К началу апреля все спортивные команды совершили по два акклиматизационно-забросочных выхода на Гору. Отставание от намеченного графика восхождения оставалось ощутимым. Как вы помните, из-за болезни Вячеслава Онищенко его группа не смог­ла выполнить своей задачи – найти удобное место и поставить лагерь III.

Во время третьего, последнего перед штурмом выхода на маршрут надо было во что бы то ни стало ликвидировать сущест­венное отставание. Очередной круг начинала как обычно группа Мысловского.

10 апреля. Дойдя до конца семнадцатой веревки, навешан­ной выше второго лагеря, Балыбердин и Мысловский продолжили обработку маршрута. Тем временем Шопин и Черный собирали раз­вешанные вдоль перильных лестниц грузы и несли их вверх. На­весив четыре веревки, передовая двойка нашла приличное место и спустилась вниз, чтобы помочь товарищам поднять необходимое снаряжение для установки лагеря III. Подъем с тяжелыми рюкзака­ми по крутым заснеженным скалам дался нелегко.

Начинало темнеть, когда вся четверка собралась на 7800. Выбрали место для палатки, начали готовить площадку. Высота давала о себе знать. «Фирн* рубится плохо, – записал в дневни­ке Николай Черный, – ледоруб часто застревает, и нужны большие усилия, чтобы освободить его. После 2–3 ударов начинаешь задыхаться, но если рубить не торопясь, делая два полных с открытым ртом вздоха после каждого удара, можно сделать подряд 10–12 ударов. После этого нужен отдых».

Наконец подготовили минимальную площадку, установили па­латку. На ужин развели банку порошкового молока (есть не хоте­лось) и с трудом улеглись. Вчетвером слишком тесно в двухмест­ной палатке, а идти кому-то на ночевку в нижний лагерь поздно, да и сил нет. Спали плохо. Наутро Черного окончательно одолел кашель, и он почти потерял голос.

– Что делать с голосом? – прохрипел Черный на утренней свя­зи с базой.

– Переходи на связь жестами, – посоветовал Орловский.

Будучи профессионалом высшей квалификации доктор понимал, что помочь невозможно. Необычайная сухость холодного воздуха при частом глубоком дыхании во время тяжелой физической работы порождает сухой мучительный кашель. Пока организм не акклимати­зируется, никакие таблетки, мази, уколы не принесут облегчения. Свет Орловский прекрасно знал это и... шутил.

Если к нему обращались по поводу кашля в базовом лагере, он обычно подводил к своей палатке с надписью «Кхумбулатория» и, указывая на богатый набор лекарств, советовал: «Выбирай лю­бое, все равно не поможет». Особенно настойчивым пациентам док­тор предлагал слабительное – «будете бояться кашлять». Шутливый метод лечения Света Орловского получил неофициальное назва­ние – «светотерапия».

11 апреля. В этот день произошло маленькое событие: Балыбердин и Мысловский первыми в экспедиции «вышли» за пределы восьмикилометровой высоты, навесив выше третьего лагеря пять веревок. Тем временем Шопин и Черный благоустраивали лагерь, готовили площадку под вторую палатку. Впрочем, всем этим зани­мался Черный. Шопин сидел в палатке, наводя там порядок и гото­вя обед. Выйти наружу он при всем желании не мог. Уходя наверх, Мысловский по ошибке надел один ботинок Шопина, а оставшийся был ему мал.

Во второй половине дня четверка спустилась в лагерь II. Черный по-прежнему говорил так тихо, что товарищи грустно шути­ли: «Опять Коля раскричался», да и чувствовал он себя не очень хорошо. Посовещавшись, решили, что ему надо возвращаться, чтобы не повторилась история с Онищенко. На большой высоте даже самое несерьезное на первый взгляд недомогание быстро прог­рессирует, приводя нередко к неожиданным и печальным последстви­ям. Черный ушел вниз.

13 апреля. Оставшаяся тройка, захватив грузы из второго лагеря, пошла в третий. Через сто метров подъема Шопин неожи­данно почувствовал резкую боль под ребрами. Идти дальше он не мог. Оставив свой груз на маршруте, Шопин вслед за Черным по­шел вниз. За несколько часов группа Мысловского сократилась на­половину. Не очень удачным выдался праздничный день – по тибет­скому календарю 13 апреля наступил новый 2039 год.

Оставшейся двойке удалось продвинуться выше третьего ла­геря еще на три веревки, достигнув высоты примерно 8050 метров. Уставший Мысловский начал спускаться, а Балыбердин решил пора­ботать в одиночку. Вскоре он потерял рукавицу и быстро, чтобы не отморозить руку, вернулся в третий лагерь;

На вечерней связи Мысловский и Балыбердин получили указа­ние на завтра уходить вниз. Завершив третий выход, они начали спускаться в базовый лагерь. Там уже находились их товарищи по четверке Черный и Шопин, оказавшиеся под присмотром врача экс­педиции.

