В районном отделении милиции Глебу сообщили, что участковый Джумалиев на больничном, с обострением радикулита, и объяснили, как найти его квартиру. Причём как-то легко, без всяких расследований, по-деревенски. Надо? Значит человеку надо. И всё. Иди, ищи... Он прошёлся по их главной, со сплошными выбоинами и коровьими наростами, улице. Свернув налево в узкий проулок, мимо давно пересохшей и выржавевшей колонки поднялся на неширокую предгорную террасу, по которой растянулась цепочка одинаково бело-серо оштукатуренных под «шубу», двухквартирников. За ними вверх метров на пятьдесят круто восходил, рассечёный козьими тропками, зелёный склон.

Калитка хилого заборчика едва держалась на верхней петле, середину двора занимала свеженаваленная куча крупного угля. На крытом шифером крылечке теснились коробка от телевизора, старые мятые вёдра и рассохшиеся ящички из-под рассады. «Только не сжата полоска одна. Грустную думу наводит она»... Картину бесхозности двора несколько смягчала подпёртая со всех сторон железными трубами груша, на которой густо наливались молодые плоды. Глеб постучал в давно некрашенные синие двери. Потом ещё раз, громче. Толкнул тугую дверь в коридорчик. Вдохнув запах немытой посуды и плесневелого белья, посмелее забарабанил по внутренней. Услышав вроде как приглашение, резко зашагнул в полумрак.

- Здравствуйте! Хозяин дома?

В противоположном проёме маленькой прихожей, опираясь на спинку стула, стоял Джумалиев. В бледно-голубом тёплом солдатском белье, с перетянутой белым махровым полотенцем поясницей.

- Вот, попроведать пришёл. Высказать соболезнования. Совершенно как частное лицо.

- Ты... чего? Я на больничном. – Хозяин изумлённо таращил свои светлокарие глазки.

- Знаю, знаю. Я и варенье от Семёнова принёс. Он бы тоже зашёл, но, прости, сейчас пока некогда. Потом обязательно.

Глазки Джумалиева наконец сузились и заметались. Появление «гостя» было для него настолько непредвиденно, что он решил «на пока» сдаться безо всяких оговоренных условий. Тяжело опираясь на спинку толкаемого перед собой стула, ахая и охая, он, мелкими шажками двинулся в сторону большой комнаты.

- Ну, ты проходи. Видишь, как я теперь? Всё мотоцикл, он, проклятый. Здесь садись. Располагайся поудобней. Сейчас мы с тобой чайку попьём. Мама! Мама! Поставь чайник! Что с руками-то?

Откуда-то из притемнённой глубины квартиры послышался шорох, потом тихое ворчанье. Глеб, усевшись в старое, грубо-плетёное из местного тальника кресло-качалку, бесцеремонно разглядывал обстановку. Давно непроветриваемая комната была обычной смесью кабинета и холостяцкой спальни. Диван-кровать с незаправленной постелью, письменный стол, пара стульев под ворохами одежды. Приоткрытый рыжий шифоньер с зеркалом, настольный голубой вентилятор на высокой ножке. Стопки книг на столе и полу. Профессию хозяина выдавала пара фуражек с красным околышком и ещё совсем новенькая подпиджачная портупея на спинке шифоньера. Но вот совершенно неожиданной оказалась солидная коллекция клинков на огромном, во всю стену с загибом, ручной работы узбекском ковре. Оружие было очень разным: от почти новых, начала этого века, казацкой шашки и полицейской «селёдки», через, ещё с той кавказкой войны, лёгкой «азиатки» в наборных ножнах, тяжеленного кавалергардского палаша и короткого артиллерийского тесака наполеоновской кампании, до действительно древних, изржавевших и потерявших рукояти тяжёлых сабель. Может быть, ещё времён покорения Сибири. Глеб честно залюбовался: «Мужчины любят оружие так, как женщины украшения»: Подбор и количество книг тоже не увязывалось с тем «Джумой», к которому Глеб уже попривык. Внешне книги были разными - от диких ярких современных суперобложек до пробитых мелкими медными гвоздиками кожаных футляров, но все, или почти все на исторические или этнографические темы. От Льва Гумилёва до Атласов Санкт-Петербургского Императорского географического общества.

