Сердце Салабина тревожно ёкнуло, какъ только онъ узналъ, при переходѣ въ новую компанiю Воденко, что замѣстителемъ у Юрiя Матвѣевича не кто иной, какъ Марiя Голоменова.

Тутъ-то онъ и вспомнилъ постыдную сцену въ Дачномъ, на почти конспиративной квартирѣ Тарасыча, удалённо пребывавшаго въ королевствѣ Нидерландахъ. Случилось это вскорѣ послѣ злополучной розы, съ которой онъ явился въ нидерландскiй офисъ Марiи на Обводномъ каналѣ. Тамъ же, въ офисѣ, Голоменова вручила ему листки съ отпечатанными на машинкѣ своими стихотворенiями. «Дома прочту!» – завѣрилъ её Салабинъ. Черезъ день-другой она ему назначила встрѣчу въ Дачномъ, чтобы «поговорить о поэзiи». Надо признать, что поэзiю она чувствовала, недаромъ у нихъ сразу послѣ той встрѣчи въ метро завязалась бесѣда объ Иннокентiи Анненскомъ. Но собственные стихи у Марiи были слабы, а порой – безпомощны. Салабинъ напомнилъ себѣ, что дѣвушка провела свои дѣтскiе годы въ Австралiи, почти безъ русской среды. Но нѣтъ, это не причина, совсѣмъ напротивъ, – была же у нихъ библiотека! Просто – что не дано, то не дано.

Съ упавшимъ духомъ собирался Салабинъ къ Марiи для разговора объ ея поэзiи, совсѣмъ не задаваясь вопросомъ, почему это въ Дачномъ, а не въ Паркѣ Побѣды или въ ея пустующемъ офисѣ.

Отъ метро они по мостику перешли рѣчушку, исчезавшую здѣсь подъ асфальтомъ проспекта и цѣлаго квартала, и подошли къ скромной пятиэтажкѣ, прятавшейся за осинами и берёзами. Подъ этимъ впечатленiемъ Салабинъ даже пригнулся въ поискахъ грибовъ.

- Что съ вами? – спросила Марiя.

- Кланяюсь природѣ...

- У васъ будетъ ещё шансъ поклониться! – разсмѣялась она съ тайнымъ эхомъ въ голосѣ.

Онъ промолчалъ и они молча поднялись на второй этажъ, Марiя сняла охранную сигнализацiю, погремѣла ключами и отперла замки историческаго жилья своихъ родителей.

Они обосновались въ двадцатиметровой комнатѣ съ диваномъ, круглымъ столомъ и двумя книжными шкафами, сплошь заполненными книжнымъ «дефицитомъ», а пóверху шкафовъ стояли въ двѣ шеренги разнообразныя бутылки съ алкоголемъ. На одномъ шкафу имѣлась  приставная полка – и алкоголь стоялъ двумя ярусами: верхнiй занимали тёмныя бутылки всякаго виски, а пониже выстроились прозрачныя бутылки изъ-подъ водки, въ которыхъ, как пояснила Марiя, отецъ ея на водкѣ выдерживалъ рябину. Да это было видно и такъ.

Марiя взяла одну бутылку рябиновки, не замѣтивъ взгляда Салабина, изучавшаго коллекцiю виски, и поручила ему вытащить винную пробку, пока она сходитъ за рюмками. Съ рюмками она вернулась, преждѣ чѣмъ онъ справился со своей задачей, и наблюдала, смѣясь, какъ онъ пытался, то пальцами, то зубами, вытащить торчавшую винную пробку изъ водочной бутылки.

Открыть виски смогъ бы и ребёнокъ, но въ томъ и состояло коварство женщины. Либо виски находилось на строгомъ учётѣ.

Наконецъ пробка поддалась усилiямъ Салабина – и съ распитiя рябиновки начался и распитiемъ закончился позоръ. Они пили и говорили, говорили и разговаривали, а онъ всё раздумывалъ, говорить ли ей объ ея стихахъ или ждать вопроса въ лобъ. Ждала ли она его мнѣнiя или чего иного, то невѣдомо, но позоръ двухъ выпитыхъ рябиновокъ (откуда ни возьмись, появился штопоръ!) не вызывалъ сомнѣнiя: о стихахъ и поэзiи не прозвучало ни слова. И природѣ онъ тоже не поклонился.

