Они уже с полчаса сидели рядом – Глеб и Филин. Мелкорослая и мелколиственная, чуть ржавеющая отнизу акация давала прозрачную, но всё же тень, а округлые, почти горячие от полуденного солнца валуны служили удобными «седушками». Где-то далеко внизу над речкой звучали распевки детского хора, там вовсю шла подготовка к большому вечернему общелагерному костру... Хорошо, когда можно и нужно никуда не спешить. Хорошо и то, что Глеб опять находился под чьим-то патронажем, опять его опекали и о нём заботились. Как это важно – быть нужным. Полезным. За это и покормят, и выдадут новую, взамен уплывшей, рубашку. Тоже камуфляжную.

Филин оказался шестидесятилетним, невысоким, чуть сутулящимся, каким-то очень уж «сереньким» человеком с болезненно зеленоватым цветом лица. Рыженькая, с проседью бородка, тёмно-коричневый, поношенный костюм с, не смотря на жару, поддетой под него синей вязаной жилеткой. И как у всякого настоящего художника – серый фетровый берет. От филина у него только-то и было, что толстые, лохмато торчащие вразлёт брови и острый, немного пригнутый к выпуклой верхней губе носик. Голос неспешный, тенорковой негромкостью заставляющий вслушиваться в каждое произносимое слово. Хотя беседа-то шла кругами, вроде как и не о чём. Так, искали общих тем через обязательные к прочтению книги, через известных людей – словно две встретившиеся улитки тихо-тихо ощупываются рожками, готовые в любой момент уступить и отступить, разойтись своими путями.

Глеб вдруг увидел, как из травки выползла небольшая серо-рябенькая, как бы плетёная из тонких телефонных проводков, змейка и стала сматываться колечком Филину под ладонь. Жёлтых пятнышек на голове у змейки не было. Филин заулыбался:

- Хорошо, что ты не боишься. Это чисто человеческое, волевое: свой естественный животный страх перед другими животными волей перешагивать. У тебя вообще сильное поле. Только нужно научиться им управлять. Что, впрочем, будет несложно. Ты, говорил, кандидат?

- Физико-математических.

- Замечательно, просто замечательно. Я-то знаю, какая меж просто хорошим студентом и студентом-отличником лежит принципиальная граница. Не смотря на то, что красный диплом вовсе не дверь на хорошую работу. Нет, у нас даже чаще случается наоборот, именно троечники могут рассчитывать на карьеру. Но отличный аттестат – это первый пропуск в элиту, национальную элиту. Элиту, что есть святая святых нации. Знаешь, сколько проблем у дворянских родов? Ну, да, ты же Климова читал. Без обсуждений, но много у него и верного. В том числе и рассыпаемый миф о наследственной избранности. А ведь сколько по этому поводу выдумывали несуразностей: и Ломоносову приписывали, мол, проезжал мимо боярин! И Жанне Д,Арк подводили внебрачность Гизов. И мать Сталина в барском доме полы мыла. Нет, всё это вымысел. И несостоятельность той теории доказали большевики. Да, наши с вами нелюбимые большевики. Они же дарвинисты! Вот после победы и окончательного утверждения начала строительства нового государственного строя, встал вопрос о создании и принципиально нового народа, способного соответствовать новой государственности. Первый их эксперимент – Сухумский обезьянник. Это только нужно представить: еще не закончилась гражданская война, ещё всюду разруха и голод, а тут уже выделяются огромные по тем временам суммы на создание научного центра по выведению расы рабов – полулюдей-полуобезьян, под видом «восстановления промежуточного звена»! Столько денег тогда только академик Павлов получал. Понятно, что не на собачек. Платоники, новые платоники: какой же коммунизм без рабов? Есть документы, что там производилось искусственное перекрёстное осеменение людей и обезьян. Какая после такого ещё фантастика! После и все переселения народов в целях скорейшей их ассимиляции – просто бытовой рабочий момент. И борьба с «голубой» интеллигенцией в двадцать девятом... А совсем уже близко – проект ещё одного лысого покровителя селекции: строительство Академгородков по заветам Циолковского. Мол, пусть умные люди между собой женятся и рожают ещё более умных: «Нашу советскую элиту»! Но, почему-то, получившиеся в таких браках дети даже высшее образование не все осваивали.

- Это вы совсем уж по Климову.

