Глеб, Анюшкин и отец Владимир – настоятель местного храма Михаила-Архангела, тихо сидели на знакомом бережке бурливой рыжеватой речушки и через её шум прислушивались, а, точнее, принюхивались к тому, что происходило около семёновского дома. Их, как почётных гостей, отправили «погулять» пока «всё не будет готово». «Всё» – это праздничный обед в честь дня рождения Вальки. Десять лет, первый юбилей, всё-таки... Глеб был в собственной рубашке, собственных брюках и даже туфлях. Только вот носки чужие. Всё равно – блаженство...

Блаженство не нарушали перекрёстно перелетающие через его голову вопросы и ответы пожилого гномика и зевсообразного иерея. Так как Анюшкин и отец Владимир были вполне равными по силам фехтовальщиками истинами, и, судя по всему, упражнялись в этом не первый год, то, бросаясь старыми растопыренными и колючими шишками в прыгающие над валунами струи, они препирались без даже слабой надежды на окончательную победу. Священник запускал любую тему, Анюшкин доводил её до абсурда, и потом они оба искали момент «схода с рельс»... Отец Владимир, высокий и, в общем-то, для своей профессии, стройный, белокурый с кудрявящейся округлой бородкой «истинный ариец» около пятьдесяти лет, высоко подвернув полы светло-серого подрясника, сидел на камне справа от Глеба. Продолжая перетягивание слов и понятий, он, с хитроватой улыбочкой, всё отсылался на какое-то возможное виденье Глеба, прощупывая его «на каноничность». Но в ответ Глеб лишь пожимал плечами, морщил лоб и чесал затылок, всем видом извиняясь за своё молчание: ему ли говорить о мироздании, а тем более спорить! Сегодня вы уж как-нибудь сами... А он? Ночная гроза ещё где-то бродит... Он утром рассказал Анюшкину самое необходимое из произошедшего возле бабы-таниной избушки, и на этом решил замолчать. Анюшкин был поражён. Глеб даже испугался, что тот опять впадёт в свой сон. Но он только побродил где-то около речки и вернулся: «Глеб, я не буду ни о чём более расспрашивать... Расскажете, когда сами пожелаете...». Нет, Анюшкин действительно человек. Гномик – его кожурка.

Глеб молчал. А, когда уж очень донимали, выходил на самое безобидное: вот, мумиё, – он рассматривал свои руки, – мумиё в одни сутки затянуло раны, сняло опухоль. Неужто оно мышиное ... Чего? Чего? Фекалиё.

- Нет, это не только это. Это останки. – Анюшкин ловился легко. – Знаете ли вы, что самая сильная армия своего времени – армия Древнего Египта, отправляясь в поход, для каждого воина имела отдельный мешочек мумия? А так как в те времена, исходя из техники боя и вооружения, солдаты в основном гибли от полученных резанных, а не колотых ран, то фараоновское войско через день после любого сражения почти в полном составе могло продолжать поход. Почему? Мумиё у египтян делалось искусственно! Да! Методом возгонки, самой примитивной, термической, из яиц крокодила. Я думаю, что ещё можно было бы и печень попробовать.

- Жаль только, что у тебя крокодила тут нет. – Отец Владимир подмигнул.

Глеб с недоверием отнял свою ладонь, прихватив которую, Анюшкин попытался для убедительности поковырять ногтём.

- А зря смеёшься! – Они были на «ты», значит, не верили в возможность серьёзных конфликтов. – Зря! Я уже делал мумиё из куриного желтка. По китайской методике. Вонь непереносимая! Но – доказанная реальность. И подозреваю, что желток вполне заменим печенью или икрой. Тут же важен именно концентрат жизненной энергии. И чем древнее исходное существо – крокодил, акула, черепаха или... жаба, тем средство должно быть эффективнее. Между прочим, в твоём любимом Средневековье, как раз из печени летучих мышей и икры лягушек делали великолепные лекарственные препараты!

- Отцы родные! Ты это брось! Не подменяй: я в Средневековье не колдунов люблю, а как раз способы борьбы с ними. Попрошу различать!

К ним на берег из солнечного сосняка донёссся призыв. Потом появился и сам именинник – в новой цветной рубашке и белых шортах. Валька, с утра очень умытый и приодетый, просто не знал куда деться от свалившегося на него внимания. А держать руки в карманах отец запретил настрого. Куда их теперь? «Пойдёмте! Вас зовут». Они как-то поспешно встали, заговорщицки переглянулись, и, сглатывая слюнки, гуськом посеменили по каменной тропке. По ранжиру: впереди отец Владимир, за ним Глеб, потом Анюшкин, и замыкал Валька. Отец Владимир через все головы добил малого:

- Вальк, а ты чего сегодня такой важный? И одет... как лорд. Есть такой в Великобритании министр, не помню там чего-то. И вот что значит несоответствие языковых групп: у нас, славян, он бы выше прапорщика не поднялся – из-за этой своей фамилии. А у них – министр. Слышь, Валька? – лорд Джопельсон.

Именинник ещё больше сник и приотстал.

Стол, вернее его образ, развернулся на недавно кошеной поляне. Прямо по траве были выстелены несколько брезентов, покрывала, скатерти и одеяла. Блюда – это фанера, протвини, досточки и просто листья лопуха. Посуда в стиль – от огромного чёрного чугунка до тонко-фарфоровых японских пиалок. И, соответственно, кому – ложки-вилки, а кому – деревянные и костяные палочки. По кругу седалища из плоских камней. А главное украшение – привезённый с собой отцом Владимиром самый настоящий старинный самовар – угольный, сияющий начищенными завитушками и парижскими медалями...