Глеб качнулся и взял со стола тяжеленную «Историю Северной Монголии с древнейших времён до наших дней». С-Пб. 1913 год. «Ого!» Он поднял брови на Джумалиева. Тот вдруг засмущался. Именно засмущался:

- Люблю про Чингисхана читать. Мне даже кажется, что я всё про него у себя собрал. Если даже что-то ещё осталось, то так, мелочь. Совершенно неважное.

Джумалиев мучительно выпрямился и стал медленно, медленно оседать на постель. Прикоснулся лопатками к подушке, облегчённо вздохнул. Полуприлёг.

- Я эти книги с детства собираю. И вообще о том времени. И про Азию, и про Европу. Если ж это и Чехии каснулось, то почему нет? Степь, Великая Степь – от Гоби до Дуная. Эранвеж.

Ну, никак не ожидал Глеб от сельского мента каких-либо интересов, кроме мелких взяток, да жёлтых противотуманных фар к родному «уазику». И пошёл на уступки:

- А что это всё вместе? Какова причина столь сильному увлечению?

- Ты, Максуд, только татарин?

- А что?

Джумалиев затаённо улыбнулся. Он всё никак не мог даже предположить, зачем у него гость, но увидел, что и тот потерялся в незапланированной обстановке. Теперь только бы не свернуть с принятого направления, поболтать о том, о сём, держа инициативу, чтобы незаметно выяснить: чем же запасся этот москвичок, решившийся на такую наглую выходку – взять и припереться в его дом, мягко говоря, без приглашения.

- Это я о своих проблемах. Я-то казах только по отцу. А фамилия моя – по матери, узбекская. Ты не встречал подобных?

- Виноват, конечно. Но что-то не припоминается.

- Телек-то смотришь? Или нет? Говори без бяк. Я всяких знаю.

- Смотрю. Куда же деться?

- Так, может, вспомнишь «Дело Джумалгалиева»?

- Это ... который людоед?

- Он самый.

- Родственник, что ли?

Джума железно осклабился в полутьме своего спального угла.

- Значит, смотришь. Значит, должен знать, что эта фамилия от самого Чингиса идёт. Царская фамилия. Ей ровни среди других нет. Разве что у кого от Соломона.

- Я-то от простых пастухов.

- Так не о тебе и речь. Обо мне.

- Ну, прости.

- То-то. Мы свою родословную до шестого века почти без прерывания знаем. От имени до имени. Двадцать князей только было. А ещё полководцы, и просто батыры. Есть даже ветвь в русское дворянство. Но это уже кучумцы. Вот так-то!

Теперь хозяин уже не нервничал. Глеб сам угодил в ловушку, проявив интерес к тому, что было его коньком. А не надо заходить на соседское минное поле! Особенно, если явно крадёшься не с очень миролюбивыми целями. Но, если уж зашёл, то лучше всего застыть. Глеб изобразил полное внимание. И Джумалиев заходил всё сужающимися кругами:

- Ты слыхал о тех временах, когда все народы управлялись жрецами? Ну, патриархами? Так и осталось название «патриархальное». В те счастливые времена власть ещё не распадалась, как мозги у шизофреников. Это потом, в Египте, там, или Византии, фараон сам по себе, а толкователи снов сами по себе. У арабов, правда, шейхи и сейчас правят. А вот в русской Хазарии уже всё, произошёл распад на князя-бека и жреца-кагана. От хазарской государственности и русские своих царя и патриарха ведут. Однако всегда жили люди, понимавшие: нельзя так, не могут быть две мысли правильными. Сам пророк Мохамед правил всё без помощников. И Пётр убрал себе патриархов. А Павел, тот и вообще как священник служил. Вот так-то!

Как москвичок-то затих! Это тебе не хухры-мухры. Это научные знания. Он, сельский мент, двадцать лет зубрил эти книги, так что может теперь кое-чем и похвалиться. Кое-чем и умыть:

- Ты поди, слушаешь, а сам думаешь: причём тут людоед? Ну? Скажи, не стесняйся. Думаешь! А при том. Ты что про «чёрные рода» слыхал? Неужели ничего? Тогда слушай: «чёрный род» – это потомки тех самых патриархов, что и жрецами и царями одновременно были. И они по всей земле сохранились. Это учёные всё гадают: почему, мол, у австрийских графов и манжурских князей гербы одинаковые? А потому, что «чёрные роды» древнее всяких Японий и Германий. Народы молоды, в них всё бурлит, они многое не помнят. А в родах всё хранится. И так оси потом создаются, типа «Берлин-Стамбул-Токио».