- По Циолковскому! Это его теория обновления расы. Да и Климов не на пустом месте вырос! Он весь из «лунного света» Розанова произошёл, а того-то простачком не назовёшь. Нет, тут совсем, совсем другое: если бы действительно элитность нации передавалась одним наследственным путём, то и не было б революций. То есть, каждый народ раз и навсегда выстраивал бы самый удобный для своего менталитета государственный строй, с самыми достойными представителями на каждой ступени пирамиды. И процветал бы до конца света. Для голландских протестантов это демократия, для иудеев – совет жрецов, для монголов – родовое рабовладение.

- А для русских – социалистическая монархия?

- Совершенно верно. Совершенно. Только в нашем народе так произносили: «Царство справедливости». Так-то оно так, но революции-то существуют! И народы то и дело меняют свои государственные и социальные взаимоуклады. Гармония через бунт и разруху? Хаос зарождения через насильственную смерть? Внешне это историческая бессмыслица, ведь при каждом социальном и политическом потрясении происходит многолетняя деградация государственности. Разруха, одичание. Но! Внутри народа при этом каждый раз происходит обновление правящих элит. У одного нашего замечательного философа есть хорошая разработка этой темы – Федотова не читали? Нет? Не стыдно, очень редкое издание, но и он лишь обозначил проблему «чина Мелхиседека» нашего времени. Помните из Библии того, неизвестного происхождением жреца и царя, что благословлял Авраама? Понимаете? Царь и жрец, неизвестно чей и откуда, не имеющий родословной! Для Библии, с её скрупулезными списками потомства, это просто безумие. То есть, почему он имел право благословить будущего первого еврейского патриарха? Тысячелетний вопрос Ветхого завета. А потом апостол про Христа провозгласил: «Первосвященник по чину Мелхиседекову»! И раскрыл эту тайну элит: не всё только по крови – по душе, но многое, очень многое и по духу – «по чину Мелхиседекову» передаётся.

- Так, значит, правильно англичане дают титулы певцам и учёным?

- И банкирам, к сожалению. За деньги.

- Почему?

- Духовность и нажива противоположны по направленности. Вот, так называемый «американский образ жизни», это же агония, агония белой рассы! Смотри сам, пусть они сейчас и покрывают мир, но это же насилие, то есть, пародия на Империю. Такая же пародия, как у Македонского, Наполеона или Гитлера. Что за власть на два-три десятка лет, ведь больше одного поколения насилием не удержаться. Насилием и ублажением жирных телес... Потом всё равно эра России. Только в ней, в её народе есть вечный дух иерархии, прообраз всемирного взаимоустройства – только в России Великая Пирамида всех этносов мира. Да... А наш лагерь замечателен, зря ты так о нём пренебрежительно. То, что здесь такие разные идейные направления собранны, это как раз и замечательно! Пусть побьются, потягаются. В столкновениях ведь побеждают не идеи, нет! На самом-то деле идеи не могут столкнуться вовсе – они же не физического, а ментального мира. Побеждают друг друга духи, которые эти идеи к нам приносят. Идея – только тень из ментального плана, здесь она сама по себе ничто. Тогда вопрос: чья она тень? За ней, так меняющей качества физические, должна стоять сила, то есть, сила этого самого духа... Как его имя? Кто там склонился над нашей Землёй? Чьи руки касаются её гор и долин, кто навевает сны и возбуждает жуткие, неодолимые желания и страсти?.. И у нас в лагере не хаос. Я внимательно всё отслеживаю. И по сторонам развожу, если уж очень жарко. Пусть спорят, шумят, пугают, лишь бы крови не пролили. Помнишь, как инквизиция даже самых злостных преступников казнила? Бескровно. Да! Человеческая кровь не принадлежит людям. Она для Бога. Всякая, пусть и случайно пролитая человеческая кровь – это всегда жертва.

- Вам это интересно? В смысле, чем это вас зажигает?

- Давно уже ничем. Это моя работа. Долг. Просто здесь под моим, извини, надзором и происходит это самое уложение будущих устоев. Здесь, как бы это не напыщенно звучало, выводится, выбраживает закваска будущей Всемирной Пирамиды России. Здесь её бродило и беременность – в столкновении идееносцев, в определении иерархий лидеров. Так-то ведь лучше, чем народ на площади выводить. К тому же, всякое бунтование в принципе бесцельно. Все эти взятия мэрий и телебашен. Там людская кровь, как недобродившее молодое вино, из старых мехов сливается в грязь. Просто, в грязь.

