены, которые привез из Непала Ильинский, он говорил: «Вот тут, чуть ниже вер­шины, интересный скальный участок. Каждый день всматриваюсь, и он мне уже во сне видится»...

Дойти ни Чепчеву, ни Ильинскому до «интересного скального участка», что чуть ниже вершины, было не суждено. Во время утренней связи, узнав, что Валиев и Хрищатый последние несколько часов спускались без кислорода при почти сорокаградусном мо­розе, Тамм первым делом поинтересовался, есть ли у них обмороже­ния. Потом состоялся долгий и трудный разговор, решивший судь­бу Ильинского и Чепчева.

Ильинский: Обморожения? Есть незначительные.

Тамм: Понял. Вот Свет Орловский спрашивает: обморожения чего? Пальцы, руки, ноги – что?

Ильинский: Ну пальцы на руках. Незначительные. Ну волдыри, в общем. Изменения цвета нет.

Тамм: Понял, понял. Значит, так, Эрик! Задерживаться там не нужно – в пятом лагере, в лагере пятом. Спускайтесь все вместе. Вам двоим сопровождать ребят вниз, вниз сопровождать. Как понял?

Ильинский: Я-то думаю, что в общем большой необходимости нет сопровождать ребят.

Тамм: Ну а я думаю, есть, Эрик. Давай так. Сейчас, после шестнадцати часов такой работы или пятнадцати, надо сразу спускать их вниз. Если даже у них есть там волдыри и так далее, они сгоряча работать смогут, а потом? По веревкам там перецепляться надо, это начнется длинная история. Так что спускайтесь вниз вместе.

Ильинский: Понял вас. Но я так смотрю по состоянию, что вообще надобности нету.

Тамм: Что ж, тем лучше. Значит, будете просто их сопровож­дать, а не спускать. Но одних их отпускать сейчас вниз не сто­ит.               

Ильинский: Ну понял вас, понял. Одним словом, мы больше уже не лезем на Гору? Так? Прием.           

Тамм: Да, да! Да, вы сопровождаете ребят вниз – это распоряжение.

Ильинский: Ну понял...

И заветная вершина, до которой оставалось всего-навсего 348 метров по вертикали, отдалилась для Ильинского и Чепчева на недосягаемое расстояние.

«Эрик с Сережей тяжело переживали вынужденное отступление, – запишет в дневнике Евгений Тамм. – Ни у них, ни у меня нет и не было абсолютной уверенности, что оно было неизбежным. Но про­верить это невозможно. Целый комплекс обстоятельств влиял на мое решение. Повторись все заново – я поступил бы также. Главным было то, что после стольких часов пребывания выше 8500, в условиях, которые выпали на долю Валиева и Хрищатого, риск оставить их одних был бы неоправдан.

В глубине души это понимали, конечно, и Эрик и Сережа. Но им было тяжелее; уходить должны были они, а не я. Сами они оставили бы ребят и пошли наверх только в случае жесткого указа­ния на этот счет. В этом не может быть сомнения».

Руководитель экспедиции оказался прав. Когда закончилось восхождение, когда улеглись страсти и обиды, когда можно было представить себя на месте Тамма, волновавшегося внизу за судь­бу людей, Ильинский и Чепчев все же согласились, что они вряд ли оставили бы тогда одних своих товарищей.

В подтверждение приведем стенограмму одной из бесчисленных пресс-конференций, на которых журналисты вновь и вновь возвра­щались к этому эпизоду. Вот как  оценивали по прошествии  вре­мени сложившуюся тогда ситуацию сами восходители.

Хрищатый: Все мы завязаны одной веревочкой. И если у кого-то что-то не получилось, значит, в этом и наша вина. Нам трудно говорить о радости победы, хотя мы с Казбеком испытали ее в полной мере. Но радость угасла как только мы узнали, что из-за нас не взойдут на Эверест наши друзья – Ильинский и Чепчев. То, что произошло с ними, для альпинистов больше чем трагедия...

Ильинский: Ну наверное, это все-таки не самое большое го­ре в жизни. Правда, поскольку мне уже за сорок, то вряд ли когда-нибудь у меня вновь появится шанс выйти на штурм Эвереста. А тогда... Хотя ребята и говорили, что смогут самостоятельно спуститься вниз, стопроцентной уверенности в этом у меня не было. И я подумал: если не я   поведу их вниз,  то кто же? Ведь это мои друзья и ученики, я тренирую их с 1972 года. К тому же я знал, что у Володи любые обморожения – легкие ли, тяжелые – всегда протекают с сильными болями.