Свет Орловский. 49 лет. Опытный восходитель, неоднократно поднимался на семитысячники Советского Союза. Все же в альпинистском мире больше известен как врач многих экспедиций и Международного лагеря «Памир». Неоднократно спасал жизнь попавшим в беду восходителям. Однажды в палатке на высоте 4000 метров без многих необходимых инструментов сделал успешную опера­цию прободной язвы.

Кандидат медицинских наук. Работает на кафедре детской хирургии 2-го Московского государственного ме­дицинского института им. Н.П. Пирогова и пользуется неизменной любовью своих маленьких пациентов. В экст­ренных случаях вылетает в разные уголки страны для консультаций и проведения сложных операций.

На вопрос о том, почему стал именно детским хи­рургом, Орловский отвечает:  «Знаете, я тоже пытался вывести для себя формулу профессии. Долго думал и при­шел к такому определению: из всего многообразия меди­цины выбрал именно эту профессию потому, что когда мне удается вылечить своего пациента, я спасаю всю его жизнь...»

Неистощим на шутки, хотя внешне выглядит весьма серьезно. Любимое изречение:  «Тяжело в лечении, лег­ко в гробу». Однако лечиться у него всегда легко и надежно, в чем смогли убедиться многие члены гималай­ской экспедиции.

Через несколько дней доктор поставил на ноги Черного и Шопина. Вместе с вернувшимися с Горы Мысловским и Балыбердиным они отправились к монастырю Тхъянбоче. Там, в живописной рододендроновой роще, все восходители должны были отдыхать и набираться сил перед выходом на решающий штурм Эвереста. Ну а мы тем временем снова вернемся в базовый лагерь, чтобы поз­накомиться с другими его постоянными обитателями.

У входа в палаточный городок стоят палатки офицеров свя­зи. Их двое. Мистер Шрестха представляет полицию, капитан Биста – армию. Обычно экспедиции сопровождает один офицер свя­зи. В данном случае двойной состав объясняется следующим обстоятельством. Накануне приезда советских альпинистов в Непал в некоторых западных изданиях, как по мановению дирижерской палочки, зазвучала злобная пропагандистская симфония.

Дескать, для русских покорение Эвереста – дело второе. Их главная задача – установить на «крыше планеты»... станцию сле­жения. «Сенсация», преодолев непроходимые горные хребты, дока­тилась до Непала. Вот почему не была разрешена посадка совет­ского лайнера в столичном аэропорту, и пришлось, потеряв нес­колько дней, перегружать грузы в Дели на непальские самолеты.

Вот почему так усердствовали таможенные чиновники в Кат­манду. Они вскрыли и распотрошили одну за другой все бесчис­ленные упаковки с экспедиционным грузом, на что ушло еще нес­колько дней столь ценного времени. Деталей мифической «станции слежения» найти, естественно, не удалось. Тогда местные власти решили на всякий случай окружить русских вниманием сразу двух офицеров связи.

Некоторая настороженность Шрестха и Биста в первые дни знакомства с советскими восходителями вскоре сменилась на доброжелательность и старание всеми доступными им средствами спо­собствовать успеху экспедиции. А вообще-то в обязанности офи­цера связи входит наблюдение за порядком и соблюдением заяв­ленного маршрута, но главное – он обязан засвидетельствовать факт выхода на вершину.

Но продолжим нашу экскурсию по базовому лагерю. В простор­ной палатке с надписью «Двучленнаучфильм» обитают два члена киногруппы из Ленинграда, представляющие студию «Леннаучфильм», Валентин Венделовский и Дмитрий Коваленко. У них есть помощник – высотный оператор альпинист Хута Хергиани (в случае благоприятных обстоятельств он может принять участие в штурме вершины). Хута живет в другой палатке и часто выходит на маршрут, чтобы снимать фильм и помогать своим коллегам-восходителям в переноске грузов.

Неподалеку от кают-компании и кухни находится палатка с броской надписью «Главкормилец» и призывом, выведенном прямо над входом: «Исхудал – заходи!» В ней обитает Владимир Воскобойников – шеф по питанию. О нем стоит рассказать подробнее. Во-первых, потому, что он оказался в Гималаях по воле случая. К тому же о высокогорных поварах почему-то пишут очень мало или ничего. Между тем повар (если он, конечно, знает дело) в любой экспедиции фигура особо уважаемая.

Владимир Воскобойников. 42 года. Заместитель генерального директора объединения с чрезвычайно длин­ным названием – Всесоюзное научно-производственное объединение пищеконцентратной промышленности и спе­циальной пищевой технологии. Кандидат технических наук.