- Неужели...

- Да, молодой человек, да! Это вам пока страшно слышать. И мне в своё время нелегко было понять. Проще было взять, да и погибнуть. В тюрьме ли, в психушке. Но с возрастом и опытом приходит понимание своих сил. И задач. У меня же здесь собраны концы многих, очень многих ниточек. Со всей станы. И подалее. Здесь узелочек, а сеточка по всему миру растянута... Слушай. Только внимательно. Очень, очень внимательно. Готов? Тогда слушай. Да, мы живём в Седьмой день творения. Я сказал творения! Это не ошибка. Ибо наш день не тот день отдыха по иудео-христианской традиции, когда уже ничего не происходит. Демиург продолжает творить. Как и в первый, и во второй, и в третий. Только теперь творятся не стихии и ангелы, не деревья, звери и не человек, а новое, наивысшее земное существо, где все люди только его клеточки, лишь его составные атомы. Имя ему – Левиафан. Это библейский Гиппопотам, который не знает пределов воли, воли! Ибо он единое, совершенное, вечное и прекрасное государство для всех племён и народов. Для всех, навсегда. Гоббса когда-нибудь приходилось читать? Это великая цель конечного непролития человеческой крови. Мира для всего мира.

- Как же для всех и навсегда? Утопия! А чувства? И низменные в том числе? Вот здесь одни только патриоты собраны, демократов и близко нет, ну и где он, этот мир? А добавь сюда хасидов, толибанцев или мормонов! Они же и ночи не переживут. Где он, этот ваш мир?!

- Правильно, правильно, Глеб. Поэтому здесь только патриоты. Ибо на ближайшем историческом этапе Земле предстоит задача обустройства России. Одной России. Почему? Да потому, что именно в нас дозрело призвание на мессианство. Того, что исказили православные апологеты: «богоносность»! А на самом деле – призвание на волевое установление мировой социальной справедливости! Ибо в России одной только и есть идеал духовного царства. Справедливого царства. Вечной иерархии! Законности через неравенство. Какая нам, русским, демократия? Это только для мелких западных амёб: когда путём голосования ухо может быть избрано глазом, а шея – прямой кишкой! Это только для их бесформенного студня, где нет ничего, кроме элементалиев-персон. Но и это, ты сам понимаешь, ложь: там тоже иерархия, но в худшей своей форме – финансовая, алчная... Нет! Наш Левиафан будет иметь самое строгое деление на касты – органы жизни. И всё будет происходить без насилия, без революций и переворотов. Всё только по воле и идейным соображениям. Ведь все современные партии и есть эмбриональные зачатки будущих органов и тканей. Ибо только они сортируют и собирают сходные психотипажи. И, повторяю, безо всякого принуждения – от природы. Ведь все наши нынешние партии имеют очень, очень древние родословные. Церковники называют их сектами, а на самом-то деле они суть прообразы Тех, кто проецирует из Космоса на Землю свои тени-идеи! Да! В партиях спит до времени заряд страшной силы, который сработает только при правильной последовательности соединений всей электрической цепи! Вопрос: кто соберёт? Кто она, эта знающая последовательность цепи элита?

Филин совсем перешёл на шёпот, пригнувшись к Глебу, словно их кто-то мог здесь подслушать. От его давящего и подчиняющего возбуждения хотелось и уйти, и приклониться одновременно. Чередующиеся волны притяжения и отталкивания, как прибой, раскачивали Глеба изнутри. Но куда уйти? И куда приклониться? Он попытался противостоять этому прибою. И для этого, как мог, не слушал, не включался в шипение, в силовое излучение горячечного дыхания. В смысл загружения...

