День начался с полусвета.

Полковник, перемогая ночью боль-нудоту, проснулся поздним утром.

Вышел из комнаты, где спал, в пустую горницу с окнами, затененными на ночь плотными шторами.

Прислушался.

В доме затишье.

Откинул с одного из окон штору: в саду властвовала охваченная золотом осень – а на него из настенного зеркала в упор смотрело невыразительное лицо, обрамленное поредевшими волосами в тусклом серебре, – лицо смертельно уставшего человека.

Силясь понять того человека, состроил, сморщившись, недоуменно-глупую гримасу…

Томилась душа… томилась…

На столе стояло большое блюдо с иссиня-синим виноградом горкой. Рядом - записка с подробным указанием, где стоит еда.

Следуя указаниям хозяйки, прошел на кухню: налил себе лишь горячий чай в чашку.

Вернулся в горницу. Поставил чашку с блюдцем на стол. Отщипнул одну виноградинку. Бросил в рот. Поспешил высвободить из шторного плена остальные окна.

В горнице стало светлее и просторнее, а усталый человек замер в оцепенении у окна: над морем, лоснящемся переливчатой гладью и с единственной лодкой, причудливой легкой гондолой стремительно несущейся от берега вдаль, по широкому небосклону медленно плыло размашистым крылом ангела белое облако.

Виктор Николаевич резко отвернулся от окна. Сделал шаг и тут же уперся взглядом в иконный угол, где на фоне темно-малиновых с белым затейливым орнаментом обоев струился мягкий свет лампадки.

Торопливо вернулся к столу. Залпом выпил остывший чай.

Огляделся.

Заинтересовавшись старым ушастым телефоном, эбонитово-черной горкой вызвышавшимся на этажерке, поднял трубку, поднёс к уху – тишина. Положил трубку на рычаг.

С равнодушно-отстраненным видом стал перебирать книги, стопкой лежащие на нижней полке этажерки.

Взял в руки одну из них – в мягкой обложке тоненькую книжицу с вложенными меж страниц листочками.

Не успел раскрыть книжку, как те листочки вывались и веером рассыпались по полу. Поспешно наклонился, чтобы собирать их. Виктор Николаевич отметил про себя, что текст на листах напечатан на машинке с буквой «о», пробивающей страницу насквозь: точь-в-точь, как дома на машинке у Ирины…

На одном из поднятых листов прочитал набранное первом крупными буквами название: «Надгробные песнопения». Невольно прочитал монотонным голосом вслух:

Един бессмертен - только Ты,

Творец, податель жизни людям;

а мы из праха созданы

и горстью праха снова будем!

Глубоко-глубоко вздохнул. Неопределенно хмыкнув, бросил взгляд в окно, где нежное облако истончалось на глазах и таяло… таяло… - и скоро небо, растворяясь в синеморских водах у горизонта, полностью очистилось и засветилось щедрым солнечным светом: ангельское крыло окончательно истаяло – но чистый образ его остался в душе…

Пересиливая себя, полковник сел на диванчике. Собранные листы в кучку рассеянно держал в руке. Пытаясь уяснить смысл слов, выстроенных в ритмические строки, продолжил чтение глазами, – и словно кто тихим и прикровенным голосом нашептывал в самое ухо:

Среди последнего прощанья:

«Вот, братья, с вами разлучаюсь,

Вот оставляю вас друзья, -

Навек прощайте, удаляюсь, -

Куда иду, не знаю я;

Кого в пути я повстречаю,

Или что будет там со мной,

Не знаю, братия, не знаю;

Но знает Он, Создатель мой, -

И вот на зов Его иду я…

А вас, и плача и скорбя,

Молю я - вспомните меня,

Когда поёте: аллилуйя!

Полоснуло по сжатому сердцу…

Виктор Николаевич, сбитый с толку то ли прочитанным глазами, то ли донесенным до слуха чужим настойчивым голосом, тяжело поднялся с диванчика.