Когда Салабинъ прощался, уходя, они были по-прежнему на «вы» – это ли не позоръ? Марiя сказала, что остаётся ночевать въ родительской квартирѣ, и онъ пожелалъ ей спокойной ночи.

Къ счастью ли, къ несчастью ли. Но алкоголь успѣшно стираетъ мужскую память. А вотъ какъ обстоитъ дѣло съ памятью женской?

Когда сердце Салабина ёкнуло передъ поступленiемъ подъ начало Юрiя Матвѣевича и Марiи Голоменовой, это ничего особеннаго ему не сказало.

Ну, ёкнуло – и ёкнуло. Ну, пили рябиновку – и пили. Это же не виски, въ концѣ концовъ. Рябиновка не на учётѣ у Тарасыча, вяжущее кислое пойло, не о чемъ говорить. Позоръ-то позоромъ, зато счастливо избѣжалъ продолженiя. И остались на «вы». Какъ ни въ чёмъ не бывало. Ну и поработаемъ подъ одной и той же вывѣской, подумаешь, дѣловъ куча!

Дѣловъ-то куча, и обязанности Марiи и Салабина не соприкасались, и оба вели себя какъ ни въ чёмъ не бывало, а неудобство при встрѣчахъ Салабинъ ощущалъ. Особенно, когда проходилъ мимо «мѣста для куренiя», а тамъ стояла съ сигаретой Марiя. Курить она стала очень много.

Былъ только одинъ проблескъ внѣ служебныхъ отношенiй Салабина и Марiи – когда однажды онъ оказался въ ея кабинетѣ, потому что Матвѣевичъ былъ въ отпускѣ. Марiя попросила его подать ей «вонъ ту папку», и когда онъ с папкой подходилъ к ней – наискось, отъ стеллажа къ ея спинѣ, начальница въ крутящемся крѣслѣ сдеѣлала полуоборотъ, ея клетчатая миниюбка и колѣни сверкнули, глаза у Салабина вспыхнули, а лицо Марiи просiяло.

Ещё одна напрасная провинность Геннадiя Салабина передъ прекрасной половиной человѣчества... А сколько ихъ было!.. И не упомнить. Но всѣ – похожи одна на другую...

Уже при новомъ генеральномъ, но ещё, однако, не уволенномъ за приглашенiе священника, Салабинъ былъ вызванъ къ нему въ кабинетъ.

У генерального были главный по техникѣ безопасности и какой-то смутно знакомый Салабину сѣдоусый американецъ. Обращаясь къ Михаилу, Салабинъ мучительно вспоминалъ, гдѣ и когда онъ видѣлъ этого иностранца. Тѣмъ временемъ разговоръ съ генеральнымъ былъ какимъ-то странно безпредметнымъ...

- Геннадiй, это я захотѣлъ на тебя посмотрѣть! – голосомъ Голоменова вдругъ произнёсъ «американецъ».

- Семёнъ Тарасычъ, ой... Это вы?!  А я не узналъ!

- Вотъ, услышалъ, что ты тутъ трудишься, захотѣлъ посмотрѣть, а онъ – своихъ не узнаётъ! Какъ ты тутъ? Доволенъ?

- Слава Богу, не жалуюсь... А мы вѣдь с вами видѣлись въ послѣднiй ещё при Советскомъ Союзѣ – въ Роттердамѣ, на борту «Магнитогорска».

- Да, было дѣло, у капитана Смиркина. Ну, разсказывай!..

- О чёмъ?

- Какъ живёшь, съ кѣмъ живёшь... – хохотнулъ Тарасычъ, но сразу поправился: - У тебя вѣдь тоже дочка?

- Дочка тоже, а сынъ отдѣльно.

И Салабинъ задумался надъ словомъ «тоже».

Генеральный директоръ и главный по техникѣ безопасности въ разговоръ не вмѣшивались.

- Выглядишь ты неплохо, – сказалъ Тарасычъ. – И зубы всѣ свои, я вижу.

- Ещё не выбили, – въ тонъ ему отвѣтилъ Салабинъ.

- Да, да, слѣди за собой, – посовѣтовалъ Тарасычъ.

- А вы-то какъ, Семёнъ Тарасовичъ?

- А я у голландцевъ пенсiю заработалъ, тамъ съ женой и сидимъ. Кстати, скоро Смиркинъ Борисъ Михайловичъ прилетаетъ, потому я здѣсь.

- Встрѣча друзей – это хорошо. Радъ былъ васъ увидѣть, Семёнъ Тарасовичъ.