- Самое главное нам сейчас – убить Церковь. Она принесла и навязала русскому народу совершенно противоположную по своей цели задачу строительства идеального царства в ином мире, уже после смерти. Счастье и справедливость – после смерти! Как это может понять пусть даже простой, необразованный, но реально чувствующий свою плоть человек? Никак. Поэтому Церковь не могла и не сможет насытить Россию: всё время в народе шёл, идёт и будет идти бунт против идеи рабской покорности смерти ради «загробного счастья». Народ-то хочет жить, а не умирать! Настоящие русские люди не желают склонить головы перед чужой им религией, навязанной дружиной варяга Владимира. Да! Россия всегда сопротивлялась Церкви, всегда пыталась разорвать её душные цепи на множество частей: наши стригольники, иудействующие, хлысты, бегуны, прыгуны, скопцы, духоборы, толстовцы – это же всё очень стабильные симптомы!.. Смотри, вот хотя бы те самые оболганные хлысты, Люди Божии – что? «Свальный грех?» Может, и было, но только что в самых экстазных, воспалительных случаях. А главное же – это она! – община, «корабль»! С его единством имущества, полной открытостью личной жизни перед ближними. Истинное братство. И, в то же время, там есть строгая иерархия. Иерархия духа: саваофы, христы, богородицы и кормчие! А если и этот пресловутый общий секс, то он тоже не для себя – он же бездетный, для сублимации. От них, от хлыстов, произошли русские большевики. В самом чистом виде! Вся корчагинская страсть от заповедей нашего Данилы Филипова, от жажды абсолютного равенства и свободы, а не от европейских марксовых бормотаний про выгоду общих орудий... Какая выгода? Братство! Вот что не поддавалось ни казням, ни лести, когда идеология называлась откровенно – вера помноженная на волю! Да с семнадцатого века можно проследить любую современную партию. Доподлинно. От анархистов до монархистов... Всегда были и есть люди, требующие для себя особого, непереносимого для других духовного накала, алчущих рая уже здесь, сейчас, на этой грешной земле. И для всех. Коммуны народников? Ячейки социал-демократов? Вот и опять знакомые «корабли»: в коммуне-ячейке всё должно быть общее. Идеально общее, вплоть до отказа от семьи, детей, от себя самого. О, эта их опаляющая, иллюминирующая, феерическая страсть! Это же страсть справедливости всем и тут, уже сейчас, а не за далёкими облаками! Настоящие коммунисты! И поэтому, кем же большевикам ещё было быть? Конечно саваофами, христами, богородицами – не меньше! Оттого они все эти Вятки, Петербурги, Екатеринбурги и Сергиевы Посады переименовывали из христианский святых в собственные имена, ритуально заполняя собой российский небосвод!.. И пусть на какое-то время запал ослаб, лет двадцать, как ослаб... Но это было! Было! Эх, какая же сила вырвалась тогда из-под давящего церковного спуда...

Филин привстал, и из его рукава выпала в траву пригревшаяся там змейка. Глеб отшатнулся, но Филин удержал его за плечо, потом удивлённо посмотрел на свою левую ладонь:

- Какое, однако, у тебя поле сильное. Смотри дальше: кто ещё в лагере? Шичкисты? Так они и не скрывают, что от чуриковцев своё происхождение ведут. И их родоначальник, доктор Квадратов, прошёл у братцев полное – ты понимаешь? – полное посвящение. А те с 1906 года только для вида как «Общество трезвости» функционируют. Это для жандармов, а как они были молоканами, так и оставались. Почему в тайне? Дело в том, что отказ от водки, мяса и табака – всегда был очень заметным признаком официально гонимого сектантства. По нему полиция легко вычисляла общины. А когда уже множество народа не пьёт, не курит – всё скрыто. Ведь, на самом-то деле, на сегодня нет вопроса «пить или не пить» русскому народу, а есть задача: через неодолимую, физиологическую ненависть к вину оторвать его от жидо-христианского причастия. Метафизически освободить нацию от христианского загробного Бога. Повернуть его волю к Земле. Вот где беспощадный фронт! И они уже много сделали. Да, много... Пойдём-ка, пройдёмся.

- Но, я как-то и не представляю Россию без тысячелетнего Православия.

- Тысяча лет? Тебя так давит эта циферка? Тогда нужно чтобы ты узнал, что нам, как нации, уже семь, десять, двадцать пять тысяч! Когда мы будем знать свою родословную на миллион лет, тогда нас, так же, как и евреев, уже на эту удочку «придите ко Мне все труждающиеся и обременённые...», не поймаешь. Мы – троянцы, этруски, мы арии. А потом, кто говорит, чтобы православие насовсем убирать? Нет! В нашем будущем государстве всему место найдётся. Для всех типов психики, и для рабской в том числе. Лишь нужно правильно определить всему место. И чуток реформировать в националистический, конкретно славянский толк. Чуть-чуть сместить некоторые богословские акценты – в старообрядчество. По Аввакуму: православие есть родоплеменная религия Руси. Как иудаизм. И мне, например, очень близок Климент Александрийский. Он почти полностью наш, почти чистый гностик. Я тебе даже больше скажу: в лагере специально нет церковной секции, чтобы подтвердить идею о её необходимости. Помнишь теорию о стабильности философской системы? Обязательное условие – нести в себе самой элемент несостоятельности, эдакий подконтрольный сектор протеста, для направления поисков и развития. Иначе система не жива.