Отстранившись от всего разом и погрузившись в разгадку внезапно возникшей неразрешимой мысли, полковник уперся лбом в стену. Простоял так мгновение-другое, а затем со взрывными словами:

- Бред какой-то!.. – в сердцах бросил листы на пол.

Тишина, отмериваемая жестким стуком часов как по железному дну пустого корыта, ужимала замкнутое пространство горницы до черной дыры.

Алехин поспешил к выходу, но, уловив коснувшуюся вскользь сознание осуждающую мысль, резко вернулся и, быстро-быстро собрав разбросанные листы, вложил в книжку, которую аккуратно положил на прежнее место.

Только затем пулей выскочил вон, а в ушах набатно всё продолжало и продолжало звучать отчетливое и хорошо осознаваемое:

- Аллилуйя!

И на улице, где светлый день в солнечных ризах и где полновластной хозяйкой золотисто-алая красавица-осень, – тишина.

Обозрев сад в тяжелой розвеси полуоголенных ветвей и убедившись, что Протасовны нет ни там, ни во дворе, Алёхин, плотно прихлопнув дверь в дом, скрипнул калиткой и вышел в проулок.

Скоро был на краю обрыва, по которому меж зарослей шиповника и кизила вилась крутая тропинка вниз, где плескалось в сине-стеклянном лазурите широкое море.

Не задумываясь, начал спуск.

Первые метры прошел быстрым шагом. Скоро задохнулся от спешной ходьбы и, опомнившись и укорив себя, остановился.

Передохнул.

Назад, однако, не повернул, а, охватив беглым взглядом округу внизу, где прибрежный ветерок плел золотые косы из песка, осторожно продолжил спуск.

 Да его и самого ветер с гор, объявившись неожиданным попутчиком, слегка подталкивал в спину, - и уже скоро полковник-отставник был внизу.

Ступил на песчаный берег и шагнул вперед – где синий разлив просторного моря в искристой ряби солнечных бликов.

Задержался у кромки и, прихватив с земли горсть гладких камушков, стал бросать их в светлую воду с белыми медузами, во множестве зависающими прозрачными зонтиками.

Дуга полёта при размахе слабой руки была столь короткой, что галька плюхалась в воду близко от берега, - и он равнодушно смотрел на разбег легчайших кругов, набегающих на его колеблющееся у ног отражение.

Казалось, что вокруг было пустынно.

Пустынным виделось в ближайшем обзоре и море, однако сквозь частый плеск набегающих на берег волн пробивались человеческие голоса.

Не отдавая себе отчета, машинально сдвинулся с места и медленно-медленно пошел по урезу воды в сторону, откуда доносились слабые звуки.

Прошел немного и обнаружил в отдалении армейскую брезентовую палатку, вокруг которой суетились люди.

Обозрев открывшуюся панораму, заметил, что как раз напротив временной стоянки по гребню сменяющих друг друга валов качалась вдали небольшая шхуна.

Лагерь расположился в некотором отдалении, а совсем рядом обнаружилось целое кладбище рыбацких лодок, рассыпающихся на песчаном берегу в прах.

В одной из таких лодок сидел местный спасатель. Рядом, в ногах, по обыкновению, – преданный пёс.

- Прогуляться вышли? – Сергей, поприветствовавший подошедшего первым, вновь перешел на «вы».

Алехин, молча пожав руку, отозвался кратко:

- Вроде того… – однако через паузу уточнил: – Вот решил посмотреть, кто это там.

- Это они и есть - вчерашняя компания…

- Археологи? – в голосе пенсионера проявился настоящий интерес.

- Ну да… археологи-подводники… «черные»… - сухо подтвердил аквалангист.

- И тут «черные»… есть «черные» копатели… есть и археологии «черные»… – скрыть своего раздражения Виктор Николаевич точно не мог.