Джумалиев, поморщившись, чуть поменял положение. Глеб воспользовался паузой, чтобы тоже как-то вложиться:

- Я знаю. В Европе это смена династий Меровингов на Каролингов. Но всех потомков Меровингов, как чёрных магов, инквизиция истребила.

- Да ты что?! Ничего она не истребила. Они есть везде, во всех народах. Евреи считают их потомками Соломона и царицы Савской. Но они корнями уходят глубже.

- Но Каролинги же везде победили? И на Востоке.

- Кто тебе такое сказал? Ты про религию Бон что знаешь? Ничего? Смотри, там, на окне, книга.

Опять академическое издание: 1918 год, Петроград, «Буддист паломник у святынь Тибета». Откуда такое здесь?

- Это моей мамы. А где же она? Ма-ама-а!! Где чай?

Из тёмной глубины опять раздалось ворчание, потом загремела посуда.

- Мама у меня из сосланных. В Казахстан. Там и замуж вышла за местного. Иначе б не выжили: мой дед, её отец, был великим человеком. И знаменитым революционером. Там, в Казахстане и умер. От него и началась библиотека. А оружие я сам собираю. Вот, в этой книге на тринадцатой странице – видишь? Буквочки в квадратиках? Это его письмо потомкам. Ты, сколько не пытайся, не поймёшь. А кто из наших увидит, сразу прочитает.

- О чём? Или секрет?

- Секрет. Рода. Чёрного рода. Как нам находить друг друга. Мы же должны жениться друг на друге. Но мать, чтобы тогда себя и отца спасти, вышла за простого... Вот род на мне и пресекается. У меня же детей теперь не должно быть. И так даже лучше. Иначе бы всё равно погибли. Как у Наполеона. Нам нельзя кровь смешивать.

- Резус особый?

- Очень даже особый. Ну, как попросту объяснить? Всегда есть то, что выше человека. Долг, что ли? Я же возле дверей стою. Тайну храню. Великую тайну.

- Здесь? В этой деревне – потомок царской крови?

- А ты зачем смеёшься? Сумасшедшим считаешь?

- Так ты объясни. Объясни! А то ты про одно начнёшь, тут же на другое скачешь. Про Джумалгалиева забыл? Про бон, про манжурских князей?

- Я и про Наполеона помню.

- А почему не про принца Чарльза?

- А ты хотел опять посмеяться? Однако опять пролетел! Принц Чарльз, через свою прапрабабку, тоже наш. Но не чистокровный – вот и вся гемофилия!

- Сдаюсь.

- То-то. Я могу тебе немножко рассказать. Ты молодец, парень крепкий. И очень даже непростой. Я уже знаю. Как ты меня тогда вилкой напугал! А почему? А? Потому, что я знаю силу железа. Знаю. Как никто. Вон, у меня нет такой сабли, чтоб крови не испила. А знаешь, как это узнать? Возьми – и лизни! Лизни! Сразу «это» почувствуешь. Кровь-то. Всё ерунда, что она сворачивается. Жизнь в ней всё одно остаётся.

- Ты точно Джумалгалиеву родня.

- Не родня, как ты думаешь. Мы из одного рода. Это больше.

Глеб остановил себя: «Опять пугает. Вот недоносок. Или потерпеть»? Взял ещё одну книгу. «Из Зайсана через Хами в Тибет и верховья Жёлтой реки». Пржевальский. У простого селянина такой не бывает. А на следующей тёмно-зелёной обложке тускло блеснули золотые пчёлы.

- Тут не особо большая тайна. Он почему стал вампиром? Вовремя не прошёл обряд. Вот его дух и свёл с ума.

- Какой обряд? Какой дух?

- Не поймёшь? Ну да, ты же сам сказал, что ты - из пастухов.

- Ага. Как Авраам. Или Ибрахим. Как тебе звучит привычнее?