- И тогда ещё вопрос: как же та работа Шафаревича? Про социализм и ереси?

- Шафаревича? В чём-то и он, конечно, прав. Но, ведь он описывает только Запад, католицизм и протестантизм. Эти болезни, конечно же, заразны и для нас, но не смертельны. Все прививки европейского происхождения были в лучшем случае катализаторами своего собственно русского процесса брожения, так как не имели возможности опуститься за определённый интеллектуальный барьер и быстро разрушались в народной среде. Например, те же анархисты, ввезённые Восточными тамплиерами, или кадеты Розенкрейцеров. А произошедшие от Иллюминатов интернациональные троцкисты были просто физически уничтожены своими же детьми – национальными большевиками-хлыстовцами. Шафаревич... Это его, якобы наивное, желание хоть сколько-нибудь придать православию человеческое лицо, оправдать его историческую тупиковость... Прости, но мне трудно о нём говорить справедливо, он мой личный враг.

Неспешно, потихоньку они вышли к воротам лагеря. Забавно, что «серенький» Филин распространял «серость» и на Глеба. На них никто не смотрел. С ними даже не здоровались. А, может, все лагеряне за эту неделю так передружились и перессорились, что не желали друг друга видеть. Главное полотнище окончательно провисло. Флага с Андреевским косым крестом просто не было: «Антропософы либералов уехали от нас вчера с вечера. Но, это ничего, они свою лабораторию полноценно отвели». Зато рериховский вымпел был аккуратно выглажен. «А над Белым домом ни «рерихианского», ни «либерального» не было». Тут Глеба снова закачало внутренним «прибоем». Он едва устоял.

Глеб хотел войти в ворота, но Филин удержал его за рукав. Навстречу им вываливали те самые ребята-футболисты, под прикрытием которых Глеб сумел оторваться от пастушков. Ребята остановились, закивали в его сторону: «Вот он, гад! Тот самый! Да, да! Он, сволочь». И стали обступать неплотным широким кольцом. Филин застыл, слегка прикрыв глаза своими полупрозрачными, как промасленный пергамент, почти не скрывающими зрачков, веками. На Глеба повеяло холодом. Что-то почувствовали и сами ребята, стали переглядываться, ища, кто возьмёт на себя лидерство. Наконец вперёд высунулся невысокий крепыш с хорошо закаченной шеей:

- Ты кто? – Зря он так начал, грубовато. Опыта ему ещё явно не хватало. Глеб тоже, как и Филин, приспустил веки. Растопырил пальцы опущенных ладоней. Тихо выдохнул:

- А ты кто?

- Ты здесь чего ищешь? – Парень уже не мог перестроиться.

- Я, кажется, тебя спросил?

- А охрана!

Ситуация становилась всё глупее и глупее. Но разрядить её требовалось необидно для ребят и себя. Глеб решил просто проигнорировать самозванного лидера, и обратился через его голову:

- Ребята, что вы хотели? Говорите, не стесняйтесь.

Те мялись, переглядывались, похоже, что настоящий вожак, направлявший их агрессию на Глеба и Филина, не желал светиться, выдав крепыша в подставку. Но тот уже и сам зажёгся возможностью покрасоваться в предложенной ему случаем роли:

- Я тоже тебя спросил: что ты ищешь в нашем лагере? Что ищешь?

Его нужно было отключить.

- Ребята, я весь внимание.

- Мне отвечай! – Парень сделал шаг, протягивая руку.

Урок первый: как только рука коснулась глебова плеча, она оказалась прижатой под ладонь. Лёгкий поворот корпуса – и парню пришлось стать на колени. Все расступились и обнажили истинного лидера. Высокий, очень худой, он от неожиданности оглядывался, ища куда скрыться от нестандартно сложившейся ситуации. Держа крепыша на коленях, Глеб обратился к длинному:

- Я всё же не понял: в чём я виноват?