- Да, неофициальные значит… - подтвердил Сергей вроде как осуждающе, но продолжил более снисходительно: - Только кому сейчас наука нужна? То-то и оно, что никому! Всё стало неофициальным в нашей жизни… да и сам жизнь тоже… – вздохнул. – А Евгений, между прочим, археолог талантливый… Умница… хотя и циник… отчасти… - помолчал. Продолжил: - Я его с детства помню. Он с отцом… известным археологом… каждое лето приезжал. Мы тогда с ним и познакомились… Оба еще мальчишками были… Случалось, что и дрались… – вновь глубокий вздох-выдох. – Что-то, конечно, и для науки делает… докторскую, знаю, пишет… А так больше на себя работает… Часто за границу ездит…

- Понятно… – догадливо протянул пенсионер-полковник.

- Они вот-вот должны выходить… время… - Сергей поднялся и пристально всмотрелся в сторону шхуны. Предложил: – Пойдем к ним. Посмотрим, что они там сегодня надыбали…

Алехин видел, что шхуна пришла в движение и медленно поплыла к берегу, а из воды показалась первая голова в маске… Следом сразу две головы… И еще… еще…

Скоро из морских глубин, один за другим, вышло несколько человек, облаченных в черные гидрокостюмы. Среди них особо выделялась тоненькая фигурка, всей своей пластикой подсказывая, что – женская.

В руках каждого – железный садок.

Первой стянувшей с лица маску оказалась вчерашняя девушка.

Скрыть изумления Алехину, стоявшему с Сергеем недалеко, не удалось, а девушка с неясной, как тень, улыбкой на побледневшем лице бросила в их сторону мимолетный лукавый взгляд и приветственно помахала им рукой.

Сняла с ног ласты, и босыми ногами прошлась по сыпучему песку, а, когда ей помогли снять со спины акваланг, перед тем, как удалиться в палатку, обернулась конкретно к Алехину и, откровенно демонстрируя свое превосходство, поддразнила дерзкой усмешкой.

Хотя то промелькнуло кратким мигом и вполне могло быть помнившимся видением, полковник однозначно усмешку, как вызов, принял на свой счет и смутился.

Евгений, успевший снять всё, кроме гидрокостюма быстро подошел к стоявшим на особицу любопытствующими зрителями и, не поприветствовав даже приличия ради, сходу возбужденно сообщил:

- И всё-таки я ее найду! Ишь, напустил туману! Но я, кажется, догадался, где то место…

- Я рад за тебя… - неопределенно пожал плечами Сергей, к которому, как верно понял полковник, и были направлены прозвучавшие откровенным вызовом слова.

- Не похоже!.. – с явной досадой и даже неприязнью отозвался на то археолог. – Я давно догадался, что ты знаешь!.. – и, утвердительно возвысив нервный голос, добавил: – Оно где-то совсем-совсем рядом… А как будто заколдовано… – бледные скулы его дернулись. – Вот, смотри, что нашли сейчас… - Евгений торопливо вынул из железного садка плоский черепок. Протянул Сергею. – И что видишь?!

- Вижу… рыбка вот… - приняв в руки черепок, спокойно произнёс тот.

Алехин, не скрывая любопытства, всё внимание своё направивший на глиняную пластину с четким графическим рисунком в чужих руках, не только с интересом вслушивался в перебранку с понятным обоим подтекстом, но и отметил про себя, что меж губ явно недовольного Евгения вздрагивает злобно-насмешливая улыбка.

-Ты под дурачка-то не коси! - неистово оборвал археолог Сергея. – А то ты как будто не знаешь, что это за рыбка?

- Если и знаю, то что? – теперь вызов прозвучал из уст местного спасателя.

К ним стремительным легким шагом приближалась девушка, уже переодевшаяся в джинсы и черную тунику с длинными рукавами. С выражением крайнего недовольства, подошедши, она молча взяла из рук Сергея черепок и так же молча, встряхивая на ходу распущенными по спине волосами, удалилась и скоро скрылась в палатке.

- Ишь ты! Хозяйка! – однозначно опешивши, Евгений бросил ей в след, но пояснил: – Это она нашла… – и вновь обратился к Сергею: – Ты же отлично знаешь, что где-то рядом и есть место для таких «рыбок»…

От моря резко подул прохладный ветер, под ноги нагонной волной прибило кучную слизь белых студенистых медуз, – и все трое с общим выражением невольной брезгливости на лицах, разом перешли на новое место, подальше от воды.