Гостей встречали шеф-повар Семёнов, его главный оппонент-помощник и кладовщик Тая, вернувшиеся из ситуации выживания девушки-спортсменки, две близкие Вальке по возрасту девочки отца Владимира, и приехавшая из туристического лагеря старшая дочь Семёнова Алевтина. Строгая, такая правильная на вид, шестнадцатилетняя барышня, но сразу же ревниво отнявшая у брата щенка, так как тот «неправильно охотничью собаку воспитывал». И, судя по сплошным царапинам и укусам, пока не расстававшаяся с ним ни на минуту: у Кучума резались зубы.

- Слышь, тут никак равновесия между женским полом и мужским не получается, поэтому, давайте, гости дорогие, проходите и садитесь по симпатиям и вкусам: туда – мясоеды, сюда – вегетарианцы. Поста сейчас нет?

- Нет. Но, всё равно, давай помолимся. Кого, конечно, не корячит. – Отец Владимир задиристо весело оглядел присутствующих. – Иконы нет?

- Есть. – Глеб кивнул головой в сторону дома. – Там.

- Кто вперёд? Живо несите! – Валька и старшая дочка отца Владимира побежали на веранду. Глеб вдогонку:

- У меня на постели! В изголовье!

Все отчего-то смутились, стоя вокруг «стола», бездвижно молчали. Разрядил Анюшкин:

- А какая? Икона-то?

- Святой Николай Можайский. – Глеба чего-то аж дёрнуло.

- Это... Бабы-Тани? – Отец Владимир просто пронзил его взглядом.

- Да. Я её в ваш храм передать хочу.

Теперь и остальные с любопытством уставились на него. Пришлось чуток раскрыться:

- Удивительно: горело вокруг, а икону не трогало.

- Как раз наоборот! Самый стандартный случай. – Тут же, было, начал Анюшкин, но гонцы уже возвращались. Валька нёс доску над головой, и только теперь его новый наряд не вызывал сомнения соответствием торжеству момента.

- Семёнов, а как твой сын хорошо с ней смотрится. Ты когда его ко мне в служки отдашь? В алтаре помогать?

Семёнов покосился на учениц:

- Ты хоть при девушках не нарывайся.

- Ну-ну. Не нервничай.

Пока отец Владимир читал «молитвы перед вкушением», Глеб, стоявший у него за спиной, краем глаза забавлялся на то, кто как крестился: Анюшкин и дети – серьёзно, барышня Аля – легко, привычно, Тая перекрестилась только раз в начале, а потом всё прятала глаза и «терпела». А Семёнов словно проводил сам с собой кумитэ в полконтакта: после каждого раза, как после глупо пропущенного удара, опуская свою огромную руку, обиженно морщился. Его девушки повторяли движения учителя с отставанием в полсекунды... Интересно, а как смотрелся со стороны сам Глеб?

«Подай Господи, рабу Своему Валентину многия и благая лета! Многая лета, многая лета, мно-о-о-огая ле-е-ета»!

Салаты – салатами, пусть и с обязательными в этих местах солёным папоротником и холодной олениной, а вот шурпа... шурпа – о! – из вчера утром зарезанного соседом молоденького баранчика, специально для этого случая целые сутки без соли томившаяся в русской печи. Пока сладкое жирное мясо не стало нежнейшим студнем. Оно мгновенно заполняло всю полость рта, слегка застывая корочкой на нёбе, и требовало – ещё! ещё, ещё... А бедные девчонки, которым, после пяти дней и ночей голодания и холодания, разрешили тоже «попробовать это», от студня буквально пьянели. Хотя спиртного «на столе» не было. Выяснили: никто в принципе не отказывал себе, но и не жаждал. Первые минут десять насыщались под междометия. Потом пошли подобия коротких тостов, но без точек. Потом... Был один интересный нюанс застолья: Семёнов уступил своё право главного, всё подавляющего голоса отцу Владимиру. То есть, он иногда всё же дёргался, пытаясь что-то утверждать, но удивительно скоро сникал. Да если и обращался, то только полушёпотом, и лишь к сидящему по правую руку Глебу. Отец Владимир глагольно царствовал безраздельно, поставив на социальную роль придворного «шута»-правдоруба Анюшкина.

- ...Во-первых, любая совместная трапеза, отцы родные, это трапеза любви. Всё равно, что там на столе. Здесь любовь – самый главный закон застолья. Оправдание и скудости и излишеств. На Руси нет не табу на единую пищу с чужаком или чужеверцем, или наоборот – на ритуальное терпение гостя, даже если он враг. У русских стол – престол, жертвенник, где всё – дары земли, дары мира, поэтому делится он по паям не законом, а любовью. Вот чудная притча. Один великий пустынник, авва, гостевал в соседнем монастыре со своим учеником. Братия монастыря была обрадована столь редкому гостю, и накрыла стол из всего, что у них нашлось. Авва вкусил от этого всего, они богато побеседовали. Но настала пора, и гости пошли к себе. По дороге ученик попросил благословения напиться из реки. А учитель ему и говорит: «Сегодня среда, так что надо бы воздержаться», ибо они по средам и пятницам ничего у себя в келье не вкушали. Вот ученик и возроптал: «Да как же так? Мы же сейчас столько съели, что пара глотков воды ничего не решит»! А учитель и говорит: «То была трапеза любви. Святыня. А теперь мы одни – можно, как обычно, и попоститься»... То есть, главное в угощении – причина! Так, Валентин, ты сегодня и есть тот самый столб любви, на коем и стоит весь окружающий нас мир. Понятно, рядовой?