- Вчера был разрушен наш знак на берегу. А там видели ваших друзей. В таких вот белых кроссовках. И в солдатском камуфляже.

- У меня тут из друзей только Дажнёв и Семён Семёнович.

Малый попытался встать. Глеб ему разрешил, отступив на полшага.

- Тут ещё двое вас искали. Они так и сказали: «Друга».

На «вы», это уже неплохо. Это признание, что он выиграл. Можно мягко перевести стрелки в сторону.

- Семён Семёнович, я не знаю, о ком они говорят.

Но – совсем неожиданно – Филин полушёпотом:

- Пошли вон. Быстро.

Ребята и пошли. Пошли дружно, даже не оглядываясь. Глеб удивлённо уставился на худенького, сутулящегося пожилого человека, в вязаном жилете и художническом берете. Тот же хитро сощурился на Глеба:

- С твоим полем не обязательно пальцы заламывать. Если тебя раскрыть, ты и так будешь на колени ставить. Ох, совсем как мои ученики. С теми тоже периодически случается, бунтуют. Закон равновесия стаи и вожака. Проверяют меня на прочность, а себя на взрослость. Ладно, мы с ними вечером, у костра помиримся. А пока пусть чуток поволнуются, пошумят, попереживают.

Молодёжь, отойдя на достойное расстояние, бурно разбирала свои ошибки. А Глебу теперь пришлось рассказывать Филину всё: и про убийство на повороте, свидетелем которого он стал, и про скитания по горам и по долам. Про лесничество и участкового. И про Бабу-Таню, с её тёплым ручейком и кошкой. При последнем Филин заметно напрягся, стал чуть-чуть подёргивать левым плечом, похрустывать суставами пальцев:

- Где, где, ты говоришь, она сейчас живёт? Надо бы мне с ней обязательно встретиться. Обязательно. Это, судя по всему, наш человек. Местные старообрядцы, кержаки, очень, очень интересный народ. Покажи-ка пояс... Да, да, это они, контровые свастики. Здесь же, Глеб, на Алтае, сходятся мировые полюса. Но не земные, географические, а этого мира и антимира. Здесь, где-то совсем рядышком проходы в Беловодье – в Шамбалу. И ведь кержаки знают где, но молчат. Скрывают. Может она тебе откроет? Так просто она бы не одарила, значит «отметила»... Первый-то проход описан Рерихом: под пятью вершинами Кинчинджунги. Беловодье-Шамбала-Агарта. Этот сакральной город арийской космической мудрости, добро, охраняемое злом. Мир, о котором так мечтал доктор Фауст...

После Глебова рассказа, Филин окончательно перестал прятаться. Он теперь даже не смотрел на него, не сомневаясь в глебовой покорности. Он нескрываемо пел… Что-то это очень, очень напоминало... Сколько же раз Глеба принимали за другого? Сколько раз, его, не спрашивая согласия, «женили» на самых странных, фантастических и отвратительных идеях. Подсчитать? И всё из-за его внутреннего, именно внутреннего молчания.

Один раз некий маститый питерский программист, с которым они оказались долгими соседями по гостиничной комнате, когда собирали «систему» для молодого губернатора Нижнего, после трёх вечеров активного и тупого анкетирования на темы морали и политики, щёлкнул в своей голове неким выключателем и стал напористо убеждать Глеба изменить «неверное» мнение о масонах. Предлагал новые знакомства в Москве, новые книги. Глеб тогда, лёжа на своей кровати, смотрел на нестарого ещё доктора наук, и беззастенчиво улыбался. Было даже желание подыграть и узнать имена этих «новых знакомых». Но! Только что они «убрали» своего Меня. А с Глебом бы и подавно не стали церемониться. И, ко всему, это питерец не знал кто такой Глеб, а его столичные «братья» сразу бы подняли списки «неблагонадёжных». И тогда уж, вместо ожидаемой денежной премии за нового кандидата в ложу, рекомендатель получил бы по жирной шее... Но это только занимательный анекдот из жизни профессионального патриота... Всё гораздо болезненней: если проследить постоянную «узнавания» в нём «своего» теми, кого он, мягко говоря, за «своих» не считает, то тогда получается, что в нём чрезвычайно высок фон тайного с ними созвучия. Да, Филин намного и умнее, и интереснее, в конце концов, сильнее какого-нибудь там Мурченко или Дажнёва. Подобную «раскачку» Глеб испытывал только в присутствии Джуны, случайно оказавшись рядом с ней на похоронах Талькова. И всё же, что, действительно, в нём таится такого, что заставляет этих, ну, неприятных ему людей, воспринимать его за родного? Вот и Филин, как Карабас-Барабас или колдун из Магриба, вдруг опознал в нём своего Буратино или Аладдина, с помощью которого он теперь откроет потайную дверь или достанет лампу. И проникнет к старообрядцам. В их Беловодье. А почему он так уверен? Или это как-то связанно с тем, что на водопаде Глебу показала Светлана? Волчица была сном, и сном исчезла. А змей становится реальностью дня.