- Жень, это всё твои фантазии… – только отошедши в сторону, более-менее сохраняя миролюбивый тон, откликнулся Сергей на слова настырного археолога, на что тот, продолжая настойчиво убеждать, сказал:

- Не упорствуй! – и добавил, значительно подчеркивая интонационно: – Я заплачу! Я очень… очень хорошо заплачу! Ты таких денег здесь никогда не увидишь!..

Сергей не отозвался. Оставив Алёхина одного, быстро повернулся и стал уходить от стоянки археологов, но через минуту-другую, обернувшись, позвал:

- Полковник, ты идешь?!

Растерявшийся было Виктор Николаевич поспешил следом, а Евгений, в сердцах махнувший рукой, бросил вдогон:

- Завтра придешь!?

- Дожить надо… – откликнулся нехотя Сергей, ожидая Алёхина.

- Да уж постарайся – доживи! – И археолог направился к своим товарищам, закончившим собирать армейскую палатку и загрузившим ее с частью оборудования на причалившую к берегу шхуну.

Скоро большая лодка, натужно напрягаясь явно старым мотором, отчалила с пассажирами, выстроившимися в рост, и поползла в противоположную сторону от направления, куда уходили двое, оставшиеся на узком побережье одни.

Возвращаясь к дому, они какое-то время шли в молчании, но Виктор Николаевич не выдержал - спросил:

- Что это за рыбка?

- Рыбка? – перепросив на автомате, Сергей остановился. Обернулся и долгим взглядом проводил тихоходную шхуну до поворота, за которым она и исчезла. Заговорил наконец: - Это не просто рыбка… Это, можно сказать, иконка… как иконка… Это ранний символ Христа… самый первый… - снова помолчал. - У Евгения идея фикс – найди в море руины ранней христианской церкви… Отец его упорно искал… Теперь вот он в упорном поиске…

Распрощались у дома Протасовны, которая в тревожном ожидании стояла на крыльце и стояла так, вероятнее всего, давно.

Чувствуя за собой вину перед доброй женщиной и напряженно думая, как бы сейчас исправить свою оплошность, Виктору Николаевичу, однако, на ум ничего подходящего не шло, и тогда он просто сообщил сходу, что очень голоден, - и тем не просто повинился, а снискал себе еще большее расположение и участливую заботу.

Скоро он сидел за вновь щедро накрытым столом в горнице и, за время долгого отсутствия нагуляв себе аппетит, ел с удовольствием, чем и обрадовал хлебосольную хозяйку.

Отобедав, полковник завалился беззастенчиво на «диван-самосон» и сразу же провалился во временное небытие…

Спал долго. Спал на отруб. Без сновидений, а если что-то всё-таки снилось, то, ни потревоживши сознания, ни всколыхнувши чувств и воображения, благополучно тут же заспалось и не помнилось вовсе.

Спал бы он и спал ещё дольше, но женский текучий голос пробился сквозь сонную толщу и осторожно, но настойчиво позвал:

- Виктор!.. Виктор!.. Солнце на закат – спать вредно… проснись, а то голова болеть будет…

И он проснулся. Благодарно улыбнулся Протасовне, склонившейся над ним:

- Вот спасибо, что разбудила…

А та, повторив наставительно:

- Вредно… вредно спать, когда солнце садится… - тут же и сообщила, что уже в который раз разогрела еду. – Всё стынет и стынет… а я всё жду и жду, когда проснешься…

Темнел день.

Серо-голубая муть вечера густо мазала окна.

 Быстро тускнело и плотное зеленоватое небо, а над морем, разрывая мнимую линию зыбкого горизонта, догорало закатное пламя.

- Выйду – подышу… - извинительно сказал Алехин женщине, притормозившей его подстерегающим взглядом на выходе.

- Там скоро такая потемень будет, что глаз выколи… – предупредительно протянула разочарованная Протасовна, откровенно не желавшая коротать вечер в одиночестве.