Со спортом Владимир, по его откровенному приз­нанию, «с детства был не в ладах, а горы увидел вблизи лишь летом 1981 года, во время памирских сбо­ров будущих гималайцев». Он приехал туда для провер­ки экспериментального рациона питания, разработан­ного под его руководством. Как-то в отсутствие про­фессионального повара приготовил такую замечательную еду, что профессионал был полностью посрамлен.

Общительный и дельный Воскобойников пришелся по душе всем альпинистам. Ему предложили поехать в Непал. Он без колебаний согласился променять на не­сколько месяцев престижный пост заместителя гене­рального директора крупного объединения на скромное место у плиты гималайской экспедиции.

Воскобойников оказался в полном смысле слова находкой для экспедиции. За два с лишним месяца он ухитрился ни разу не повторить меню, а по торжественным дням изобретал такие изыс­канные блюда, которые наверняка пришлись бы по вкусу самым взыскательным гурманам.

В набор «высотной кухни» Воскобойникова входили алюминиевые скороварки, названные их создателями из Свердловска «автоклавами». Они помогали быстрее и вкуснее готовить пищу в ус­ловиях разряженного воздуха, когда, как известно еще из школь­ных учебников, вода закипает при температуре гораздо ниже по­ложенных 100 градусов.

Чудо-скороварки были самых разнообразных размеров и форм: чайник без носика, похожий на шар; кастрюли, напоминающие обык­новенные бидоны с завинчивающейся крышкой. Небольшие двух-трехлитровые скороварки входили в снаряжение для промежуточных лагерей. В базовом лагере пища приготовлялась в больших десятилитровых «автоклавах». К ним прилагались поролоновые чехлы, в которых, как в русской печке, еда «доходила» и долго сохраня­лась горячей.

Словом, кухня гималайской экспедиции оборудована по последнему слову высокогорной техники. Другое дело, что поначалу Воскобойникову было весьма трудно находить общий язык со своими помощниками-непальцами. Иногда с помощью переводчика, а чаще без него, он все же умудрялся объяснять кухонным работникам, что требуется от каждого и от всей бригады в целом.

Бирендра, Санам (их вскоре начали называть просто Боря и Саня), Падам и Анга Норбу долго и трудно приспосабливались к особенностям русской кухни. Еще сложнее давалось им на первых порах соблюдение распорядка дня и правил гигиены.

Обычные для всех кухонных работников белые халаты и кол­паки они встретили дружным и заразительным смехом, видя в них,    вероятно, скорее атрибуты праздничного карнавала, чем необходи­мую для работы на кухне одежду. Через несколько дней настойчивых разъяснений они стали относиться к халатам и колпакам с должной серьезностью.

Наладить строгий график питания оказалось куда сложнее. Помощники шеф-повара, как дети, легко отвлекались, забывая о времени и порученном деле. Воскобойников терпеливо объяснял, что и когда надо делать. Не помогало. Вывесил на самом видном месте меню на английском языке и местном наречии. Никакого эффекта. В очередной раз обед был задержан на час. Шеф по питанию настолько расстроился, что потерял аппетит и категорически отка­зался  от  еды.

Этот акт отчаяния принес неожиданный результат. Не толь­ко непосредственные помощники Воскобойникова, но и все шерпы подходили к опечаленно-голодному шеф-повару и предлагали ему «кани» – поесть. С того дня установился железный порядок. Если кухонные работники что-то не успевали вовремя сделать, на по­мощь добровольно приходили все шерпы, находящиеся в базовом лагере.

В кают-компании с тех пор тоже установился образцовый по­рядок. Впрочем, один раз все же произошел маленький конфуз по вине... Света Орловского. Предыстория инцидента такова. К док­тору обратился вежливый и старательный Санам – его донимал зуб. В «Кхумбулатории» на этот случай имелось все необходимое: порта­тивная бормашина на питании от аккумулятора, материал для плом­бирования, инструменты для удаления. Они-то и пригодились: спасти зуб не представлялось возможным.

В ассистенты Орловский пригласил жилистого Николая Чер­ного, поставив ему задачу покрепче держать за руки дрожащего от страха кухонного работника. Операция в самой высокой амбу­латории планеты прошла быстро и успешно.  Доктор сделал инъек­цию и безболезненно удалил зуб. Санам, ожидавший адских мук, был в полном восторге и поклялся выполнить любую просьбу эскулапа.

Недолго думая, Орловский заявил, что отныне блюда в сто­ловой нужно первому подавать ему, а уж потом руководителю экс­педиции. Распоряжение привело Санама в полное смятение. Он, участник многих экспедиций, прекрасно знал, что подавать еду первому надо обязательно руководителю. Такова святая традиция.