- Вот ты как? Смеёшься? – Хозяин, искривившись от боли, сполз и почти на полу присел на корточки. Мучительно выпрямившись, начал очень медленно подниматься. Встал, выдохнул и мелкими-мелкими шажочками пошаркал к дверям. Гость затаился: ага, кажется достал. Но навстречу Джумалиеву уже шла малюсенькая, иссохшая до скелета, завёрнутая в большой зелёный с золотым шитьём восточный платок, старушка. В её чёрных коготках мелко подрагивал поднос с большим расписанным розами фарфоровым чайником, двумя чашками под блюдцами, и горкой кускового сахара. Что-то бурча, старушонка подошла к столу, и, оттолкнув локтём в сторону тахометр, поставила поднос. Только после этого взглянула на Глеба, на сына. Опять что-то неразборчиво ворча, начала освобождать от белья стул.

- Мама, это Максуд. Из Москвы.

- Очень приятно. Садитесь. Может, кушать хотите? Нет? Тогда я ушла.

- Мама, не трогай стул, я не смогу сидеть. А ему и в кресле хорошо. Видел, какая она? Царица! Так ты не веришь в тайну нашего рода?

- Почему не верю? Мало знаю, да. Так просвети!

- «Просвети»! Ага, потом и ты кровь пить захочешь. А на это не все годны.

- На что?!

- Может, тебе под протокол? И понятых позвать? Ладно, я тебе лучше сказку расскажу.

- Про графа Дракулу?

- Ты опять мимо смеёшься! Как раз про него. Ты, что, думаешь, и это всё враки? Бабкины выдумки? Только дураки так считают.

Он медленно, боком завалился на кровать.

- Фу, аж вспотел. Тебя не прихватывало? Везёт. Вот, значит, сказки. А почему в них вампиры обязательно в замках живут? А не в избушках на курьих ножках? И у испанцев, и у китайцев? То-то! Потому, что они кровь не просто так пили, это была всего лишь самая малая часть обряда жертвоприношения. Малая часть! А кто мог весь обряд проводить? Ну, думай! У русских их князь Владимир тоже только сам человечьи жертвы приносил. А потом продал своё жречество греческим попам. Променял на жену из императорского рода. Шерше ля фам! Историю лучше знать надо! И не по учебникам. Попы-то и подстрекали везде убивать наших. Но только бесполезно. У нас сила – уж не их хлебушек нашу жертву перебьёт. Прочти внимательно их Библию: Каин приносил хлеб, а Бог-то на кровь овечью поглядел. На кровь! И за это Авеля убили. Да, они нас лишили власти, нашей власти! Но это пока, до поры. Мы всё равно друг друга выручаем. Тамплиеры через катаров кликнули, и Чингис раздавил Русь! А с севера тевтонцы шли под теми же знамёнами, что и Орда – под чёрно-белыми клетками! Думаешь, случайно?

- А соври ещё: принц Чарльз и культ бон как у тебя сопрягутся?

- Ты, блин, совсем а...лся, что ли? Я тебе о чём и толкую: вон, книжка же перед тобой. И буквы в ней обведены. Читай, если умеешь! А нет, так слушай без «хи-хи». Про барона Унгерна хотя б знаешь? Который стал последним диктатором Монголии? А потом в Новосибирске по приказу Троцкого был наскоро расстрелян? Так вот, сам он из древнейшего немецкого рода, даже и русский дворянин, а бон-по, когда его увидели, сразу в ноги упали. Даже ничего доказывать не надо было. Это для Европы он сумасшедший. Для тех, кто истинного не знает. Сразу же начинается: «Вампир! Изувер»! А попробуй-ка не принести жертву! Если «они» её требуют. Попробуй отказать... Да, вырывал Унгерн у живых красноармейцев сердца! Но не для удовольствия же. Потом жёг их, пепел в воду – и поил своих солдат. Но, немец он и есть немец, а ты помнишь, что эти суки «чистые арийцы» из нашей идеи сделали? Они же идею духа, где нация ничто, подменили на самое тупое измерение черепов. Фашисты! Тупые фашисты! Козлы!

Джумалиев даже сплюнул. Лицо его, как обычно при волнении, становилось бледно-синюшным. «Вот оно откуда про голубую-то кровь». Глеб бессмысленно бродил взглядом по тринадцатой странице со множеством тонко обведённых тушью букв. И ничегошеньки не понимал.

