- Андрей, поедешь завтра со мной?

- Куда?

- Да в деревню, где дед твой жил, я тебе рассказывал.

- Так учёба же…

- Пропустишь день, ничего…

Андрей задумался и ответил явно разочарованно:

- Нет, пап, не смогу. Годовая контрольная по русскому. Я бы с удовольствием. В другой раз.

- Ну, ладно. Я тогда пока что на разведку съезжу, а потом мы вместе махнём. Может и порыбачим…

То, что сын не просто отказался, а отказался по веской причине, успокоило Игоря Жилкина. Значит, не так уж всё и плохо, значит, не всё безразлично Андрею… А ещё подумалось, что быстро же он забыл, когда бывают годовые контрольные по русскому, а ведь сам десять лет был учителем русского и литературы…

Жена уехала на работу. Андрей ушёл в школу. А у Игоря два выходных. Завтра он съездит в деревню. А сегодня… 

Сегодня он пошёл снова на кладбище, на другое – не на то, где бабушка и не на то, где похоронен Комаров. На «советское» (так называют его в городе) кладбище. Оно появилось в советские (50-е) годы и лет десять как закрыто для захоронений. Здесь отец и мать.  В разных концах. Отец умер на много раньше матери, в деревне, но похоронили здесь.

В последние дни – всё по кладбищам ходил Игорь Сергеевич Жилкин. Так получилось. «Любовь к отеческим гробам…»? Может, это и любовь – неодолимое желание проникнуть в тайну жизни и смерти…

Сначала к матери – прибрался на могиле. Потом к отцу…

Почему отец ушёл, уехал в деревню? Не ругались они с матерью. Они даже и не развелись официально. Просто однажды восьмилетний Игорь заметил, что папы нет дома уже второй день. «Он в деревне теперь будет жить. Мы скоро поедем к нему в гости», - сказала мама. Игорь воспринял это тогда, как должное. Даже не очень и скучал. Он и раньше-то не часто отца видел. Утром мама уводила Игоря в садик или отправляла в школу – отец уже ушёл на работу. Вечером же отец или делал что-то в сарайке, или топил печь, сидел и глядел, молча, на огонь. В выходные уезжал на охоту…

Отец любил и часто напевал романс: «Гори, гори, моя звезда…» Выпивал, но как-то это не замечалось особо. Или это только он, Игорь, не замечал?

И вот отец купил дом в деревне и уехал туда жить. Наверное, он звал с собой мать, а она не поехала…

Пять лет подряд он ездил к отцу. Мать привозила его, жила там два-три дня и уезжала. А он жил там с отцом всё лето, и все зимние каникулы, и осенние, и весенние… Друзья там у Игоря были. И отец-то, в деревне, кажется, разговорчивей был. Брал с собой в лес (он, в основном, охотой там занимался),  на рыбалку с ночёвкой ходили…

… И на следующее утро, сидя у окна в междугородном автобусе, всё думал об отце, о деревне… Когда отца не стало, Игорь несколько лет не ездил туда. Когда окончил школу, захотелось посмотреть, что там, в деревне, съездил. В доме жил чужой человек. Друзья деревенские поразъехались...

Потом ещё через несколько лет бывал Игорь в той деревне. Дом уже стоял пустой, как и многие другие дома. Доживали там одни старики. Вот с тех пор, двадцать лет, не бывал…

За окном зеленеющие поля, луга в молодой траве, лес, деревни, названия которых он давно уж забыл… Но, оказывается, не забыл… Он смотрит вперёд, в лобовое окно автобуса – дорога наплывает, и одновременно всё бежит вперёд, к горизонту, к небу…

Вспоминаются стихи Дорогина:

«Все реки и дороги

Впадают в небо.

Земля сольётся с небом,

Как жизнь со смертью.

А я опять сегодня

Куда-то еду…

Иду своей дорогой.

Дорогой в небо».

… Роса ещё не обсохла на траве в тени старых яблонь. Яблони приземистые, разлапистые, в морщинистой коре. Листва на них редкая. Но завязи плодов видны на корявых ветках. Там где был дом, густо растёт крапива и уже набирает цвет иван-чай… Нет дома.  И от всей-то деревни два дома остались. К одному из них свежий автомобильный след, отпечатавшийся на старой,  затравянелой дороге… По краю дороги – синие цветки, незабудки.

«Иван-чай, дай напиться мне чаю.

Крапива, окропи жгучей росой.

Незабудки, не забывайтесь…»

Всего в три строчки стихотворение Дорогина. Называется «На родине»…

Вот оно – родное пепелище. Не менее родное, чем тот дом в городе…

Пошёл по машинному следу. «Нива» стояла во дворе. Тут же детская коляска, закинутая марлей от комаров и мух.