Ночь прошла для помощника шеф-повара в сомнениях. Он не хотел нарушать традицию, но еще больше опасался кары доктора. Наутро, за завтраком, Санам, держа миску двумя руками (знак особого почтения), первому подал еду своему вчерашнему благо­детелю, а уж потом руководителю экспедиции.

– За что, Свет, гонорар получаешь? – поинтересовался Тамм.

– Я предупредил Санама, – пришлось признаться Орловскому, – что если не будет меня обслуживать первым, больной зуб встав­лю обратно...

Под всеобщий громогласный хохот инцидент был исчерпан. Са­нам, сообразив, что все это лишь очередная шутка доктора, весе­ло посмеялся сам над собой. Больше он никогда не нарушал альпи­нистский этикет, а к Орловскому относился с прежним благоговени­ем и по-прежнему был готов выполнять любую его просьбу.

Кают-компания – признанный центр базового лагеря. Здесь происходили смешные и трагичные события. Здесь проходили раз­боры результатов выходов групп на маршрут, когда по доброй аль­пинистской традиции руководители экспедиции и восходители от­кровенно высказывали друг другу соображения (далеко не всегда приятные) относительно хода работы на склонах Эвереста.

Здесь же, в кают-компании, принимали многочисленных гос­тей базового лагеря –туристов, совершающих так называемый треккинг. Это что-то вроде горного туризма, организацией которого занимаются специализированные фирмы, снабжающие за определенную плату путешественников необходимым снаряжением, питанием, проводниками-носильщиками.

История гималайского треккинга началась в 1965 году, ког­да три человека, далеких от альпинизма, совершили поход к подножию самой высокой горы планеты. С тех пор количество горных туристов несказанно возросло: ежегодно многие тысячи людей пу­тешествуют по 16 маршрутам, проложенным ныне по горным тропам Гималаев.

Базовый лагерь советской экспедиции стал хорошим ориенти­ром: можно побывать у подножия Эвереста, да еще познакомиться с русскими альпинистами. Туристов приходило много, даже слиш­ком. Чтобы эти визиты не особенно отражались на ритме лагерной жизни, офицеры связи поставили на самом видном месте щит с над­писью по-английски: «Посторонним вход воспрещен». Поток гостей, правда, нисколько не уменьшился.

Основная нагрузка ложилась на шеф-повара и его подопечных. Они кормили гостей, угощали их чаем и не раз выслушивали став­ший традиционным вопрос: «А почему только чаем? А как с русской водкой?»  Оказалось, что по тропе пронесся слух (новости неизвест­но каким образом распространяются здесь с неимоверной ско­ростью), что русская экспедиция прихватила с собой сорок  ящи­ков водки.

Одна версия гласила, что водка (кстати говоря, ввоз спирт­ного в Непал категорически запрещен) просто необходима русским восходителям для поддержания хорошего настроения и работоспособности. Другая звучала примерно так: русские сидят в базовом ла­гере и, забыв о восхождении, с утра до вечера глушат огненное зелье. В конце концов выяснились истоки слухов: носильщики при­няли ящики с кислородными баллонами, на которых изображены рюмки («Осторожно, бьется»), за ящики с водкой.

Нередко допоздна гости засиживались в кают-компании, ужинали (правда, без водки – в экспедиции царил сухой закон) вместе с восходителями, вернувшимися с Горы, пели песни и обсуждали проблемы, которых еще больше чем достаточно в нашем мире.

Приход туристов доставлял особое удовольствие общительным шерпам, которые иногда даже забывали на радостях о порученной работе. Так случилось однажды с молодым шерпом Анг Фурба. Прос­тудив горло, он не мог работать на маршруте и долго оставался в базовом лагере.

Сирдар* экспедиции Пемба Норбу – покоритель Эвереста, участник двадцати пяти экспедиций на высочайшую вершину планеты, пользовавшийся непререкаемым авторитетом среди шерпов, на­правил Анг Фурба «на время простоя» в распоряжение Воскобойникова. Тот поручил ему устлать пол в кают-компании сланцевыми плитами, которых в изобилии валялось вокруг базового лагеря.

Шерпа с удовольствием взялся за работу и ушел за стройма­териалом. По дороге встретил очередную группу туристов, его особое внимание привлекла симпатичная француженка. Забыв обо всем на свете, Анг Фурба завел с ней оживленную и бесконечно долгую беседу. Когда он наконец вернулся (естественно, без плит) шеф-повар строго сказал, что не нуждается больше в его помощи.

Не теряя времени, шерпа стремглав бросился за плитами и вскоре, по выражению Воскобойникова,  «вся кают-компания имела если не паркет, то по крайней мере ровно устланный пол». Анг Фурба был, конечно же, прощен. Шерпы еще долго подшучивали над ним, вспоминая его увлечение очаровательной француженкой, бла­годаря которому пол кают-компании приобрел такой замечательный вид.