- Ну, добро. Ступай, служи, Геннадiй.

Никогда преждѣ такъ ласково съ нимъ Тарасычъ не разговаривалъ.

*       *       *

Въ это самое время Салабинъ собрался въ отпускъ – и подалъ ужъ было заявленiе. Хотѣлось обдумать на досугѣ, какъ дальше быть съ ненаглядной Ириной. Но Михаилъ, генеральный директоръ, отвёлъ въ сторону глаза и предложилъ отдать заявленiе Марiи Голоменовой. «Почему?» – вырвалось у Салабина.

- У неё спроси, – пожалъ плечами  Михаилъ.

Марiя пояснила, что отпуска исключаются до тѣхъ поръ, пока не завершится визитъ капитана Смиркина.

«Что они носятся съ этимъ визитомъ, который даже не начался?»  – подумалось Геннадiю.

Прибывший Борисъ Анатольевичъ Смиркинъ два дня проводилъ собесѣдованiя съ ведущими и рядовыми сотрудниками, почти каждую бесѣду начиная одной и той же фразой: «Конкуренцiя въ бизнесѣ – вещь жестокая, поэтому...». На третiй день былъ обнародованъ приказъ, которымъ увольнялся генеральный директоръ Михаилъ и сокращались должности четырёхъ сотрудниковъ – Салабина въ томъ числѣ.

Другимъ приказомъ Марiя Голоменова назначалась генеральнымъ директоромъ ЗАО «Водо-Меркуръ».

*       *       *

Всѣ контакты Салабина съ Ириной оборвались, а самъ онъ сталъ безработнымъ. Finita la commedia. Дважды въ мѣсяцъ онъ посѣщалъ службу занятости, ради копеечнаго пособiя, зато каждый день – интернетъ-сайты рабочихъ вакансiй: какъ преподаватель, какъ логистъ морскихъ перевозокъ и, наконецъ, пересталъ гнушаться сообщенiй объ искомыхъ администраторахъ торговаго зала или даже домашнихъ гувернёрахъ.

Однако тѣсный мiръ связей на морскомъ транспортѣ выручилъ его опять: шапочные знакомые по пароходству, бывшiе партiйные инструкторы Саша и Вова взяли Салабина на 300 долларов въ мѣсяцъ къ себѣ въ фирму на Канонерскомъ островѣ. Въ этой фирмочкѣ подъ названiемъ «Мiробалтъ» Салабинъ отвѣчалъ за обезпеченiе загрузки судовъ и съ этой цѣлью вёлъ обширную переписку съ россiйскими и зарубежными отправителями грузовъ. Черезъ три мѣсяца Саша объявилъ Салабину, что онъ выдержалъ испытательный срокъ и его зарплата повышается до 400 долларов, но расчёты Салабина показывали, что онъ ещё очень не скоро справится съ долгами, возникшими при покупкѣ и ремонтѣ квартиры. А болѣе половины долговъ составлялъ драконовскiй кредитъ изъ банка.

Ещё одинъ шапочный знакомый по пароходству, душевный человѣкъ Джафаръ, работалъ въ «Мiробалтѣ» съ Салабинымъ рядомъ. Душевность Джафара обнаружилась ещё въ бытность Салабина съ дочкой обитателями коммуналки. Узнавъ объ этихъ обстоятельствахъ Салабина, Джафаръ пригласилъ его Марусю къ себѣ въ пригородное имѣнiе, гдѣ она провела полтора лѣтнихъ мѣсяца въ обществѣ дочки Джафара – Дiаны, дѣвочки чуть постарше.

Теперь Джафаръ, сослуживецъ Салабина опять, какъ-то спросилъ его, не поѣхалъ ли бы онъ поработать въ русскоязычную компанiю въ Турцiи: «Что тебѣ тутъ сидѣть на этихъ копейкахъ?»

Но въ Турцiи тьма-тьмущая турокъ – и что тамъ дѣлаетъ русскоязычная компанiя: вѣдь не рыбу же ловитъ? А если рыбу – то въ мутной водѣ. Но главный доводъ противъ – это обилiе турокъ, минаретовъ, муэдзиновъ. Пребывая въ этомъ предубѣжденiи, Салабинъ отказался.