- Так точно!

- Молодец. Кстати, Анюшкин, ты почему почти ничего не ешь? Не любишь кого-то из нас?

- В данном контексте любовь – это объём человеческой души. Её кубатура, так сказать.

- Ну, и ?..

- Вот вы с Семёновым – большие люди. Вам и положено много любить. И за столом быть лидерами. А я в этом вечный аутсайдер.

- Ого, ты уже иностранными словами раскидываешься! А почему тогда все лидеры маленького роста: Наполеон, Ленин, Сталин?

- Ельцин, Буш?

- Ладно, поймал. Но героическое начало всё же в маленьких. Как Суворов, Гагарин.

- В Петре Первом?

- Ну... Девочки положите ему чего-нибудь. Надоел он мне.

Анюшкин откуда-то из-за спины достал и стал аккуратно разворачивать газетный свёрток, из которого появилась старая книга. Встал, торжественно протянул Вальке:

- Это «Азбука».

Тот не понял:

- А я же умею читать... С пяти лет.

- Не умеешь! Ну-ка, напомни мне алфавит!

Валька недоуменно оглянулся на взрослых – в чём подвох?

- А, бэ, вэ, гэ, дэ...

- Всё! Всё! Достаточно! Папа и мама, вам двойки! Вы чему детей своих учите? Каким глупостям?

Отец Владимир засмеялся первым:

- Задай, задай им, Анюшкин! Всыпь предателям нации!

- Валька. Ну, ты-то в семье человек разумный. Не спортсмен ещё. Читай: «Аз буки веди. Глагол добро есть». Понял? Нет. Объясняю, а вы, милые девушки, пока не жуйте, как вам того сей иерей повелел, а послушайте тоже: «Я – буквы – знаю. Слово – добро – суть»! Поняли? Нет в нашем языке просто букв или звуков: «Бъ», «Въ», или там «бе» и «ме»! А есть живые понятия, образы, если хотите. А образ в русском языке, опять таки, не символ или метафора, а – лик. Лик, как у иконы. Эйдос. И суть, и имя одновременно. Что, по-вашему, значит: «буквы ведаю»? А сие означает «образованный»: знающий и имеющий «образ». И не просто «образ», а образ человека в подобие Божие. Опять Лик! И теперь, «Ведаю» – какое значение в себе несёт? Ну? Уже сами прародительские «Веды» из подсознания поднимаются, когда мы только один звук произносим, одну только букву видим – «В»... А ты вот говоришь «умею»! Учись! Может, когда-нибудь и посмеешь сказать: «Аз буки ведал»!

Анюшкин вырвался далеко за пределы своей роли. Страшно блестя очками, упорно сползающими на красный нос, он почти перевалился через стол на молчаливых каратисток, и просвещал их, просвещал.

Семёнов покачивался, закрыв глаза и улыбаясь. Уже счастливый Гаутама. И животик соответствует, и лицевое выражение. А, вот ещё не просветлённый до всепрощения и всеприятия Анюшкин лил вокруг из своего изобильного рога:

- ...Нет, нет, я даже близко не маг, я предмет изнутри не воспринимаю! Поэтому я постоянно вынужден к внешним признакам присматриваться. Если их недостаточно, то во мне просто что-то не срабатывает. Как бы не включается механизм плетения логической цепочки. А озарений у меня не бывает. Чистое ремесло, а не талант.

Отец Владимир постарался громко перебить его заумь:

- Глеб, а вас золото мыть не отправляли?

- Н-нет... Показали – где оно. Но не настаивали.

- Он испытание прошёл. – Семёнов засмеялся на недоумёние Глеба.

- Редкая птица долетит, редкий человек устоит. Тут, это золото, кто как только не мыл. И карманами – от нас втихушку, и откровенно коробками.

- Это, которое в роднике играет?

- Вот, вот. Пирит – золото дураков.

- Так это вы прокололись: у меня отец – доктор геологии.

- А-а-а!!

А дальше разговор разломился на множество тихих пресыщенных бормотаний. Девочки с девочками, мальчики с мальчиками... Тепло. Налётный смолистый ветерок и солнышко в череду с пробегающими быстрыми облачками создавали ощущение дыхания. Дыхания самой земли: тепло-прохладно, опять тепло, и вновь прохладно... И всё вокруг казалось щемяще знакомым, словно когда-то с кем-то это уже было: чуть шумящие сосны... важные соседские гуси, опасливо обходящие пирующих стороной… уставшие от сдержанности дети, бегущие наперегонки с маленькой белой лайкой вдоль берега... Было? Но когда, с кем?.. Рядом вздохнула Тая: Валька успел таки испачкать на заду свои новые шорты.

Семёнов неожиданно выпрямился. Привычно скомандовал:

- Всё хорошо. Теперь – чай. Так, убрали лишнее.

И милые девичьи руки, способные бить, как лошадь копытом, замелькали, быстро-быстро что-то убирая, что-то оставляя и добавляя пряники, мёд и варенье. Заварка на выбор – с баданом, с золотым корнем, или с лепестками шиповника. Подоткнув полы подрясника за пояс джинс, отец Владимир заново раздул притихший самовар, а Семёнов вдруг самолично принёс из дома огромный рыбный пирог. Но детей вернуть не удалось. Поэтому темы пошли позанятней.