Второй по популярности центр базового лагеря – радиоруб­ка. Сюда поступали сведения с Горы, которая была совсем рядом. Отсюда они уходили в Катманду и далее на Родину, до которой было очень далеко, и где тысячи людей с нетерпением ждали сообщений о ходе штурма Эвереста. Владелец палатки, Юрий Коно­нов, один из самых информированных членов экспедиции.

Юрий Кононов. 51 год. Занимается научной рабо­той в киевском Институте геохимии и физики минера­лов Академии наук Украинской ССР. Кандидат геолого-минералогических наук. Опытный восходитель, неодно­кратно поднимался на семитысячники Советского Союза.

В последние годы работал по линии Организации Объединенных Наций в Непале, занимаясь разведкой за­пасов полезных ископаемых. Хорошо знает страну и не­которые местные диалекты.

Кононов должен был поехать в Гималаи переводчи­ком экспедиции, но в последний момент из-за болезни штатного радиста ему поручили и эту функцию. (Когда-то Юрий увлекался радиоделом). Став радистом-перевод­чиком, он успевал успешно работать на два фронта.

Трижды в день все обитатели базового лагеря набиваются в палатку Кононова, чтобы узнать последние новости сверху. Связь с участниками восхождения ведется с помощью миниатюрных радио­станций «Карат». Трижды в день в радиорубке звучат короткие сообщения с Горы.

Они – словно маленькие главки захватывающего повествова­ния о силе и мужестве человека, о его борьбе с собой и разбу­шевавшейся стихией. О чувстве дружбы и взаимопомощи, без которых немыслим альпинизм. О нелегком и бесконечно длинном пу­ти к вершине планеты, каждый шаг по которому достается дорогой ценой. Продолжим и мы вместе с восходителями этот путь.

Итак, четверка Мысловского за свой последний перед штур­мом выход сумела пройти восемь веревок выше лагеря III и спусти­лась на отдых. Затем на маршрут вышла команда Ильинского, но опять без него самого (он никак не мог войти в график выходов своих товарищей и работал с другими группами). Перед восходите­лями не стояла задача продвигаться дальше вверх. Им предстояла черновая, очень тяжелая работа по переброске грузов из второго лагеря в третий.

С каждым днем второй лагерь все больше напоминал склад под открытым небом. Здесь скапливалось снаряжение для третьего, четвертого и пятого лагерей, заносимое сюда высотными носильщи­ками. Идти выше шерпы отказываются. Они не привыкли работать при плохой погоде. Постоянные снегопады, шквальные ветры ухуд­шают состояние уже обработанного маршрута и без того слишком сложного для носильщиков.

На скользких отвесных скалах срывается один шерпа. Еще один. К счастью, все обходится благополучно, но идти выше они категорически отказываются. (Не помогают увещевания офицеров связи и сирдара, отправка из экспедиции одного откровенного лентяя). Точнее, шерпы не отказываются идти выше, они не могут – слишком сложно. Лишь двое самых опытных носильщиков смогли прой­ти немного в сторону третьего лагеря. Но и они, закрепив грузы на перильной веревке, уходят вниз.

За четыре дня Валиев, Хрищатый, Чепчев и приданный им в помощь Хергиани (он, правда, сделал лишь одну ходку с грузами) три раза подняли тяжелые рюкзаки с 7350 до 7800. Тем временем группа Иванова пробивалась выше уже обработанного маршрута, там, где начиналась самая сложная часть пути – отвесные скалы на высоте за 8000 метров. Решили, что ключевой отрезок контрфорса будут обрабатывать Бершов и Туркевич, лучшие скалолазы страны.

16 апреля. Относительно быстро пройдя восемь веревок, навешанных выше третьего лагеря, Сергей Бершов и Михаил Туркевич уперлись в отвесную стену из заснеженных и разрушенных скал. Забить надежный крюк некуда. Метров пятнадцать Бершов, шедший в тот день в связке первым, отвоевывал сантиметр за сантиметрoм  y стены, надеясь только на страховку товарища.

Через час сложный участок пройден. Но впереди путь не лег­че. Скорее, наоборот. Впереди нависает 400-метровая стена. Справа и слева крутые сбросы,* так что обойти ее невозможно. Отвоевано еще сорок метров, закреплена очередная веревка. Можно немного отдышаться, пока подойдет напарник с тяжелым рюкзаком.