- Подай чашку. Пить охота. – Глеб, с трудом удерживая забинтованными культями изящную, тонкого фарфора, чашку, подал уже подостывший чай:

- А оборотни как с вами связанны? Или всё же они только реконтропия?

Джума протянул руку и застонал. Выпил почти не отрываясь.

- Ещё налей! Ох, и болит, зараза... Оборотни, это только в кино с вампирами рядом. А в жизни они противоположное – они простонародные извращения. Это не жертвоприношение высшим богам. Это корм тотема: Чингис-хан тоже от пепельного волка род ведёт... Я о другом хотел. Помнишь, как царь Иван Грозный, который твоих предков в Казани пожёг, чего-то искал в опричнине? Учёные, как попки, твердят: «Почему как орден? Почему?» Да потому, что орда-орден-орднунг – это же всё наш новый мировой порядок! Когда царит жрец – это историческая материализация бога. Понял? И эти боги близко. Сейчас уже не так долго осталось. Уже скоро, может быть совсем скоро.

Глеб в слабом, из-за полузадёрнутой плотной и пыльной шторы, свете он увидел блеснувшую у распалившегося рассказчика маленькую слезинку. Да! Она неожиданно и быстро соскользнула по щеке, и голос тоже предательски дрогнул:

- Эх, если бы у меня отец... тоже настоящий был.

Глеб дал ему шанс свернуть:

- А ты про академика Фоменко что слышал?

Но Джума уже не выруливал:

- Про Анатолия? Почитывал его фантазии. Мне такие, как он, русские нравятся. Ему стыдно, что его предки нам триста лет жопу лизали. Вот он и хочет доказать, что они это сами себе делали. Фоменко – хороший русский. Очень. Таких бы побольше, пусть пока сами себе задницы целуют! Раз получается.

Всё. Лирика кончилась. Глеб с трудом вытолкнулся из качалки, шагнув к стене, почти ткнулся носом в крайний клинок. Эх, как он любил историческое фехтование! Это было самое любимое из всего, что навязывал брат.

- Я к тебе не за былинами пришёл. Дело у меня.

Джумалиев даже не пошевелился:

- Понятно.

- Семёнов сказал: только ты можешь здесь помочь.

- Ну?

- Я понимаешь, кроме паспорта, ещё и удостоверение посеял. Офицера.

- Какого офицера?

- Того самого.

- Что?! – Джума аж подскочил. И вскрикнул: в спине что-то громко щёлкнуло. Сел. Потом вдруг тихо распрямился и, тряся нижней губой, криво заулыбался:

- Слышь-ка – отпустило. Во, блин! Точно отпустило... Точно.

Он осторожно, прислушиваясь к своей спине, сделал шаг. Другой. Смелее. «Хорошо. Хорошо-то как»! Повернулся к зеркалу. Посмотрел на себя. Через отражение хмыкнул Глебу:

- Ты что, сразу не мог мне такое сказать?

- Это чтобы тебя сразу отпустило?

- Нет... Ну, хотя и это тоже хорошо. Нет, чтоб я не болтал лишнего.

- А я ничего и не слышал.

- Да, видишь ли, – замялся Джума, – я-то думал. А ты, оказывается... А кто ещё про это здесь знает?

- Три человека. Сам догадайся.

Джумалиев тихо-тихо заходил по комнате, цепляя всё подряд. «Только бы не меня». Глеб отодвинулся к окну. Но хозяин затонул в себе и в своём новом состоянии. Он нежно ощупывал бока, гладил поясницу. Слегка приседал. Потом вдруг остановился:

- Так ты зачем меня подставил? Мне ведь тебя теперь легче закопать. Да. И забыть. К хвостам собачьим.

- Что ж, делай.

- Опять хорохоришься?

- Проверь.

- Сейчас и проверю. – Джумалиев зло сдёрнул полотенце. Потащил из кучи синие брюки. Покряхтывая, очень медленно надел, застегнул ремень:

- Помоги рубашку надеть!

Глеб помог. Что теперь?

- Не спеши. У меня ещё болит.