- Анюшкин, а как там Степан?

- Плохо. То есть, для меня плохо. А для него всё как обычно. Ещё неделю промается. Брат его приехал, меня на сегодня сменил. Эх, этот весь спирт окончательно выпьет.

- Глеб, а ты как с главой пообщался?

- В удовольствие.

- Это ещё как?

- Он, как все и всегда, меня за родного принял.

- Так ты теперь тоже за отделение нашего района от России?

- Более того: мы решили гнать русских до Урала.

- А ты сам разве не русский? – Отец Владимир приклонился к нему, сравнивая цвет кожи рук.

- Это кому как удобнее.

- Нет, а ты сам-то как?

- Я в гостях привык со всем соглашаться.

- Хитрый. Значит, татарин. – Уже зацепился и Анюшкин.

- Ушлый, значит – русский! – Опротестовал отец Владимир.

- А кто знает, как делится оркестр Большого театра? – Отбивался Глеб.

- Ну?

- Скрипичная группа, естественно, все евреи. Духовая деревянная, значит, армяне. А медяшки, самое тяжёлое, – русские и татары... Так я ещё в пионерах на горне играл.

- Значит ты русский? Или татарин?

По ходу чаепития компания редела. Сначала ушла Тая с дочкой, потом и спортсменки с грязной посудой. И оставшиеся без присмотра мужики сразу стали терять миролюбие. Спровоцировал, естественно, Анюшкин:

- Тюрки, как потомки хуннов, арийская группа. Они тоже отсюда, с Алтая выходцы. С монголами генетика принципиально разная. Поэтому лёгкая диффузия в нашей истории: только-только пожгли Казань, а уже татарин Годунов на престоле. И, вообще, четверть русских дворян – крещёные татары. И никого это не смущает. Потому, что при всей разности внешней, всё же существует реальная родственность...

- Не так-то и просто, – отец Владимир тормозил, как мог, – не одной генетикой всё объясняется. Есть целые народы, что мимо твоей теории прошли. Например: поляки и чехи – католики, а по крови славяне, чехи даже изначально были православными, а только потом окатоличились. Но теперь они главные в славянстве прозападники. Этим и можно было бы объяснить постоянный душевный надлом Польши, эту её вечную болезненную гениальность – несовпадением внутреннего порыва с внешним ритуалом. Именно от этого её подчёркнуто агрессивная католичность. А Румыния и Молдавия, наоборот, православные, хоть по крови – чистейшая романская группа. У них тоже проблема – доказать себе: либо они православнее славян, либо зачем им это?

Анюшкин сделал попытку увернуться:

- Я ведь скромно, о себе любимом только. Но, это же действительно так: где у нас основные районы староверчества? Русский Север и Поволжье. А? Вот то-то и оно! Там, где славяне сильно разбавлены угро-финнами.

- Не надо! Православнее мордвы никого не встречал.

- По ритуалу? Или по духу?

- А можно когда-нибудь и мне словечко? – Когда ушли ученицы, Семёнов стал вести себя рядом с отцом Владимиром … ну, чуток посвободнее. Между ними была какая-то тайна. Видимо, не очень приятная, давящая на обоих, но и не дававшая повода к полному разрыву. Как бы спящий вулкан. Так что из-под корочки гостеприимства то и дело прорывался гейзер явно неспортивной соревновательности.

- Я прошу прощения у учёного собрания, но тоже поговорить хочется.

- А мы только рады будем. Анюшкин уже надоел. Такие вот, как он, очкастые вани карамазовы, теорьецы разведут, в народ скинут, а потом мило удивляются: «С чего бы, мол, смердяковы папаш режут»?

- Вот, вот. Я, слышь, об этом же. Начну как все: у меня кроме русских, разве что кубанские казаки в родне есть.

- Похвально.

- Погоди! Вот вы тут: кровь, род и форма черепа. Я тоже племенных признаков не отрицаю, но и вы личность-то не отбрасывайте. А то как, слышь, простенько получается, аккуратненько, словно на бумаге. Я о чём? Личность, личность! Она ведь выковывается из-под давления рода. Я это в Китае понял. Сидят в монастыре монахи, между прочим, этнические китайцы. Мало того, что в горах, так ещё и за толстыми стенами прячутся. И от кого? От китайцев. Как Серафим Саровский – от кого в лес уходил? От русских!

- Вот так бабах! – Отец Владимир аж приподнялся. – Ну, ты, брат, даёшь! Ты, брат, сравниваешь!

- Я тебя сегодня три часа не перебивал. Так? А мне и три минуты не моги?

- Смолк. Но я для твоей же пользы, знаешь же, профессия у меня такая – спасать.