«Дальше снова вертикальная стена, – вспоминает Сергей Бер­шов, – с малым количеством зацепок.* Мы с Туркевичем ходим в связке так давно, что отлично понимаем друг друга. Слова не обя­зательны. Миша молча подставляет мне бедро. Быстро влезаю ему на плечи и выхожу наверх во внутренний угол. Скалы здесь тоже заснежены и разрушены. Сверху нависает карниз.* Дальше путь толь­ко один – между скальной стенкой и огромным снежным надувом.* Эта  щель так узка, что приходится протискиваться в нее, сняв рюкзак. Выбираюсь наконец на узкую полку.* Справа отвес в ку­луар Бонингтона, прямо вверх –крутая скальная стенка.

Лезу выше. И... снова нависающая стена. Трещин для забивки крючьев нет. Все же нахожу что-то отдаленно напоминающее трещину, с огромным трудом забиваю крюк. Уверенности в нем у меня нет, закрепляю веревку еще и за выступ. На крюк навешана пет­ля-оттяжка. Хватаюсь за нее и, качнувшись маятником, добира­юсь до зацепок. Цирк на высоте 8200 метров. Спешите видеть!»

Их видели лишь Иванов и Ефимов, шедшие вслед с грузами для лагеря. Точнее, они увидели, выйдя из-за поворота на один­надцатой веревке, на гигантской совершенно отвесной стене две маленькие красные фигурки. Даже их, видавших виды восходите­лей, эта картина поразила. «Если бы это было в Крыму или на скалах Пти-Дрю, я бы не удивился. Но здесь, на Эвересте, на де­вятом километре по высоте это выглядело не совсем правдоподоб­но», – запишет позже в дневнике Валентин Иванов.

К пяти вечера навешано пять веревок. Большая часть пути 5-й категории сложности. Прикрепив снаряжение к стене, Бершов и Туркевич начали спуск. Они спускались с помощью тормозных устройств, раскачиваясь на тонких веревках-ниточках над полуторакилометровой бездной. Далеко внизу были видны разноцветные пятна палаток первого, второго и третьего лагерей.

17 апреля. Утром радиопереговоры с базой начались с груп­пы Иванова (связь всегда начиналась с тех, кто выше на Горе). Планы на день? Пройти еще несколько веревок, попытаться найти место для четвертого лагеря, забросить туда снаряжение, необхо­димое для его установки. К месту, где вчера закончили обработ­ку маршрута Бершов и Туркевич, поднялись к двум часам дня.

Вскоре вышли на острый гребень контрфорса. Впереди опять нависающий участок* скалы, но обойти его негде. Забить надеж­ный крик не удалось – хрупкие скалы крошились и сыпались вниз. Туркевич, шедший в этот день первым в связке, начал взбираться на плечи напарнику. Бершов стоял, балансируя, на узкой, шири­ной в полметра, площадке, вырубленной на гребне.

«Мы были связаны одной веревкой, – рассказывает Михаил Туркевич. – В случае моего срыва у нас был шанс задержаться, для чего Сергею нужно было бы прыгнуть в пропасть по другую сто­рону гребня. Под снегом отыскал мизерные зацепки, но в варежках удержаться трудно, пришлось их снять. Осторожно оторвал от пле­ча одну ногу, переставил ее на каску. Голову Сергея упер в ска­лу, чтобы ощутить под ногой опору и не свернуть ему шею. Те­перь можно надеяться еще на десяток сантиметров.

Ухожу на скалу. Умоляю ее подставить мне хотя бы одну на­дежную опору. Руки начинают мерзнуть, пальцы теряют чувстви­тельность, но я продвигаюсь вверх. Снизу слышу голос Сергея, но не понимаю его. Маска сдвинута в сторону, молоток выпал из ло­вушки и повис на репшнуре,* цепляясь за скалы, связка крючьев сдвинута на живот, рюкзак оттягивает назад – все мешает. Верев­ки тоже где–то зацепились, тянут вниз, но я стою, прижавшись к скале на наклонной заснеженной полочке.

Нужно отогреть руки, надеть варежки. Теперь не спешу, хотя впереди не проще. Но я опять буду бороться, лезть, пусть толь­ко отойдут руки. После забиваю крюк, ненадежный, но крюк, – за него можно придержаться, а это сейчас спасение и надежда. Поза­ди метров пятнадцать сложнейшего лазания. Позже на этом участ­ке попадает в критическую ситуацию Мысловский».

Туркевич снова выбрался на острый снежный гребень контрфорса. Закончились крючья. Их поднес вскоре Сергей Ефимов, но забивать практически некуда. Миша оседлал гребень и, свесив но­ги по обе его стороны, начал передвигаться вперед. До удобного места оказалось целых три веревки. При прохождении последней сломался молоток. Крючья пришлось забивать камнем.