Чепчев: Честно говоря, мы могли уйти тогда вверх. Но если бы так произошло, я бы не простил себе этого никогда. На всю жизнь осталось бы чувство вины.

Ильинский: В Москве Валерию Хрищатому сделали небольшую операцию на обмороженных пальцах ног. Если бы мы не ускорили спуск первой связки, последствия оказались значительно серь­езнее. Наша совесть чиста. А чистая совесть все же явно доро­же, чем самая высокая вершина...

Но мы снова забежали вперед. А тогда, утром 8 мая, Ильинский решил, что пойдет сопровождать двойку один. Ему хотелось, чтобы свой шанс все же не потерял его ученик и напарник Сергей Чепчев. Ерванд решил оставить ему свой кислород, чтобы он попытался штур­мовать Эверест с группой, подходящей снизу.

Ильинский связался по рации с группой Хомутова, находившей­ся в третьем лагере. Выяснилось, что они собираются выйти к вер­шине лишь 10 мая. Значит, Чепчеву предстоят еще две ночевки на 8500. Трое суток в «мертвой зоне» – слишком рискованно. Четверка Ильинского пошла вниз. Группа Хомутова – вверх, в четвер­тый лагерь.

К четырем вечера Хомутов первым добрался до IV ла­геря. Там он встретился с четверкой Ильинского, налегке возв­ращавшейся вниз. Его группа, напротив, шла груженная кислоро­дом (каждый нес по пять баллонов), бензином и едой. В 18.00 точно по расписанию связался с базой. Ему зачитали радиограмму из Москвы: «Всем альпинистам, участвовавшим в работе экспедиции, присвоено звание заслуженных мастеров спорта».

– Всем, – переспросил Валерий, – или тем, кто побывал на вершине?

– Всем, – уточнил Тамм.

Оказалось, что эти слова следовало понимать так: в связи с ухудшением погоды и во избежание лишнего риска прекратить все восхождения.

– Такой вот приказ, – добавил Тамм. – ...Смотрите сами.

– Сейчас подойдут Пучков и Голодов. Мы подумаем, – попросил отсрочку Хомутов. – До связи в восемь вечера.

Вскоре группа в полном составе собралась в четвертом лагере. Узнали невеселую новость. Состоялась короткая, но эмоциональная беседа. «Валера, – кипятился обычно уравновешенный Юрий Голодов, – нам по сорок, у нас дети. Мы не за значками заслуженных масте­ров спорта сюда шли, а чтобы «сделать» Гору. Мы все понимаем: за нами советский альпинизм. Мы в полном здравии. Мы не подведем. Мужики мы, Валера, или нет?!»

Дебатировать долго не стали, все думали также, да и времени тратить не хотелось. Больше того, они решили штурмовать вершину не 10 мая, как предполагалось раньше, а на день раньше – 9 мая. В этот святой для каждого советского человека день.

Многие из родных и близких участников гималайской экспеди­ции прошли через горнило Второй мировой войны, многие не верну­лись домой. Покорение Эвереста в День Победы могло стать их скромным подарком живым и павшим в борьбе с фашизмом. Они хотели, чтобы в этот большой день прозвучал заключительный мажорный аккорд советской экспедиции.

Чтобы осуществить свой план, им предстояло всего за один день сделать бросок из третьего лагеря в пятый, набрав по слож­нейшему скальному маршруту семьсот метров по вертикали. Задача сложная, но выполнимая. В своих силах они уверены, да и кислорода вполне достаточно. Не мешкая, Хомутов, Пучков и Голодов вышли из четвертого лагеря.

39-летний москвич Валерий Хомутов работает в Московском научно-исследовательском институте. В столицу переехал пятнадцать лет назад. Родился, учился в школе и институте на Украине. Во время студенческих каникул поехал как-то на Кавказ, в Домбай, где совершил свое первое восхождение на несложную Софруджу.

С тех пор бывает в горах каждый год. В 1970 году Хому­тов успешно штурмовал сбой первый семитысячник – пик Ленина на Памире. Начал регулярно участвовать в высотных экспеди­циях. Теперь на его счету семь восхождений на семитысячники Советского Союза.