- У меня тоже педагогический профиль. И моя паства за мной не менее строго следит. Каждый день как канатоходец на проволоке. Ладно, вот как я это понимаю: невозможно быть только чукчей или хохлом. Это при том, понятно, что нужно гордиться и знать своих предков до седьмого колена, не меньше. Но, если ты – личность, то этим ты уже выше своей крови. Тут, как только ты осознал себя лидером, так сразу включается совершенно особая система законов и требований, не предъявлямых к простым смертным. Лидер, значит – впереди. За пределами. И нации в том числе. Вождь, по крайней мере, по силам равен всему племени. То есть, встала перед тобой толпа и требует: «Веди»! Куда? «Веди»! И всё тут. В любом деле – хоть пой, хоть пляши. И в моём тоже. И, слышь, встаёт вопрос: откуда брать такие силы, чтобы эту толпу вести? И это вопрос о сверхчеловеке. Ну, что я сам? Даже лошадь-то не подниму, если она, конечно, не алтайская. Дед, правда, у меня поднимал. Известно, что в определённой школе можно научиться некоторым сверхчеловеческим усилиям. Но, конечно, там достигает вершин далеко не каждый. Как и низин. Я, например, чётко знаю, что я не могу быть лакеем, просто умру. А для кого-то это нормально. Нормально лизать хозяйские руки, даже не из корысти. А из корысти жить с нелюбимой женщиной. Или... Да много чего... Вопрос уже второй: что же такое, эти сверхсилы? Когда в первый раз видишь, как восьмидесятилетний дед подпрыгивает на два с лишним своих роста, как сорокакилограммовый щепок ломает голой рукой кирпичные стены – просто балдеешь! Конечно, это ловушка, если «учителя» всем обещают: «делай как я, и будешь как я». Это йога для домохозяек. Можно ли лидерство натренировать? Явно нет – это судьба, предопределение. Ведь основа всех сверхусилий – сила входящая. В тебя входящая: боевой дух или дух поэзии, или врачевания. Он входит! И ещё важно, что здесь и родовые традиции роли особой не играют. Возьми способного мальчика из, например, Швеции, и помести его в Шаолинь. И через десять-пятнадцать лет ты получишь мастера, хоть разрез глаз будет прежний. Значит: не кровь работает! Если в него эта сверхсила входит, то пусть он негр или тунгус. Кровь для лидера – второстепенное.

Отец Владимир по ходу речи стал потихоньку раскачиваться. Видимо, очень уж хотелось перебить, но терпел. Терпел до последнего. Только один вопросик позволил:

- А об имени этой «сверхсилы» не задумывался?

Семёнов среагировал болезненно быстро. Видимо, ему самому было тошно. От чего?

- А что тут думать? По-вашему, по-православному, бес. Бес – и всё. Так вам, слышь, удобнее. Только вы так и своих старцев гнобили. За чудеса. За пророчества. Удобно: раз сам не могу – не дам и другому.

- Ты не финти. Отвечай: как имя твоей «сверхсилы»?..

- А потом, попозже, начиналось: «О! Святые! Святые! О»! Имя тебе? Так оно для разных языков звучит-то по-разному. Ты на каком услыхать желаешь?

- Только не говори, что это «Святой Дух». Прошу тебя.

- Хорошо. Не буду, батюшка, «кощунствовать». И потом я, слышь, уверен, что под этими разными именами скрываются и разные... силы, да? Но для меня-то проблема не в этом. А в том: кто тот, кого можно сделать сверхчеловеком.

- Или недочеловеком?

- Уточни. – Семёнов усиленно набил рот для молчания.

- Сначала для новеньких. Дело в том, что мы с дорогим моим оппонентом уже лет двадцать как знакомы. Ещё с острова Русский. Там в морпехах сослужили. Я, конечно, поскромнее – просто разведка, а он – диверсант. Но встречались. Потом параллельно йогой увлекались. Хоть и в разных местах, но в одно время. И опять таки, я только в мирных целях. Вот поэтому он меня теперь не может цельно воспринимать: был «свой», нормальный «восточник», а вдруг всё отрицаю. Вроде как в особую гордыню впал: он же против моего православия ничего не имеет – мол, «пусть себе», а я прямо таки трясусь от его медитации. И, в самом деле, трясусь. А объясниться никак не можем.

- А, может, не надо? Всё равно я «пропащий». Мне теперь только в ад дорога. По-твоему, конечно. – Дожёвывал «диверсант».

- Попробуй ещё этот кусочек! Так всегда: глухая защита. Он, отцы родные, только «терпит», а мне, ну, «очень надо»! Только зачем, в самом-то деле? Всё бы ничего, я бы наплевал, да на него много людей завязано. Семья: смотри, что ты со своими детьми делаешь! Они же русские, а не китайцы. А ещё эти, вон, лишённые любви девчонки. Стоп! Я понимаю, что простые барышни с мокиварами бы не работали, что это особый тип психики.

- Ага! Хоть тут сознался. И психики, и физики. Главное же – энергетика. Ты вот здоровый мужик. Тоже стукнуть умеешь. А из них самая маленькая тебя срубит. Любой блок пробьёт. А почему?

- От умения впускать в себя некую безымянную силу.

- А почему ты ёрничаешь? Или ваша монашеская православная практика не этим живёт? Не этим чудеса показывает?

Семёнов трудно сглотнул, запил, слегка облившись, и, погнув под себя ноги, теперь сидел, весь напряжённый, пружинно сжатый. Отец Владимир тоже видимо вибрировал, хотя демонстративно мирно отвалился с чашкой давно остывшего чая. Глеб вопросительно взглянул на Анюшкина, но тот не присутствовал на «Малом костре», и не видел, чем кончаются «отвлечённые» споры. Так что, придётся ему самому встречный огонь подпускать:

- У меня, конечно, своего в этом мире нет ничего нет, и это я только здесь и недавно понял. Спасибо Алтаю. Но вот мой брат, он не последний человек в спорте. Ты знаешь. И не скрывает от меня многого. Так знаешь, отчего он к своему делу потерял страсть? Тогда, после Белого Дома, он от гэбэшников в десант инструктором по рукопашке спрятался. И в Грозный с первым эшелоном входил. Там, в Новый год, под нож дудаевцам именно те части подставили, которые в «переворот» себя неблагонадёжными показали... После такой подставы у него и кончился азарт. Я думаю, что когда начинаешь понимать масштабы противостояния добра и зла, то уж какая, на фиг, твоя «сверхличность», проблемы лидерства и чемпионства. В такой-то мясорубке...