Подошел Иванов с грузами для установки лагеря. Если сре­зать острую вершину гребня, можно подготовить удобную и безо­пасную площадку для палатки. Нужна лавинная лопата* и несколь­ко часов светлого времени. Ни того, ни другого нет. Сложили принесенные грузы в расщелину между камней. Четверка Иванова, преодолев самый сложный участок маршрута, с чувством выполнен­ного долга пошла вниз. Им на смену поднималась группа Хомуто­ва (он возглавил ее после выхода из строя Онищенко).

20 апреля. Четверка Хомутова поднялась до места установ­ки лагеря IV. Подготовили площадку и установили палатку. Смер­калось. Хомутов и Пучков ушли вниз. Алексей Москальцев и Юрий Голодов остались, первыми в экспедиции   проведя ночевку на 8250. На следующий день они собирались начать обработку марш­рута выше четвертого лагеря.

Утром проснулись от жуткого холода: в палатке – минус 27°. Позавтракали. Алексей начал подбирать снаряжение для вы­хода наверх. Юра пошел за рюкзаком, оставленным накануне метрах в двадцати ниже лагеря. Забрав груз, он поднимался к палатке. До нее оставалось не больше трех метров. В очередной раз натя­нул веревочные перила и... полетел вниз.

Пролетев несколько метров, завис на предыдущем крюке, упи­раясь одной ногой в небольшой скальный выступ. С тяжелым рюкза­ком выбраться наверх очень сложно. Голодов позвал напарника. Ничего не подозревавший Москальцов высунул голову из палатки: «Где ты? Ну что там еще?» Увидев, что последнего крюка и конца перильной веревки нет на площадке, сообразил, в чем дело. Не без труда забил крюк в разрушенные скалы, организовал страхов­ку и помог Голодову выбраться к лагерю.

Вскоре подошли Хомутов и Пучков с кислородом и питанием. Втроем (у Голодова после падения сильно болел плечевой сустав) расширили площадку под палатку, чтобы в ней можно было ночевать вчетвером, и все вместе начали спускаться в третий лагерь. План обработки маршрута выше как-то отпал сам собой. На следующий день сделали еще одну грузовую ходку в лагерь IV и пошли вниз на отдых.

Гора опустела. Все спортивные группы совершили по три пред­варительных выхода наверх. Установить лагерь V, как это преду­сматривалось планом, не удалось. Многосложный экспедиционный механизм пробуксовывал и готов был вот-вот остановиться. В чем причины сбоя? Вот мнение старшего тренера Анатолия Овчинникова:

– в период акклиматизации участники оказались не подготовленными для переноски на высотах свыше 6500 метров запланированного веса рюкзака (16–18 килограммов), это стало возможным толь­ко после акклиматизации;

– погодные условия (сильные ветра и снегопады) были очень неблагоприятны в 1982 году, что потребовало более длительного времени для прохождения и обработки маршрута;

– потеря нескольких баулов с необходимым для обработки снаряжением (веревки, карабины, крючья) во время транспортировки из Катманду в базовый лагерь вынудила отвлечь высотных носиль­щиков от транспортировки грузов выше базового лагеря и посылать и в Намче-Базар, чтобы купить и принести недостающее;

– работоспособность высотных носильщиков оказалась ниже предполагаемой;

– заболевания некоторых участников спортивного состава приводили нередко к  преждевременному спуску, что также не спо­собствовало выполнению транспортировок грузов;

– надежда была на группу Хомутова, которая накануне треть­его выхода предполагала обработать маршрут до выхода на западный гребень (8500 метров) и поставить палатку на месте лаге­ря V. Но срыв Голодова, по-видимому, отрицательно повлиял на работоспособность альпинистов, и они возвратились в базовый лагерь, не пытаясь проводить обработку маршрута выше 8250.

Таково логичное и аргументированное мнение старшего тре­нера о причинах невыполнения намеченного плана. И все же. Факт остается фактом – судьба экспедиции была под угрозой. Отклады­вать штурм не представлялось возможным (прогнозы не обещали ничего хорошего, а с началом муссонов о выходе на вершину не­чего и думать), но и начинать его без заброски необходимого запаса кислорода в верхние лагеря нереально. Тренерский совет лихорадочно искал выход из создавшейся ситуации.

Тем временем четверка Мысловского, первой вернувшаяся пос­ле третьего выхода на Гору, отдыхала неподалеку от монастыря Тхъянбоче. Четыре дня им предстояло жить в живописной и благоухающей рододендроновой роще, ходить по зеленой траве, слушать беззаботное щебетание птиц. После двух месяцев безжизненных скал, снега и льда, все это казалось раем.

Впрочем, райская жизнь продлилась недолго. Через два дня руководитель экспедиции вызвал Шопина и Черного и предложил им начать заброску кислорода в третий и четвертый лагеря. Кто-то, спасая экспедиционные дела, должен был обеспечить кис­лородом подступы к вершине. Они молча подчинились: надо так на­до.