А на крыльце сидит… Да ведь это Валька Копытов!

Ну, да это ж их дом… Когда нет рядом других домов, заборов, сараев – не сразу и узнаешь место.

Но это же точно Валька… Или…

- Валентин, - окликнул негромко Жилкин. Медведеподобный мужик с обширной лысиной, в  старой футболке, каких-то коротких штанах (или длинных трусах), босой, оторвал глаза от газеты (похоже, что кроссворд отгадывал), взглянул на Игоря, поднялся, разводя руки:

- Игоряха!

Обнялись.

- Какими судьбами? - Копытов спросил.

- Так, захотелось вспомнить…

- А мы на дачу… Родной дом – дача, - Валька сказал и криво усмехнулся.

- Это твой? - кивнул Игорь на коляску.

- Моя, дочка. Решили с женой, - усмехнулся и подмигнул, - Снегурочку слепить. Старшему-то шестнадцать… Вот жена, Ольга, знакомьтесь…

Маленькая и крепкая, не молодая уже, симпатичная женщина в синем спортивном костюме и белой косынке, вышла через калитку из огорода,  кивнула Игорю.

- Здравствуйте, - сказал Жилкин. Что-то смутно-знакомое было в лице и фигуре женщины…

Девочка тут подала голос, и мать стала качать коляску. Мужикам сказала шёпотом строго:

- Идите в дом.

- Мы лучше в огороде посидим, - Валентин ответил.

Но в дом зашёл, вернулся с бутылкой и блюдом, на котором были хлеб и  солёные огурцы и две стопки толстого стекла.

Жена его кивнула:

- Ты смотри, не много.

- Да тут по глотку.

Бутылка, и правда, была не полная…

… И вот, когда она кивнула, Игорь вспомнил её. К Бугровым приезжала одно лето эта девочка. Все они тогда переругались из-за неё, а она то одному вот так строго кивнёт, то другому улыбнётся, то с третьим на велике в поле за горохом поедет… Один случай особенно ярко вспомнился: купались в большому пруду, а Оля в купальничке своём сидела на берегу, загорала…

- Я быстрее всех на тот берег переплыву! - один сказал.

- Ещё чего, - сказал второй.

И оба посмотрели на третьего и сказали: «А ты, вообще не умеешь!»

Третьим был Игорь.

- Я не умею?! Поплыли!

- Вы осторожнее, - сказала Оля и кивнула.

В тот день он научился плавать. (На самом деле уже умел, но боялся глубины). Несколько раз плавали мальчишки туда-обратно, и каждый раз другой первым был.

Оля смотрела на них, смотрела, потом прыгнула в воду: «Вот как надо!» Она в городе-то плаванием занималась в бассейне…

Потом Игорь перестал ездить в эту деревню… Неужели Ольга его не помнит? Неужели Валька не помнит, что они знакомы?.. Впрочем, какое это имеет значение. Мало ли пересечений в жизни, мало ли с кем знаком был мельком… Но ведь – ничто в жизни не случайно, уж тем более не случаен ни один человек… Вот с Валькой меньше всех он в деревне гулял-дружил, а сейчас только Валька тут и остался… И Ольга…

 Сели на скамейку у нагретой солнцем задней стены дома. Бутылку и снедь между собой на скамью поставили. Впереди грядки с кой-какой уже зеленью. Дальше за неплотным забором высокая трава, которую некому косить, кусты, мелколесье вплотную подступившие к бывшей деревне.

Выпили, закусили. Тут содержимое бутылки и кончилась, Валентин тоскливо потянул из кармана сигареты.

И Игорь, как фокусник, достал из сумки чекушку, с коротким треском свернул крышку:

- Давай!

Валентин оглянулся на калитку во двор и торопливо подставил стопку…

- А мы ведь, помню, - говорил он, - всё не могли понять, что за человек отец-то твой. Приехал, в совхозе не работает, сам по себе всё…

- Я и сам-то не могу его понять, - Игорь ответил. - Вот думаю, чего он тут, в чужом месте решил дом купить, мог бы поехать туда, откуда его отец, мой дед, уехал. Далековато, но зато родина…

И тут Валентин подсказал ему простое и единственно верное решение этого вопроса:

- Так из-за тебя да матери и не уехал. Тут вы сели на автобус и через час у него, а туда бы, может, и не приехали… Он, батя-то твой, с головой мужик был, и с руками. Это сначала к нему всё присматривались, а потом-то своим стал – и в технике разбирался, и кому дрова распилить – «Дружба» была… Безотказный. Но в совхоз так и не пошёл…

- Ему охоту надо было, лес… - Игорю нравилось, что об отце вот так уважительно говорят.