- Я ненадолго… – успокоил Виктор Николаевич чутко обихаживающую его хозяйку и торопливо вышел на улицу, где – округа уже в глухой синеве с колеблющимися тенями повсюду.

Густеющее закатное марево, разгоняемое полосными ветрами, тончало и ветшало на глазах. Вот мелькнуло на последнем вздохе-выдохе и пропало, уступив первенство таинственной мгле, окутавшей ближнее и дальнее пространство.

 Алехин, не рискуя в темноте ступить на знакомую тропинку, круто убегающую вниз, прогулочным неспешным шагом двинулся по улице, тянувшейся по наклонной к центру поселка, где и намеревался сойти к морю.

Море было его единственной целью, хотя с трудом бы смог, спроси он и сам себя, объяснить, что именно понуждает его идти туда в столь неурочный час.

Просто шел и шел…

На небе появилась полная яркая луна, и широкая лунная дорожка протянулась к берегу, куда скоро пришел Виктор Николаевич.

Осмотревшись, вспомнил, что тут уже был… и, запахнувшись в пальто, присел на большой камень-голыш.

И всё вокруг погружено в такую нависающую тишину, что оглушительным звоном откликнулось само небо, где сквозь дымную розвесь редких облаков кучно пробивались мерцающие звезды, поновляя потускневшее серебро в черных морских водах.

Поддавшись невинному удовольствию – созерцанию недосягаемых высот, где вечные просторы вне времени овевают космические сквозняки, полковник запрокинул вверх голову: его увлекла сквозь шлейф серебристой лунной пыли загадочно всколыхнувшая воздух музыка небесных сфер, немыслимо как улавливаемая напряжённо обострённым слухом.

И томилось… томилось, тоскуя по чему-то неведомому, сердце… отстукивало ретивое сбивчатый ритм…

Нагоняемые полосой ветра затолкались короткие, набегающие на берег волны, и сквозь усиливающийся плеск отчетливо пробился, вызывая легкое недоумение, не очень внятный, но вполне реальный живой шум от воды.

Опомнившись от сковавших сознание мнимых – больных, как иронично уточнил некто совсем-совсем рядом, – фантазий, Алёхин, усомнившись было, огляделся и увидел их – купающихся в ночном море.

Их было двое…

Вгляделся: точно двое – мужчина и женщина, которые в свете лунного сияния оголёнными посеребренными телами казались странными существами.

Первоначально пробившийся до слуха вкрадчивый шепот внезапно усилился и до берега докатился заливистый дурашливый смех, перешедший скоро в протяжный сладостно-мучительный стон…

Купающиеся то, взлетая пружинисто над ребристой тёмной гладью, выныривали, то тут же мгновенно погружались в взбитые в пену любовной неистовой игрой черные воды.

С неподдельным испугом, что лишний здесь, смущенный откровенным видением полковник поспешил было подняться с камня и побыстрей уйти, однако, невольно зацепившись взглядом, отвлекся созерцанием совершенно иной картинки: мужчина, размашисто взмахнул сильными руками, которые в свете луны увиделись в изгибе плавниками.

Только через миг, не успев и усомниться в столь призрачном, как наваждение, явлении, ясно видел, что это и на самом деле плавники – высокие острые плавники на гладком блестящем теле крупного дельфина, стремительно исчезающего в глуби дегтярной темноты, сконцентрированной над бескрайним морем.

Наваждение… снова наваждение, как и в первый раз…

Вздохнул и энергично помотал головой, как бы норовя скинуть морок, чтобы пропало… исчезло… Скинуть… непременно скинуть, чтобы ничего не напоминало…

А тут появилась она…

Мифической богиней, встряхивая длинные влажные волосы, распущенные по спине и плечам, из позеленевшей морской воды вышла обнаженная девушка-археолог.

Без смущения, лишь иронически скривившись, она шла прямо на Алехина.