Николай Черный. 43 года. Опытный альпинист-высот­ник. 13 раз поднимался на семитысячники Советского Союза, из них два маршрута – первопрохождение. Горовосхождениями увлекся, когда учился в Московском энер­гетическом институте.

«Шел как-то после лекции по коридору, – вспоми­нает Николай, – смотрю – на стене объявление о набо­ре в альпинистскую секцию. Решил зайти посмотреть, чем они там занимаются. С тех пор заболел горами и не мыслю своей жизни без них и без друзей, с которыми там меня свела судьба».

После окончания института шестнадцать лет рабо­тал инженером-энергетиком, отдавая все свое свободное время альпинизму. А два года назад все же решил сде­лать горы своей основной профессией. Теперь Черный работает заместителем начальника международных альпи­нистских лагерей страны.

Его жена Людмила в прошлом увлекалась альпиниз­мом, 20-летняя дочь Марина тоже не редкий гость в го­рах, а 13-летний сын Павел увлекается горнолыжным спортом. В редкие дни, когда все собираются вместе, любят отправиться на природу, чтобы побродить по ле­су, пособирать грибы и ягоды.

Ленинградец Владимир Шопин на десять лет млад­ше своего напарника и опыта высотных экспедиций у него намного меньше. Лишь дважды совершал он восхож­дения на семитысячники (кстати, за одно из них по маршруту высшей категории трудности получил золотую медаль чемпиона страны).

В горы попал случайно – на работе ему как-то дали «горящую» путевку на Кавказ. Там он окончатель­но и бесповоротно влюбился в горы. Начал серьезно тренироваться и скоро добился больших успехов в спор­тивном скалолазании.

Профессия – радиомеханик. Такая же специаль­ность у его жены Галины. В отличие от мужа, она ни­когда не была в горах. Перед отъездом в Непал они до­говорились, что после завершения экспедиции возьмут с собой девятилетнюю дочку Юлию и отправятся на Кав­каз – посмотреть горы.

По мнению друзей Шопина, наиболее характерные его черты как восходителя и человека – умение быстро разбираться в сложнейших ситуациях и удивительная скромность. Вот что говорит по этому поводу Овчинни­ков: «Володя редко высказывает свое мнение, но не по­тому, что ему нечего сказать. Просто есть такие уди­вительные люди, которые о себе гораздо меньше думают, чем о других».

22 апреля. Шопин, Черный, Хергиани и несколько шерпов ухо­дят на заброску кислорода во второй и третий лагери. Внизу тем временем продолжались жаркие дискуссии о том, кому выходить на установку лагеря V с последующей попыткой штурма вершины. Обсуждалось множество вариантов, и каждый имел свои плюсы и минусы.

Если говорить коротко, то основная сложность заключалась в факторе времени. Группы Иванова, Ильинского и Хомутова, не­давно вернувшиеся с маршрута, не успели, как следует отдохнуть и восстановиться. Нужно было время, а его не хватало – приближалась пора муссонов.

Наиболее отдохнувшей выглядела, без сомнения, группа Мысловского (тогда уже, как мы знаем, не четверка, а двойка). Но двоим выполнить работу по обработке маршрута, установить лагерь V, да еще пытаться штурмовать вершину очень сложно. Вариант Мысловский – Балыбердин поначалу даже не обсуждался. Потом он стал возникать все чаще – руководители четверок не без основа­ния доказывали, что их выход без полноценного отдыха будет неэффективен.

– Откровенно говоря, у нас была надежда на двойку Мысловский – Балыбердин, которая все время безотказно работала на маршруте, – вспоминает Анатолий Овчинников. – У нас была уверенность, что они выполнят поставленную перед ними задачу, хотя им будет очень и очень трудно.

– Да, это так, – добавляет Евгений Тамм. – И все же. Тогда можно было рассчитывать только на их энтузиазм и добро­вольное желание выйти на штурм первыми.

В тот день, когда Шопин и Черный ушли на заброску кисло­рода, Мысловский и Балыбердин вернулись в базовый лагерь. На отдыхе они размышляли на ту же тему, что и руководители экспедиции. «Мы с Володей все обсудили, – записал в дневнике Эдуард Мысловский. – Кто-то ведь все равно должен это сделать. Мы все понимаем – идем работать, и шансов на восхождение мало. Но про­бовать выйти на вершину будем обязательно. У нас другого выхода просто нет...»

Так организовалась передовая двойка Мысловский – Балыбер­дин. Двое людей разных по возрасту и опыту, непохожие характе­рами и темпераментом, но объединенные преданностью альпинизму и своей команде, ради которой они были готовы к самой тяжелой работе. Помочь им перенести грузы вызвался шерпа Наванг. С условием, что в случае благоприятного исхода, ему будет предос­тавлена возможность штурмовать вершину.