Валерий считает, что спортивная фортуна его не особенно балует: «Такая у меня судьба: все время быть последним. И в списках кандидатов гималайской экспедиции я сначала оказался за чертой. И в Непал, когда неожиданно для себя был включен в команду, вылетел последним. И на штурм Эвереста пошел в последней группе...»

Пессимизм Хомутова никогда не разделяли его жена, сын и дочь. Они не сомневались, что он взойдет на самую высокую гору планеты. Пусть даже одним из последних в команде – от этого победа над Эверестом не менее ценна.

Такой же точки зрения придерживались, жена, сын и дочь Владимира Пучкова. Он родился в 1941 году. Кандидат технических наук. Научный сотрудник Института машиноведения имени А.А.Благонравова Академии наук СССР.

Вот что рассказывает о Володе отец: «Парень он компа­нейский. Играет на гитаре, поет, любит находиться в окруже­нии других. Но в то же время жестковат по отношению к себе, когда идет к какой-то цели. После школы поступал в Московс­кое высшее техническое училище имени Баумана. С первого захода не поступил. Пошел в грузчики, а по ночам и выходным усиленно занимался. На следующий год успешно сдал все всту­пительные экзамены. В институте увлекся альпинизмом, а в горах познакомился со своей будущей женой».

Добавим, что после окончания института, свадьбы и рож­дения двух детей Пучков не расстался с горами. Продолжал активно тренироваться. Семь раз (из них пять – по маршрутам высшей категории сложности) поднимался на семитысячники страны. Стал чемпионом Советского Союза в классе высотных восхождений. Успешно прошел сложный отбор и был зачислен в состав гималайской экспедиции.

Предоставим слово теперь отцу Юрия Голодова: «Альпинистом его сделала любовь к природе, к поискам. Он еще мальчиш­кой изучал травы и птиц, совершал самодеятельные раскопки. Его карманы были постоянно забиты какими-то железками, причем Юра уверял, что это остатки оружия Чингиз-Хана. Однажды в дни каникул его взяли с собой археологи. Зачислили кашеваром. Работа была ему по душе. Но когда позвали на рыбалку, он сердито сказал: «Рыбу надо разводить, а не вылавливать»...

Ловить рыбу Голодов не любит и поныне, а вот разводить – разводит. Он научный сотрудник Казахского научно-исследо­вательского института рыбного хозяйства и специализируется на разведении ценных пород карпов. Все свободное время отдает альпинизму. Юрий предан горам фанатично. О его работоспособности ходят легенды. «Бывает, выбились все из сил, – рассказывают о нем товарищи, – а Юра продолжает как ни в чем не бывало вколачивать крючья».

Голодов – неоднократный чемпион страны по высотному альпинизму. Десять раз поднимался на семитысячники Советского Союза. Любовь Юрия к горам разделяют его жена и дочь. Прощаясь с ними перед отъездом в Непал, он, кстати, не без юмора заметил: «Выходит, повыше горок больше не встретится…» 5 мая, в день выхода на штурм Эвереста из базового лагеря, ему исполнилось 38 лет.

Восьмичасовая связь застала тройку на пути в предвершинный лагерь. Шли быстро и уверенно, но дойти до 8500 засветло им, конечно же, не удастся. К этому они были готовы.

– База! База! Я четвертый (это был позывной группы. – Д.М.), – связался с базовым лагерем Хомутов.

– Где находитесь? – спросил Тамм.

– На четвертой-пятой веревке между лагерями. Мы все-таки решили идти на 8500, чтобы завтра в День Победы выйти на штурм, –   сказал Хомутов.

– Идите, – после небольшой паузы ответил руководитель экспедиции.

Они продолжали путь в кромешной темноте. Единственная путе­водная нить –  перильная веревка. Владимир Пучков, шедший первым, после нескольких часов «слепого подъема» выбрался наконец на какой-то гребень. В лицо дунул холодный резкий ветер. Скорее всего это Западный гребень, значит, палатка пятого лагеря где-то рядом. Вскоре он нашел ее.

Вход в палатку был аккуратно завязан капроновым шнурком. Чтобы развязать узел, Володе пришлось снять рукавицы. Руки мгно­венно окоченели, но разделаться с ним он все же успел и, не сни­мая кошек, завалился в палатку. Вскоре подошли Хомутов и Голодов. Было около двенадцати ночи.