Бесшумно и легко двигаясь, девушка подошла к нему вплотную. Заузив глаза с бешенными блестками и поджав обескровленные тонкие губы, она резко выдернула из-под полковника свое белое платье – платье, которого точно под ним не было… не было, когда он присаживался на камень-голыш…

 Небрежно, с откровенной неохотой натянула на голое тело узкое, плотно обтянувшее тонкую длинную фигурку платье, и неожиданно опустилась на колени перед пристывшим в оторопи пенсионером, при том изощренно умудрившись обхватить руками дрогнувшие ноги в крепкое кольцо.

- Не томи… – просительно простонала вполголоса.

Алехин, отпрянув с испугом, вскочил на ноги, попятился назад и уперся в твердую преграду – камень-голыш…

- Неужели тебя у моря, где много солнца… сладкого вина… где свобода и любовь… любовь повсюду… не волнуют женщины? – заузив глаза и запрокинув голову, она смотрела на него в упор. – Почему ты и тогда отворачивался от меня? – произнесла со зловещей недовольной иронией, а сама меж тем потянулась оголенной рукой выше по брючине, бесстыже пытаясь нашарить нечто.

- От тебя?! Когда? – отмолчаться не получилось.

Внятная память абсолютно ничего не подсказывало: он и смутно ничего похожего не помнил, да и знал точно, что помнить просто-напросто не мог.

 - Как?! Ничего не помнишь? А тогда, когда впервые приехал к морю.

Ты же хорошо помнишь тот октябрь. Сам говорил, что было тепло… солнечно… весело… - ухватившись за его ноги плотнее, с нахальной пересмешинкой в раздраженном голосе произнесла она.

Прогнувшись опасливо назад, Виктор Николаевич сумел-таки скинуть цепкие руки, до озноба пугающие холодноватой гладкостью белесой кожи и с трудом сдерживая себя, невольно, с нескрываемым удивлением спросил:

- Разве ты уже тогда была здесь?! Тебя тогда, девочка, еще и на белом свете не было!

Девушка пружинисто поднялась с колен и язвительно захохотала:

- Не пугайся: я всегда и везде рядом!.. Меня и звать не надо…

И тут только полковник обнаружил, что это вовсе не девушка-археолог, смотревшая на него свысока днём, а рядом с ним сейчас находится совершенно другой человек. Алёхин ясно видел перед собой ту, встреченную им ранним-ранним памятным утром: прямо на него смотрела надменная зрелая женщина с бледным нервным лицом.

- Сколько же тебе лет?.. – ежась под взглядом вспыхнувших дико и зло круглых немигающих глаз, полковник вынужденно прошептал в легком недоумении.

- Разве это так важно? – сдерживая натянутый смех, порывисто спросила… порывисто спросила вновь прежняя юная и кокетливая собеседница, взгляд которой оставался при том быть ледяным, острым и даже брезгливым. Всем своим видом она продолжала намекать на то, чего определенно не было. – Ты, между прочим, не ответил на вполне конкретный вопрос: почему ты тогда не изменил своей жене? Ты был молод… был силен… был жаден до любви…

И снова не удалось отмолчаться – снова, обезволив его прямым вопросом, девушка с ухмылкой смотрела на полковника, мало понимающего из того, что же такое происходит с ним в эти минуты, вынужденного, однако, отреагировать:

- Да я был молод… силен… жаден до любви… но дома меня ждал человек, который любил меня… который полностью доверял мне…

- Ах! Ах! Как это трогательно – любовь, преданность… Смешно! Право: смешно! Наивно и глупо… – злой смешок, вибрируя во влажном воздухе, прозвучал со странной и явной озлобленностью, не понятно лишь, отчего так откровенно проявленной.

- Может быть, и смешно кому-то, но только не мне… - негромко произнёс Виктор Николаевич. Ослабевшие ноги его подламывались, и он, подозрительно глянув на стоящую вблизи чрезмерно навязчивую особу, торопливо присел на прежнее место. Спросил неожиданно и для себя самого: - И как же зовут тебя, любопытная?