Они вышли на крыльцо, и Джумалиев старательно запер дверь. «А мама»? – «У неё с памятью плохо. Может выйти и заблудиться. Возраст. Приходится ведро ставить и закрывать». Они вышли в проулок – Глеб впереди, Джумалиев, как привык, чуть сзади. Так и вывернули на главную улицу. Прошли вдоль полупустых торговых прилавков. Забавная была реакция у тёток с носками, колготками, стиральными порошками и китайскими детскими костюмчиками. Завидев участкового, они улыбались так старательно, что даже когда Глеб обернулся шагов через пятьдесят, они всё ещё не могли ослабить свои стянутые лица. «Видишь, как меня любят и уважают? А ты меня так и не понял». Джумалив переваливаясь, теперь плыл рядом. «Сейчас за руку возьмёт». И тот точно потянулся, было, к локтю Глеба, но вдруг отдёрнулся. Навстречу накатывала белая «нива». Оба всмотрелись, потом закосились друг на друга и ухмыльнулись: другая.

Под ярко сияющим солнцем лениво чуть пошевеливались два выцветших флага. Администрация района располагалась в белого кирпича двухэтажном здании, с далеко вынесенным портиком над высоким, ступеней на пять-шесть, крыльцом. Пропылённая лиственница уже наполовину пожелтела и обильно осыпалась под дальними окнами. Синий почтовый ящик на столбе, большая клумба, в которой бушевали что-то не поделившие воробьи... Каждая ступенька была для Джумы тяжким испытанием. Вошли в холл. Пенсионер-дежурный из-за стола взмахнул рукой в знак приветствия. «У себя?» – «У себя». Они завернули в тёмный коридор с негорящими неоновыми лампами. На одной из стандартных дверей висела большая красная табличка: «Приёмная». Так. Теперь понятно. Кажется, бег по штрафному кругу-дежавю заканчивался. Начинались новые встречи и приключения. Надежда только на то, что сейчас ниоткуда не выскочит чёрная кошка.

Секретарша оказалась старой и страшной. «Значит, жена молодая». Джумалиев аж забыл про поясницу. Прогнулся по полной. Она только отмахнулась:

- Ты его сильно не мучай. Вчера делегация из Маймы была. За лесом.

- Спасибочки за предупреждение. Тогда кофе можно сразу ставить. Я ему такую головную боль веду. Такую боль.

Двойная дверь с тесным тамбурком. А кабинет большой, светлый. Длинный Т-образный, полированный стол розового дерева. С десяток стульев вдоль стены. Чёрный шкаф с видеодвойкой и стопкой мелких брошюр. Портрет Ельцина и несколько фотографий на стене: глава района с президентом своей Республики, с олимпийским чемпионом Карелиным, с певцом Лещенко.

Глава – упитанный, крупно мордатый, восседал на своём головном месте и, похоже, медитировал. По крайней мере, на их приветствие от дверей он не среагировал. Джума, подойдя вплотную, опять поздоровался. У главы открылись узкие глазки на светло-жёлтом лице, по выпуклому, с залысинами, лбу пробежала красная морщинка.

- Здравствуй, товарищ участковый.

«Лет пятьдесят». Глеб высокомерно кивнул, но вслух повторяться не стал.

- Садитесь. – Рука главы, ожившая сама по себе, как у марионетки, без всяких сопровождающих движений других частей тела, указала им на удобные для статичного обозрения места. Посетители присели, чуть придвинув стулья.

- Вот, Вилен Рустамович, дорого гостя привёл. Того самого, о котором столько в последнее время говорено. Действительно дорогого.

Джумалиев весь напрягся: ему бы, дураку, предварительно перекинуться парой слов, но он не догадался задержать Глеба в приёмной. А теперь, похоже, что у главы голова не особо варит. Попробуй тут намёками поговорить! Ну, и ладно, пускай сам выкручивается.

- Очень, очень приятно. – Хозяин кабинета, видимо, что-то с кем-то чуток перепутав, вдруг привстал, и, через стол, резко протянул ладонь для пожатия. Глеб поднял свою забинтованную: «Извините, в горах упал».

- Ай-я-яй! Надо быть осторожным... Ну, Джумалиев, докладывай.

- А что тут докладывать? Всё уже обговорили: Это Максуд Муссаев. Тот самый. Из Москвы, как заказывали.

Бедный глава, ну кого он и когда заказывал? Да ещё из Москвы?

- Очень хорошо. Да... – О чём бы ему ещё спросить? Жалобно вскрикнул:

- Лиз Пална!