Въ концѣ перваго года работы Салабина въ «Мiробалтѣ» Сашу и Вову навѣстилъ ихъ общiй съ Салабинымъ товарищъ по пароходству, давно потерявшiйся изъ вида Александръ Калашниковъ. Но это изъ вида Салабина онъ потерялся; справедливо сказать иначе: это Салабинъ было потерялся, а въ сферѣ морского флота и логистики связи прочны какъ нигдѣ.

- А ты гдѣ пропадалъ? – спросилъ Калашниковъ Салабина.

Тотъ разсказалъ о своёмъ бѣгствѣ изъ Интерклуба и отъ Кацкуна, о репетиторствѣ-преподавательствѣ и прочемъ.

Калашниковъ сказалъ, что работаетъ въ Стамбулѣ въ семейной пароходной компанiи изъ гражданъ Украины и Россiи (но членовъ одной семьи), гдѣ ведётъ всю фрахтовую работу.- - Это линiя или трампъ? – спросилъ Салабинъ.

- Только трампъ. Навалочники.

Салабинъ зналъ, что корни Калашникова по отцу – донецкiе, поэтому рѣшилъ, что Калашниковъ имѣетъ свою долю въ семейной компанiи. Обѣ исторiи, Джафара и Калашникова, касались Турцiи, но въ сознанiи Салабина они куда-то провалились по отдѣльности: Джафаръ – Турцiя – турки – муэдзины... и Калашниковъ, - Стамбулъ – семейный бизнесъ – навалочники... Тутъ причина не въ плохомъ знанiи географiи, а въ ошибкѣ воображенiя.

Но оба раза – Турцiя. Хотя теперь – конкретно Стамбулъ...

По словамъ Калашникова, семья нуждается въ спецiалистахъ уровня Салабина, и стоитъ лишь Салабину захотѣть...

Онъ снова отказался; они съ Марусей перезимовали первую зиму въ отдѣльной, «убитой» квартирѣ, Ростиславъ сталъ учиться заочно въ университетѣ МВД – и Салабинъ впервые задумался о предложенiяхъ «съ турецкимъ подтекстомъ», какъ бы онъ теперь отвѣтилъ на нихъ: вѣдь Маруся уже восьмиклассница...

Но и совсѣмъ перестать видѣть Ирину Анатольевну онъ не могъ, не хотѣлъ.

Салабинъ вспомнилъ, что оставилъ у Ирины аудiокассеты съ любимыми пѣснями, съ очень давно любимыми и съ уже не слишкомъ любимыми... Онъ рѣшилъ, что это – кстати: какъ самый распослѣднiй предлогъ, чтобы ещё увидѣться съ ней. Неприкосновенный запасъ. У него уже была телефонная приставка, опредѣляющая, съ какого номера поступаетъ звонокъ, но табло ни разу не сказало ему, что есть о чёмъ побезпокоиться. Онъ это моталъ на усъ – и самъ тоже не звонилъ. Этакая дѣтская игра взрослаго мужчины.

Промозглой осѣнью, дождливымъ донельзя октябрёмъ, онъ среди ночит получилъ звонокъ съ неизвѣстнаго номера; въ трубкѣ звучали рыданiя, истерическiе женскiе крики – и на этомъ фонѣ взволнованный голосъ Ирины:

- Гена, подожди... Леночка, милая, успокойся, всё пройдётъ!.. Пойдёмъ, пойдёмъ!.. («Мерзавецъ! – сквозь рыданiя пробивались чужiя слова. – Выпилъ мою кровь! Ииiiii!»

- Гена, можешь прiѣхать забрать меня (она назвала адрес)? Я тутъ Ленку Хачиянъ въ чувство привожу...

Ирина объяснила, съ какого конца подъѣзжать, чтобы имъ не разминуться.

Салабинъ вызвалъ такси и черезъ полчаса усадилъ въ машину молчаливую, подавленную Иру. Она сидѣла рядомъ, но не дѣлала попытокъ придвинуться, да и онъ не искалъ ея руки. За десять шаговъ до такси она сказала только, что Ленку бросилъ мужъ Хачиянъ и у той климактерическiй кризъ.

У ея дома они отпустили такси – и это было неправильнымъ рѣшенiемъ. Досадуя на эту общую ихъ оплошность, Ирина оставалась холодной, какъ холмикъ творога подъ сметаной. Выйдя изъ ванной, она молча указала ему на широкое ложе въ «родительской» спальнѣ и, не снимая халатика, укрылась отдѣльно, отвернувшись на своёмъ краю.