9 мая. Флегматичная луна повисла над частоколом гималайских пиков. Полная тишина. Ветер окончательно стих. Погода обещала не подчиниться прогнозу, обещавшему на 9 мая ее резкое ухудше­ние. Достали сахар, курагу, Приготовили чай. Самочувствие хоро­шее. Настроение тоже. Когда обнаружили в рюкзаке несколько соле­ных рыбин, которых успел им сунуть перед выходом из базового лагеря «главкормилец» Воскобойников, пошутили: мол, не помешала бы сейчас кружечка пива.

Угомонились около двух ночи. Забрались в спальники, не сни­мая ботинок (утром на этом можно сэкономить целый час). Подклю­чились к баллонам, поставив минимальный расход. Можно было и не экономить кислород, но они успели привыкнуть за время работы на горе к ночной норме – пол-литра в минуту. Решили встать в пять утра.

Юрий Голодов должен был разбудить товарищей. «Альпинизм мне в организм «биологические часы» вложил, – вспоминает он. – Спал спокойно,  знал, что проснусь «по заказу». Первый раз открыл глаза без пятнадцати пять. Снова уснул на двенадцать минут. Зашевелился, стал разжигать примус. В палатке – минус 23, на улице – 40 градусов мороза. Разбудил ребят».

В палатке все покрыто инеем: кислородные маски, спальные мешки, пуховые куртки, кислородные баллоны. («Такое впечатление, что мы находимся в глубокой ледниковой трещине», – запишет позже в дневнике Валерий Хомутов). Разожгли примус, и в палатке сразу потеплело. Сразу стало веселее. Час ушел на сборы. В шесть утра, связавшись втроем одной сорокаметровой веревкой, Хомутов, Пучков, Голодов вышли на штурм.

Было очень холодно. Они сильно мерзли. Около восьми из-за вершины Эвереста выглянуло долгожданное солнышко. Ноги стали постепенно отходить. В половине девятого Тамм вызвал тройку:

– Поздравляю с Днем Победы! Где вы?

– Мы прошли рыжие скалы. До вершины три часа ходу, – отве­тил Хомутов.

– Молодцы! Черти! – донеслось снизу.

После восхода солнца погода ухудшилась. Поднялся сильный ветер, который сдувал их с гребня. Пришлось идти чуть ниже его, что значительно затрудняло движение. Шли предельно осторожно и собранно, понимая, что любое ЧП перечеркнет все сделанное до них. Они уверенно приближались к цели. В II часов 30 минут Хомутов вызвал базу:

– База, база! Как слышите меня?

– Отлично слышим, Валера! Вы на вершине?

– На вершине мы, Евгений Игоревич, на вершине! – крикнул в рацию Хомутов.

– Поздравляю вас, ребята, дорогие! Поздравляю.

С вершины планеты Хомутов, Пучков, Голодов салютовали Дню Победы поднятыми ледорубами и вымпелами-флагами Советского Союза, Непала и ООН. Они пробыли там полчаса. Снимали друг друга, пано­раму гималайских пиков, уходящих за горизонт.

– Что вы видите на вершине? – спросил из базового лагеря непальский офицер связи.

– Треногу, флаги СССР, Непала и ООН, вымпелы советских спортивных клубов и обществ, чьи воспитанники под­нялись на Эверест, пустые кислородные баллоны, кинокамеру... – подробно перечислял Хомутов.

Офицер связи потребовал сбросить с вершины кинокамеру, но только не на китайскую, а на непальскую сторону. Пришлось подчиниться.

Все обитатели базового лагеря столпились вокруг рации, слушая вести с вершины. Тройка победителей готовилась к спуску. Все ждали. Ждали, что скажет их руководитель. Хомутов должен был сказать что-то значительное в этот праздничный день. И он сказал:

– Мы, советские альпинисты, совершившие восхождение на Эве­рест 9 мая 1982 года, поздравляем с Днем Победы над фашистской Германией весь советский народ, который одержал эту победу, и все народы других стран, боровшихся с фашизмом. Салютуем на вершине Эвереста в честь празд­ника Победы поднятием ледорубов. Ура!

Так закончилась первая советская экспедиция в Гималаях. Одиннадцать восходителей поднялись на высочайшую вершину планеты по контрфорсу юго-западной стены – маршруту, который прежде считался непроходимым. И заслуга в этой трудной победе над Эве­рестом принадлежит взошедшим и невзошедшим, всем, кто участво­вал в подготовке и организации экспедиции. Всем, кто создавал советскую альпинистскую школу. Всем. Всем поровну. Ведь в альпи­низме не бывает статистов и звезд...