- А правда, – подхватил умненький Анюшкин, – что чеченские боевики над нашими пленными ритуально измывались?

Общий враг объединяет. И Семёнов, и отец Михаил словно из темноты на свет. Точнее, в просвет из противостояния. Анюшкин повёл дальше:

- Эта вот, вроде как обязательная перед убийством, кастрация?

- Скорее из экономических соображений. – Встряхнулся Семёнов. – Французам на производство духов. Дамам же нужно хорошо пахнуть. А за это сырьё для их парфюма всегда хорошо платили.

Семёнов отходил на глазах, обмякал:

- Война – нет ничего жутче. Всё с ног на голову. И, главное, слышь, никому потом на сторону не расскажешь. Только внешние приметы. Вот, в Афгане, уже всё, кажется, насквозь обстрелянные, а каждый раз, как приказ об операции – там, лагерь у духов или караван забить, так враз вшами покрываешься. Ну, понос – это понятно: организм чистится, а вши? Отчего? Вернёмся, помоемся, и до нового задания их нет.

Глеба вдруг прорвало:

- Снятся?

- Сейчас почти нет: Уже нет.

Помолчать бы... Но неугомонный Анюшкин уже пёр:

- Нет, я, конечно, не могу всем предлагать покаяние. Это не моё право, есть оно тут кому. Просто вспомнилась ещё одна форма, совершенно противоположная, сатанинская, ухода от памяти смерти. Мне один старый энкэвэдэшник рассказывал, когда мы с ним в психушке лежали. Да, был у меня и такой жизненный опыт, но это не важно! Так вот, он мне говорил, что у них на расстрелах «исполнители» постоянно свихивались. И, чтобы «голоса» не шли, они пили кровь своих жертв: Брр, жуть какая!.. Помогало. А почему? Ну, если уж совсем отстранёно, пьют же охотники кровь зверя.

Все переглянулись: кому отвечать? Не Глебу, точно. Семёнов тоже ушёл взглядом в землю, играл желваками. Отец Владимир вздохнул:

- Только для тебя. Цени, Анюшкин. Другого бы тут и забили. Как гвоздь, по самую шляпку. Чтоб не цепляться, штаны не рвать. Но тебя бесполезно наказывать, ты бесчувственный. Попробую встать на твою ступень эмоционального развития земноводного: ты у нас как с древними?

- Я виноват.

- Не то слово. Не то!

- Очень виноват... А с древними? С какими?

- Про Изиду что знаешь?

- Вкратце? Так: «Исида – египетская богиня, сестра и жена Осириса. Она перешла в греко-римский пантеон как хозяйка земли и её плодородия, как создательница звёзд, покровительница мореходов. Через ночное небо со звёздами – своё покрывало, хранительница тайн зарождения. Культ – мистерии, атрибуты – змеея, лотос, колосья и рог изобилия – всё то, что вы можете увидеть на лепнине ВДНХа». Что ещё? Изображалась в Египте с младенцем Гором на руках, что принято считать прообразом...

- Стоп! Остановись, безумный. Во-первых: Изида, или Исида – как хочешь, богиня, отвечавшая не просто за рождение, а за возрождение. – Отец Владимир погрозил Анюшкину пальцем. – Чуешь разницу? Потому как она собирала и соединяла части тела своего мужа, убитого, разорванного и разбросанного злобным Сетом. Мужа и брата! Именно это покровительство акту возрождения, позволило в поздней оккультной традиции приписать ей знание тайн физического бессмертия. А ещё в Египте ей была посвящена чёрная кошка – животное ночи и девяти жизней.

Анюшкин запротестовал:

- А иерею не позволено говорить об оккультизме. Это моя прерогатива.

- А я и не об этом. Я о Глебе.

- Это ещё как?!

Все посмотрели на Глеба. Он на всякий случай пожал плечами.

- Я про икону, которую огонь не трогал. Меня тут на открытие одного туристического лагеря приглашали. Благословить, Господи помилуй... И был там один интересный парень, Саша, из Питера. Он весной в Америке побывал, у Иверской. Слышали? Икона, что уже несколько лет мироточит?.. Ну, я всё к чему: ты, Анюшкин, сейчас такое чуть было не сказанул, после чего тебе бы ввек не отмолиться. Про изображение-то... Изида – не просто, там, чёрная кошка и хозяйка звёзд, это, отцы родные, покровительница самых жутких, современных нам, мистерий овладения «вечной» земной жизнью. Нынче она заведует регенерацией – физическим возрождением через ритуалы, кощунственно пародирующие католическую литургию. Сегодня она хозяйка «чёрной мессы». Знаешь суть? – Если христианская служба направлена на приобщение души человека к той, загробной вечной жизни через бескровную жертву, то «чёрная месса», через кровавое человеческое жертвоприношение, ищет вечности здесь, в возрождении материального тела, только лишь тела. Но, самое главное, на этой «чёрной мессе» фашизм стоит. Как «земная» пародия на тысячелетнее Царство Христа: «идеальное» магико-мистическое государство для «идеальных» бессмертных тел. То есть, постоянно регенерирующих, «возрождающихся» на уровне клеток, тел... И, ещё вопрос, почему на вывороте именно мессы? Потому, что месса, по-нашему литургия, означает «общее делание». Общее! Вот то, что для фашизма самое важное. Кровь жертвы «чёрной мессы» на всех! Вот где она – круговая порука ада! Банда, стая волков-оборотней... Это ступени одной лестницы: «латинская ересь» – это извращение вселенского православия, а «чёрная месса» – извращение католической литургии, так что фашизм – прямое антиправославие, в нём духовная соборность извращается в круговую поруку крови. Фашизм поэтому и зарождался, и существует в странах, где католичество естественно в своей исторической традиции: в Италии, в Испании и южной Германии. А сейчас в Латинскую Америку перебрался.