Лиз Пална, вероятно, обладала внутренней связью со своим шефом. Или просто подслушивала. Но, в любом случае, на тихий зов явилась мгновенно.

- Лиз Пална, голубушка! Что гости пожелают: кофе? чай? Всем кофе! Пожалуйста. Так вы прямо из Москвы сюда? Отдыхаете? Вот, значит, и по горам ходите? Нравится? Это у нас свои, отечественные Альпы. Все так говорят. А на плотине были?

Он безнадёжно рассматривал руки Глеба, пытаясь хоть что-то вспомнить: кто? Кто это? И Джума, гад, молчит. Повернул к нему:

- А у тебя что? Следствие закончено? Бригада уехала?

Вот наконец-то была озвучена умная мысль! Теперь можно и подсказать:

- Уехала. Ни с чем. А наш гость, как раз-то и мог бы им помочь. Ведь это он почти свидетелем был!

- А-а-а... Это он.

- Ну, да! Он самый. Сколько я не просил его – нет, и всё!

Глеб тоже подыграл:

- Если бы я хоть чем-то мог быть полезен! Уж мне-то лучше всех знать, как необходимо сотрудничество граждан с правоохранительными органами.

Джумалиев просто жёг глазами главу. Но тот на глебову подсказку не среагировал. Пришлось открыто поднажать:

- Вилен Рустамович. Наш гость – это тот самый редкий специалист, что нас очень заинтересовал! Очень заинтересовал!

- Это которого в Алтайск заказали? – Дошло до головы. «Безголовый!» Джума аж посинел:

- Которого просили. Приглашали! Звали! А у меня не получалось его найти.

- Ну, да-да. Это я не так выразился. Но и почему это у тебя не получалось? – Что же проболтавшемуся начальнику теперь оставалось, как не «строго спрашивать»?

- А потому! – Джума взвился, не желая быть крайним. – Потому что по ходу открылись новые форс-мажорные обстоятельства!

- Чего-о? Говори проще: не на базаре.

Вошла Лиз Пална с подносиком. Поставила перед каждым ароматно дымящуюся чашечку. При этом особо улыбнулась Глебу: ну, она-то, конечно же, в курсе всего. Ведьма. Баба-яга. И нафталином пахнет – ага, чтобы трупный запах притравить. Который и через духи пробивается. Ещё на раз оглядев кабинет, и особо внимательно своего хозяина, зачем-то многозначительно потрогала мелкую сине-фиолетовую «химку» и бесшумно вышла. Джума отододвинул чашку подальше от края:

- А проще всего так: вот сидит офицер госбезопасности. Но он в трудном положении: он тут оказался без всяких документов, его обокрали его в дороге.

Кофе капнул на светло-голубую рубашку. Теперь не отстирать. Глава, морщась, размазывал пятно пошире. Хорошая пауза. Оправданная.

- Надо же: Жена изворчится. А, может, в кофе по чуть-чуть коньячку?

Он, не вставая, прямо из тумбочки стола достал хорошо уже початую бутылку «Аиста». Плеснул себе. Передал Джумалиеву. Тот тоже залил под самый краешек. Протянул Глебу.

- Я не пью. В принципе. Спасибо.

Напряглись? «Ничего, проглотите». Вилен Рустамович, уже никому не предлагая, закурил. «В-и-лен: В-ладимир И-льич Лен-ин». Ну-ну.

- Так куда меня заказывали? То есть, приглашали?

Переглянулись – как выдернули спички. Выпутываться «выпало» главе:

- Вы же самый, говорят, классный системщик? Вот и нужно эту самую систему ... собрать? В Горно-Алтайске. Заказ частный, конечно. Но отказать никак нельзя. Такие люди. Уважаемые. Я-то ничего в этом не понимаю. Возраст уже. И компьютер даже в свой кабинет вносить не стал – пугает. Умный он больно. Пусть у секретаря. Вместо печатной машинки.

- Так почему же сразу меня не пригласили?

«Почему-почему? Да потому, что хотели, как раба, бесплатно попользовать. А потом грохнуть. И закопать. Или в Катунь спустить. Так ведь, родимые»?

- Мы тут люди маленькие. Да и неповоротливые. Вот дал я задание вас найти, а наш участковый всё не мог.