Или сном становился день?..

- Все равновесия Евразии соблюдены здесь. Хан Алтай – ось, он кратчайшая связь всех трёх миров. Здесь, и только здесь, можно проникать в любую зону материи, астрала и ментала. Именно здесь Эрлик подарил людям смерть, упокаивая, освобождая их от стареющих тел. И именно здесь мы можем уйти в бессмертие – телесное бессмертие... Смотри... Там, в Шамбале, лежит Великий Арий... Смотри... Когда-то Земля вращалась гораздо быстрее, и её окружало четыре луны. Притяжению противостояла центробежная сила. И тогда на земле росли, не ломаясь под собственной тяжестью, гигантские хвощи. Их следы мы находим повсюду... Но скорость вращения замедлялась. Смотри. И вот упала самая малая луна... Был первый потоп. Погибли гигантские растения... Превратившись уголь... Смотри... Это наступила эра великих динозавров. Земля, окружённая тремя лунами, ещё не так давила на жизнь, её заполнявшую. И их большие сердца могли прокачивать густую кровь, их огромные мышцы позволяли гордо подымать головы... Потом упала и вторая луна. И опять был потоп. Кровь гигантских животных - наша нефть... На небе оставалось две луны... На Земле жили гигантские люди. Это были дети богов, или дети библейских ангелов, титаны... Они не теряли связи со своими отцами и могли слышать Космос... Их мир слишком условно называть цивилизацией... Это было иное... Но упала третья луна... Земля завращалась совсем лениво, как сейчас. И потоп опять залил равнины, и только вершины гор сохранили жизнь. Последние из оставшихся Ариев лежали, они уже не могли стоять, собственный вес убивал их, и великие сердца останавливались. Они умирали... И тогда трёх самых молодых – Мужчину и с двух Женщин – унесли в подземелье реликтовые человекоподобные обезьяны йети. И там они заснули... Ты видишь?.. У всех народов арийской крови существует одинаковое описание этих спящих. Во всех наших сказках и легендах Герой ждёт срока пробуждения... Где-то он Бова-королевич, укрытый до времени в дупле священного дуба, где-то Святогор, живой, но в гробу... И главное же для всех ариев – найти, разбудить, получить своё наследство – живую связь с Космосом. Без этого арии могут погибнуть под атаками недочеловеков... Да. Эта идея всегда поднимала белые волны с запада на восток, вопреки жёлтым «переселениям народов»: Траян, Александр Македонский, Наполеон, Гитлер... Они искали тайную страну Гипербореев, границы которой стерегут в золотоносных пещерах одноглазые карлики... Искали... Но только для России этот путь оказался открыт! Ермак – воля Русского Востока. Как мало мы о нём знаем правды… Только России дано было лечь по Евразии так, чтобы центр Мира стал и её центром. Здесь он, Хан Алтай. И... и свастика – наш арийский ключ к Космосу! Сталин чувствовал это, но сам Джугашвили из-за его семитского окружения не мог применять свастику. Поэтому у него и не получилось с переносом столицы в Новосибирск. Да! Он лишь успел подписать генеральный проект перестройки, и через три месяца был убит... Так было надо... Но всё-таки столица будет именно здесь, в Сибири: Москва слишком забита энергетикой христианства и не сможет принять на себя миссию Главы Великого Левиафана. Слишком много в ней православных мертвецов и икон... Скоро, скоро блудница утонет в своей собственном сраме... Её суждено саморазрушиться. И Белый дом только очень слабое, самое дальнее предвестие, зарница... Мы работаем. Нас уже хватает...