- А в православии почему такого нет?

- Это вам задание на дом.

Семёнов, и тот сдался:

- Подскажи хоть, где искать?

Дети шумно возмущались, укрывшись в проулке: возле забора они всё-таки столкнулись с гусями, и огромный лобастый вожак, раскрыв бело-серые крылья, то и дело атаковал их, пока гусыни со своими трусовато посвистывающими подростками отступали к реке.

Гогот и визги – гуси и дети под ярким-ярким солнцем на яркой-яркой траве.

Как же здесь хорошо!

- Ищи в мистике. В различии акта дароприношения. Удивительно, но вот факт: из самого православия не вышло сект с человеческими жертвами! Если и были старообрядческие смерти, то это для себя, то это самоубийство – через огонь.

- Но позвольте!..

- Нет, Анюшкин, не позволю! Ты об «иудействующих» сейчас начнёшь говорить. Они не нашу Литургию пародируют. А Авраамово жертвоприношение продолжают.

- Значит, фашизма в России не может быть? А баркашовцы?

- Пока хоть чуток, хоть фиктивно люди за православие цепляются – не может. И питьё крови чекистами – это не от таёжных охотников, а рекомендации их учителя Гурджиева.

Отец Владимир получил свой шанс «прижать» Семёнова. И он резко закрутил тему:

- Человек – творениие совершенное. Мы разные: слабые, сильные, высокие, умные – и это для взаимопомощи, для «сцепки» и дополнения друг друга, а не от какой-то ущербности. Когда я увлёкся йогой, я не знал этого. И хотел переделать себя, улучшить. Путь всем известен: аскеза, энергетика. С аскезой ладно – без вина и мяса прожить можно. Можно даже и не орать на родных. А с энергиями? Свои-то до известного предела. А дальше? Откуда брать? Вот и грел кундалини. Причём я фанатично работал, поначалу даже копчик до волдырей сжигал: наверх ещё канал не открывался, а огонь уже пёр! Не смейтесь: от шёлковых трусов больно было! Но у меня и медитация хорошо пошла. Я уже в астрале, как в своём доме ночью без фонаря ходил. Уже и в ментал заглядывал. А потом попала мне в руки одна книга, автор некто Позов. И дали-то мне её на пару дней, ночей, точнее... А словно всё обнажилось: в тех же, мне хорошо уже знакомых образах и терминах санскрита этот человек мне рассказал о православной мистике. Ведь, открой простой читатель Добротолюбие, и – что? Если ты не понимаешь, что это за слова: «трезвение», «образ, запечатленный в сокровенном уме», что ты там прочитаешь? А в оккультной литературе всё разжёвано: кундалини – змей, хранящий энергию, спящий до поры свернувшись пружинкой вокруг копчика. Он просыпается, раскручивается и по энергоканалам вдоль позвоночника проникает вверх в голову, заполняет её, отворяет темя в космос. Это очень сильный змей, он заполняет всего человека, и ты чувствуешь сверхвозможности. Стоп! Но тебя-то, тебя – человече! – в этот момент уже нет! Со всеми твоими собственными силёнками ты теперь уже никто – в этом, сотворённом по твоему же желанию симбиозе! В симбиозе, в котором ты, вроде как могущий стоять на одном пальце, часами не дышать, даже не стучать сердцем – что уж там детские прыжки на три метра или битьё черепиц! – ты просто никто. Ибо всё это, на самом-то деле, делает змей – не «энергия», не «сила», а вполне конкретное существо – личность. С именем! Не ты теперь совершаешь подвиги, а твой – по твоему же позволению – хозяин... Вот и все «сверхвозможности»! Ты теперь просто оболочка, перчатка. Отказавшаяся от собственной воли и свободы. Во имя чего? Фокусов? И почему же это называется «сверхчеловеком»? Это же «недочеловек». Нет, даже мельче: полузмей, где только тело человека, а дух змея. Дракона.

Семёнов оглянулся – никого из учеников вокруг? Может, и самому немного побыть учеником?.. Нет. Ни за что... И отец Владимир продолжал уже в воздух:

- В восточной традиции всё направленно на освоение волей йога трёх планов: физического, астрального и ментального. Но смысл жизни это никак не затрагивает: тот, кто верит в Бога, ищет прилепления к Нему. А кто не верит – уходит в нирвану. Ибо его задача убедиться в полной ненужности своего личного участия в сансариин-хурдэ – в круге сансары. Тебе на чистом санскрите или монгольский тоже знаком? В чём же тут смысл сотворения человека, если он, в конечном счёте, просто не желает своего бытия?! Мир – сам по себе, а йог – сам по себе. Где их примирение? Вернуться к своей первопричине, чтобы исчезнуть? Но как можно желать смерти, если знаешь, что её нет? Я не нахожу ответа. Не нахожу... Что даёт мне право утверждать: в этой псевдорелигиозной традиции нет главной, основополагающей Истины. Истины человека. Изначального смысла его создания. И создания мира – для него.