Ещё выпили. Валентин закурил, протянул пачку Жилкину.

- А я не курю, - отказался Игорь. - Бросил.

- Ну, молодец. А помнишь, как собирали чинарики на остановке и потом вон там за овином курили?

- Помню, как же. Как вы меня в первый день чуть не побили, тоже помню.

- Ну, это мы тебя, городского, проверяли. Молодец – не побежал…  

- А в том-то доме, кто живёт? - кивнул Игорь на второй, оставшийся от деревни дом неподалёку, осевший в землю, кособокий, дверь в который, как в те, прежние времена просто припёрта батожком – значит, нет дома хозяев.

- Дак Мария Гусева, забыл, что ли? Бригадирша-то. Доживает одна тут. Я ей привожу кой-чего, а так – не знаю, чем и живёт. С головой у неё уже… - покрутил пальцем у виска. - Да и ещё бы – ведь двое  сыновей у неё на кладбище тут. Оба не женатые были. Да ты помнить их должен. Миха утонул по пьяни, Женька в молоковозе перевернулся, тоже не трезвый, конечно…

- Да, помню её. И сыновей её помню.

- Вот судьба – Женька из Афгана живым пришёл, здесь по дури погиб, Миха в Чечне был и тоже здесь…

Жилкин покачал головой.

Ещё выпили.

- Помнишь, посадили вы меня на конные грабли? - спросил Игорь. - Вон там где-то поле было…

Валентин махнул рукой, сдерживая смех, проговорил:

- Тебе ж сказали – натягивай вожжи…

- Да, сказали вы… Я тяну, а она, лошадь-то, своей дорогой идёт. Копну разворотил. Гусева бежит, орёт… Мужики матерятся…

- А мы, ещё Витька был да Миха – сидим в кустах ржём…

- Да уж, поиздевались над городским… Миха, значит, утонул… А Витька где?

- Не знаю. Говорили, что на сверхсрочную остался, на флоте, на Севере где-то… Все, все – или в землю, или – по городам…

Ольга с ребёнком на руках уже заглядывала к ним, но ничего пока не говорила.

Игорь и не стал ждать, когда скажет.

- Ну, пойду, я Валентин. До речки ещё дойду. Надо на обратный автобус успеть.

- Так я довезу…

- Не надо. Бывай.

Пожали руки, расстались. 

К реке путь через кладбище. Тропка натоптана. На горе, между сосен – оградки, кресты, пирамидки со звёздочками…

В одной ограде два креста, на скамейке старуха в тёмной одежде.

Жилкин хотел незамеченным пройти, но она подняла голову, взглянула на него.

- Здравствуйте, - Игорь сказал.

- Здравствуй, парнёк. Ты чей же будешь?

Остановившись, Игорь ответил:

- Сергея Жилкина, из города…

- А-а… - кивнула старуха и больше ничего не сказала, отвернулась, в своё ушла…

По тропке (кто-то и к реке ходит) Игорь спустился с кладбищенского холма к береговым кустам.

Речка узкая, мелкая на перекатах. Вдоль берега, безнадёжно пачкая ботинки в вязкой земле, Жилкин прошёл к круглому, похожему на озерцо, бочагу. Тут и глубина есть, и рыба всегда была.

Вот тут был шалаш, в котором ночевали с отцом.

Горел костёр, искры взлетали к небу, сливались со звёздами, крышка закоптелого чайника подпрыгивала, пена из носика лилась на горящие сучья. Отец отставлял чайник, клал в него смородиновые листья…

- Папа, а как ты думаешь, на других планетах есть жизнь? - спрашивал Игорь, глядя в ночное небо.

- Может и есть, а может, нет. Нам бы на своей планете научиться жить, - отвечал отец. И было немного обидно, что он так коротко и неопределённо отвечает. И всё равно хорошо, очень хорошо…

Прошли годы и уже его сын, Андрей, точно такой же вопрос задал. И ответил Игорь ему так же…

Жилкин пошёл от реки, снова поднялся к кладбищу. Смоляной ладанный дух окутывал могилы, с холма открывалась даль: луга, лес, белые копны облаков…

 Старухи у могилы уже не было.

Игорь, не заходя в деревню, вышел к дороге, долго чистил травой ботинки, оттирал глинистую грязь, сел в подошедший автобус и уехал в город.

Приехав из деревни, Жилкин отложил в сторону биографию поэта Дорогина и записал всё, что помнил об этой деревеньке…