Они вышли к берегу. Глеб присел у воды, и Филин возвысился над ним на остром, косо торчащем камне – точно живой памятник себе, маленькому потомку великих предков. Филин, сцепив пальцы за спиной и вытянувшись в струнку на краю залепленного лишайником, крупнозернистого валуна, смотрел вдаль сквозь свои прозрачные веки, и словно спал. А его сны видел Глеб: свет вокруг тускнел, мерк, а слух, наоборот, обострялся до звона, и чужие слова, ударяясь в резонирующий череп, распускались, расцветали картинами. Серовато-дымные, перламутрово скользящие в боковом зрении, неясные видения сходились к центру, становясь всё контрастней, живее, перекрывая реальность. И вот сами стали реальностью – словно оживающие фотографии со спутника: гигантский, выпуклый полукруг Земли – вихри циклонов, спирали облаков и ветров над материками… И над всем – чьи-то чёрные руки в круговых магических пасах... Пасы заводили и смешивали хороводы облаков и народов... И Земля всё уменьшалась, удалялась, превращаясь в крохотный, играющий ртутным блеском шарик... А руки... руки…

Так это: это же были его собственные руки! Глебовы руки...

Так когда-то он засыпал за рулём: одни видения заслоняли другие, и, вместо дороги, он вдруг оказался дома, маленький и виноватый, а отец ему что-то выговаривал, выговаривал... и он, такой неправый, слушал, слушал... Пока почти не уткнулся лицом в огромное колесо КАМАЗа...

Филин выговорился и опал. Сошёл с постамента, зябко сунул ладони под мышки. Под лохматыми бровками дотлевали желтоватые огоньки. И он теперь очень ласково заглядывал Глебу в лицо, очень ласково. Ну, конечно, а кто его к Беловодью-то проведёт? К Арию? Он, он, Глебушка. Баба-Таня другому-то Буратино-Аладдину не доверится. А без её волшебного клубочка дорожки в бессмертие не отыскать. Так-то. Но что предлагают взамен? Посвящение в элиту будущего мира? Как же, как же, помним, что начинали-то разговор с Красного диплома. Власть, власть дадут! И будет он не какой-нибудь слепой кишкой в Великом Левиафане, нет! Глеб будет его глазом. Или пупом...

- Мне так хорошо сейчас было... Хорошо. Ты мне очень неожиданно раскрылся, сам даже не подозреваешь, какая у тебя судьба может быть. Может быть... Может и не быть. Но я постараюсь, постараюсь тебе помочь. Верь, я могу. Ибо Гносис – это единственно реальная сила, направленно меняющая мир. И эта сила нас с тобой теперь завязала. Просто так мы уже не расстанемся, я тебя не отпущу, прости, но не отпущу... Я тебе ещё про Барченко должен рассказать, про Александра Васильевича. И про Глеба Бокия. И много ещё чего: Хотя, оп, у меня вот-вот начнутся занятия с детишками! Они же у меня про четыре луны в себе ищут. И находят. Детям это удивительно легко, если им технику медитации пораньше давать. Жаль, твоей дочки здесь нет, я бы и её раскрыл.

Ага. Спасибо. Глебу захотелось срочно пойти куда-нибудь окунуться: кроме тупой боли в затылке, он весь как будто покрылся липкой, сальной грязью.

- Да, Глеб, ещё, – там, около кухни на берегу стоит двойная палатка. С трубой. Так это баня. Приходи-ка сегодня часиков в двенадцать ночи. Все случайные уже разойдутся, мы и помоемся. Обязательно приходи! Обязательно. В двенадцать только свои будут. Наши.

Филин отходил, оглядываясь и продолжая и улыбаться. Отпустив его подальше, Глеб быстро опустился к воде и с колен зачерпнул полные бесчувственные ладони. Ни тепла, ни холода. Прилёг на камень и погрузил лицо в упругие стерильные струи. Выдохнул, пуская щекочущие пузыри... Вода постепенно смывая увиденное и услышанное, успокаивала. Фу, легче! Фу! Глеб встал, повернулся и ... увидел давешнего крепыша, переминавшегося поодаль с ноги на ногу. Ну? Парень шагнул и, через шум реки тихонько забасил:

- Глеб, я хочу попросить у вас прощения! Я же не знал, кто вы! Нам потом Юра всё рассказал. И ещё. Если вы не заняты, мы вас приглашаем к себе в гости. Посидеть, поговорить. Немного перекусим.

Говорить сегодня уже невмоготу. Но и отказать нельзя. Мир всегда всего дороже.