- Ну, да! Участковый теперь во всём виноват! Я, между прочим, на больничном. И так, даже болея, привёл. А дальше, Вилен Рустамович, сами теперь сговаривайтесь.

Хорошо быть на больничном, плохо самому с госбезопасностью сговариваться. Это даже крохе понятно. И ни к какому отцу ходить не нужно. Глава взял таймаут:

- Вы где отдыхаете? Далеко?

- В лагере у Дажнёва. – Прикрылся ещё одним покрывалом Глеб.

- О! Тогда мы вас найдём. Для заказа. Вы ведь тоже можете позволить себе чуточек подзаработать? А? Там, действительно, никак нельзя отказать – такие люди!

Они споро обо всём в принципе договорились. «Как только, так сразу». – «Насчёт документов, мы ускорим». – «Свяжитесь в Москве конкретно с ... Только с ним»! – «Ну, понятно же! Но, и наш разговор...». – «Я же ваш личный должник теперь»! – «Сочтёмся за всё и разом». Тепло попрощались. Выходя, улыбчиво покивали секретарше. Потом и вахтёру.

Всё. Солнце. Ветер свободы. Без запахов нафталина и табака. Только пыль, навоз и полынь.

- Теперь моя очень неличная просьба. Почти приказ. Как равного по званию, но с преимуществом. Я ведь не отказываю твоему Хозяину, но за это хочу и спать, и гулять по лесу спокойно. Без камнепадов на голову.

- Каких камнепадов?

- «Каких-каких»... Я что, по твоему, сам себе руки поотбивал?

- Не понял!

- Опять эти хозяйские орлы меня ловили? Камушки на голову роняли?

- Когда?

- Вчера! Что ты меня доводишь?

Джумалиев остановился. Взял Глеба за пуговицу на груди, и, вплотную – до запаха изо рта – медленно выговорил:

- Ничего такого не может быть. «Эти» за тобой уже четыре дня, как не ходят. Ибо их отсюда всех увезли. Сразу, как только следствие закончилось. Не найдя свидетелей, между прочим. Так что, тебе показалось. Обвалы, они и от коз бывают.

- От козлов чаще.

- И потом, если ты и в правду такой умный, то – зачем? Зачем тебя камнем по голове, если твоя голова им нужнее твоей жопы?

- Хм. В данном случае ты прав. Жопы и без меня тут в достатке.

К администрации резво подрулил запылённый «уазик». Из-за толчком открывшейся дверки лихо выпрыгнул здоровенный Дажнёв. Потом неловко выбрались двое мужичков поменьше. Увидевший Глеба, скорее всего, ещё из машины, Дажнёв почему-то радостно замахал, закричал:

- Привет! Ты откуда и куда?

- Да вот, с главой знакомились.

Глеб посмотрел на Джумалиева. Тот ухмыльнулся и, юродствуя, отдал честь: «Всё. Желаю здравствовать. А я – болеть дальше». Повернулся и тихонько-тихонько, как крабик, бочком смотался из неудобного положения... «А ведь тоже, ну, никак не ожидал он такого поворота. Разоткровенничался. И про Чингисхана: Думал – я уже всё равно «отмеченный». Как тут все говорят. Да, только вот «программа выполнила недопустимую операцию и будет закрыта». Бац! И всё! Опростоволосилась ты, жаба: я – вечно живой. Как Горец».

- Вот, знакомился. – Глеб, уклоняясь от пожатия, показал Дажнёву забинтованную руку.

- Ну и как? Он нормальный мужик. Понимает многое. Надо только его от вредных привычек избавить. А ты сейчас куда?

- К вам. Примете?

- Да? Значит «да»? – Ох, эти маленькие глазки-буравчики. – Это хорошо. Очень! Подождёшь пять-десять минут? Одно дельце с товарищами разрешим. С рукой-то что?

- Ерунда. «Бандитская пуля».

- Тогда жди. Не теряйся, а то Филин дня три назад что-то тебя искал. Всё перерыл в лагере, и всех. Аж чуть не кричал от злости. Я впервые его таким видел. Так что, жди здесь.

Прямо, метрах в трёхстах, высилась недостроенная церковь. А налево, где-то тоже недалеко, была почта. А ещё пора искать Светлану: похоже, назревала пора смываться.

Но – сказали – пока – ждать – здесь...