- Так ты снаружи стоишь. А надо искать изнутри.

- А то ли я не искал? Я, как урод, три года одной морковкой питался, кожи убитых животных на себе не носил, брился налысо. В советское-то время – налысо! Меня в день по семь раз менты обыскивали. Потом моя мечта сбылась: я добрался до Улан-Удэнского дацана. Ты только представь: молодой изотерик в дацане. Тишина. Солнце степь парит. И только эти колокольца на углах крыши: динь-динь, динь-динь... Я полдня ждал пока ко мне на беседу лама выйдет. Вышел молодой бурят. Чуток водкой пахнет. Я ему о том, как смысл жизни искал, как аскезой занимался, с кем из продвинутых встречался. «Я, говорю, буддист»! А он только смеётся щербатым ртом: «Нет...». Как же так? «Чтобы стать буддистом, нужно родиться бурятом». Вот и всё. Я в шоке полгода был... А потом один простой-простой сельский священник всё на место и поставил.

- Обиделся на бурята? Это он, слышь, просто тебя в твою гордыню точно уколол.

- В гордыню? Да! Ибо все эти три года её и вскармливал. Я же таким «продвинутым» был. Руками лечил. Ссоры заочно смирял. А только в первый раз покаялся, и у меня разом это всё – и экстрасенсура, и «терпение обид», и «понимание гармоний мира» пропали. Разом стал простым человеком. С нервами, болячками, усталостью.

- Сам говоришь!

- Зато смысл появился! Смысл жизни. Этой – земной. И той, последующей. Ты чего не найдёшь в медитации.

- Так научи! – Семёнов опять заиграл желваками.

- Тебя? Подожду. Пока ты через своих детей созреешь... Это когда один – сам себе хозяин, можешь играть в любые игры: «Ах, карма, карма»! А когда ты в системе заложников – жена, дети, то тогда от реалий не уйдёшь. И от своих страхов. Ты-то меня понял... И ещё. Мне проходилось наркоманов исповедовать. И хорошо, что я сам когда-то медитативную практику прошёл: мне их «картинки» очень знакомы. Один к одному. Только наркотики не требуют аскезы для утоньшения восприятия: укол – раз! – и ты уже в астрале. Правильно сказано: «бог пришёл на Запад в виде наркотиков». Да. На тупой протестантский Запад, где наскучались по отвергнутой их тупыми прадедами мистике. Тоскуют по любой мистике, пусть самой примитивной, даже сатанинской! Любой! То они пятидесятники, то вуду. Ну, а если нет у них молитвенного общения с Богом, и не может им публичный экстаз даже самого восторженного проповедника заменить личные переживания ночной тайной молитвы? Вот тут укольчик. А чем, собственно, твоя самадхи от героина отличается? Тот же полный отказ от себя, от своей личности!

Наконец, отец Владимир и сам увидел, что его слушает только Анюшкин. Но тот нирваны не искал. Он искал знаний о нирване.

- Всё, отцы родные. Прошу прощения. Заболтался.

- Подожди. – Анюшкин попросил точки. – А нирвана-то, нирвана где? Её разве в наркотиках нет?

- Покоя без желаний – нет. Иллюзии, медитативные блуждания по астралу остаются. Только без страха. Страха неудовлетворения этих желаний.

- И последний вопрос: а доктор Фаустус? Он разве не её, свою нирвану, в католической мистике искал? «Остановись мгновенье!» – это разве не его счастье в остановке времени?

- Вся наша «проблема» – русская проблема, в том, что мы православные. Именно поэтому нас со всех сторон давят. И давят одинаково. Скажу по секрету: между мистическими переживаниями Франциска Ассизского и Вивекананды – разница ноль. Слышишь, Семёнов? У того и другого только игры воображения на заданную тему. На заданную... Иллюзорный план, или как сейчас говорят, виртуальная реальность. В йоге ты тоже учишься разбирать себя на кожу, мышцы, связки и кости, и «видишь» их гниение и распад для понимания смерти тела – и у тебя останавливается сердце... В католичестве ты точно так же вызываешь видение распятия – и у тебя раскрываются стигматы. Остановка сердца и раны на руках – реальность. Но всё это результат виртуальной игры. Астрал или ментал – ни йог, ни францисканец к духовному плану даже близко не пробиваются. Так как не хотят. Не желают знать Истину.

- Так Фауст где? Фауст?

- Фауст? Вот он и раскрывает эту механику мистических блужданий в гностицизме: кто его водит в познании? Кто приводит его к «нирване», достижению той гармонии мира, которая более не нуждается ни в чьей волевой переделке? Это не некая «неизвестная сила природы», как мы тут слышали, а вполне даже конкретная личность с петушиным пером в берете... И про расплату за «остановленное мгновение» нирваны в немецком первоисточнике легенды, в «народной» средневековой книге «Про доктора Фаустуса», весьма подробно описывается. Дело в том, что бес утаскивает купленную душу в ад с «эффектами» – грешник всегда умирает очень тяжело. Очень, отцы родные, уж поверьте мне, как священнику. Вот и наши колдуны часто умирают в банях, конюшнях, в подполе, на болотах. И страшно! – от удушения... Все их бывшие подручные бесы в момент смерти отыгрываются на своих «хозяевах»... Вовсю...

Они все разом оглянулись: от дома к ним почти бежали Тая и Дажнёв.