- А у меня много имен! – продолжая насмешливо кривить губы, живо отозвалась та. – На любой случай и вкус! Какое понравится, то и выбирай! Можешь Мара… можешь Невея…

- Какие-то странные, однако, у тебя имена… Мара… Мара? На морок похоже… – полковник, вглядываясь в подозрительно-колкие глаза, хотя и нехотя, высказался категорично.

- Оставь! – Мара-Невея резко перебила его. – Это всё ерунда… так – простая игра слов… – и продолжила, настойчиво вытягивая из него, выспрашивать: – Скажи: а тебя, что, на самом деле тогда… в октябре… не волновали другие женщины? Молодые, красивые и тоже жадные до любви… ненасытные…

- Отчего же не волновали!? – Виктор Николаевич искренне не понимал, зачем продолжает втягиваться в разбор навязанной ему темы, однако опрометчиво отозвался: – Я же живой человек… И ситуации были… – Меж тем он удивился сам себе, что начал глупо оправдываться. – Но я не мог предать любимого человека… Жена носила моего ребенка… у нее был сильный токсикоз, мучивший ее долго… Между прочим, это она достала мне путевку на юг… – помолчав, пояснил: – И тем, честно сознаюсь, даже удивила меня… но она верила мне… верила всю жизнь… и я ей верил...

- Верил?! – та злорадно ухмыльнулась. – А сейчас, что же, больше не веришь?

- Сейчас мы с ней давно уже одно целое, – Алёхин отчетливо понимал, что столь простую истину внушить её явно не удастся – и не ошибся: девушка ядовито прокомментировала его признание:

- Надо же какая идиллия! Прямо так и хочется от умиления плакать… зарыдать в голос…

- А ты и поплачь… – предложил участливо наивный пенсионер. – Иногда, говорят, полезно… помогает хорошо…

Никто не ответил ему.

Стал озираться: окутанный тьмой на берегу он определенно был один…

Неприятно поежился, а вокруг тишина… глухая-глухая тишина…

В отдалении мелькнул узкий луч света и, удлиняясь, стремительно приближался всё ближе и ближе.

Раздался заливисто-грозный собачий лай.

Скоро из темноты, прорезанной кинжальным светом фонарика, возник Сергей в сопровождении неизменного спутника. Подошел и, лишь кивнув приветственно головой, замер у самой кромки воды.

Было заметно, что он не просто пристально что-то выглядывает в море, таинственно пронизанным лунным светом, а напряженно выслушает и слабые всплески накатных волн.

Алехин, искренне обрадованный появлением спасателя и его преданного стража, не выдержал и нарушил молчание вопросом:

- Ты сейчас никого не встретил здесь?

Обернулся Сергей мгновенно, но не от того, что отреагировал на прозвучавшее, а скорее – уловив тревожные интонации в заметно дрогнувшем голосе пенсионера.

- Никого, - поспешил успокоить.

- Собака лаяла… - осторожно подсказал Алёхин.

- Это он на змеюку сорвался… - Сергей подошел ближе к нахохлившему, плотно запахнувшемуся в широкое пальто Виктору Николаевичу, продолжавшему сидеть на камне. - Большая гадюка выползла из-под камней и перед носом почти ускользнула в воду…

И вновь внимательным взором устремился на море, всколыхнувшееся слабыми звуками.

Алёхин поднялся с пригретого места, где сидел. Отряхнулся, словно скидывая с себя наваждение.

Подошел к Сергею.

- Я, кажется, вздремнул нечаянно… Сидел-сидел и как провалился… – начал негромко. – Сон странный успел увидеть… Девка-маруха какая-то снилась… любодейка… Смешно даже стало… – попытался улыбнуться – не получилось.

- Да-а уж… порой такое может присниться… – согласно отозвался сотоварищ. - Колдует сводня-ночь… Любит голову заморочить…

Понимающе помолчали оба.

Скоро, однако, Сергей продолжил:

- Я давно заметил – место тут особенное… Сюда в это время… плюс-минус, конечно… постоянно приплывают дельфины… всегда пара… играют… любятся… Сегодня пока что, вон, только один, вижу, появился…