Черезъ пять минутъ они повздорили, Салабинъ въ лихорадкѣ оделся и ушёлъ не попрощавшись.

Подъ злымъ дождёмъ онъ по будущей улицѣ Фёдора Углова прошёлъ пешкомъ отъ метро «Звёздной» до «Московской» – и тутъ метро уже открылось.

Молодъ ещё онъ былъ – даже не простудился.

*       *       *

Какъ они встрѣтили очередной Новый Годъ, Ирина и Салабинъ другъ о другѣ не знали. Но у него оставался въ запасѣ вопросъ объ аудiокассетахъ, стремительно устаревающемъ способѣ храненiя записей и звукоизвлеченiя. Ему становилось уже ясно, что... Ясно – чтó? Даже думать не хотѣлось. Онъ уѣхать готовъ былъ хоть въ Турцiю. Эту тему они обсудили съ Марусей. Ея глаза, мудрые съ младенчества, не обманули его надеждъ: она была дѣвочка разсудительная и, болѣе того, умная.

Салабинъ даже подозрѣвалъ, что ей хорошо видны всѣ отцовскiя глупости.

Послѣднюю глупость онъ совершилъ уже въ маѣ мѣсяцѣ, когда задалъ Иринѣ по телефону вопросъ, цѣлы ли его аудiокассеты.

- Ес-тест-венно! – съ металломъ въ голосѣ отвѣтила Ирина.

Только этотъ вопросъ его былъ глупостью предпослѣдней. А послѣдней оказалсь ихъ встрѣча и передача никому не нужныхъ кассетъ. Получивъ изъ рукъ Ирины маленькiй пакетикъ, онъ собрался было идти, но она его остановила:

- А пообщаться?

И повела его къ скамьѣ у фонтана передъ «Домомъ Советовъ».

Тамъ она разсказала, что ея мама очень болѣетъ, а Сергѣй ускоренно спивается, и сообщила множество бытовыхъ мелочей о людяхъ, такъ или иначе мелькнувшихъ на ихъ общемъ горизонтѣ. Та дѣвушка, или женщина, подруга дальнобойщика Андрея (у которой мы пили “Boussac”, догадался  Салабинъ), уже давно не съ Андреемъ и живётъ въ Австрiи... И вообще.

Салабинъ слушалъ её и дрожалъ – то ли внутреннѣ, то ли внѣшнѣ, то ли то и другое вмѣстѣ.

Когда они разстались, онъ чувствовалъ, что ему надолго хватитъ этого трепета.

Телефонная приставка-опредѣлитель всё же пригодилась. Въ июлѣ мѣсяцѣ Салабинъ съ дочкой вернулись домой послѣ нѣсколькихъ недѣль отсутствiя – и Геннадiй увидѣлъ на табло ночной звонокъ Ирины, оставшiйся, конечно, безъ отвѣта.

По мелкому злорадному чувству, мелькнувшему въ душѣ, онъ понялъ, что уже свободенъ отъ своей ненаглядной. Она по-прежнему – ненаглядная, да. Но онъ восхитительно свободенъ. Хоть въ Турцiю! Съ дочкой согласовано. И онъ сказалъ себѣ: если въ третiй разъ предложатъ – соглашусь.

*        *        *

Постепенно у Салабина складывалось то ли мнѣнiе, то ли подозрѣнiе о томъ, что причинно слѣдственныя связи мiра складываются въ этакую многомѣрную, многовекторную «матрёшку», когда причина для всякаго мелкаго событiя вписана въ причину крупнаго – въ этакое божественное программное обезпеченiе Исторiи, гдѣ только надо часть слова «много» замѣнить на приставку «мега-мега»: мега-мегавекторныя причинныя связи.

Когда Америка, используя подставленныхъ ею арабовъ, взорвала свои башни-близнецы на Манхэттенѣ, то она преслѣдовала далеко идущiя глобальныя цѣли; но даже люди, прочитавшiя мотивацiю этого здодѣйства, вынужденно выражали Штатамъ солидарность и соболѣзнованiя. Конечно, по большому смыслу, въ этихъ выраженiяхъ были также соболѣзнованiя семьямъ тѣхъ простыхъ непосвящённыхъ въ тайну беззаконiя, что выбрасывались изъ оконъ объятыхъ пламенемъ небоскрёбовъ. Но взрывы продолжили священную традицiю американской глобальной политики: Пирлъ-Харбора, Тонкинскаго залива, испанской войны и другихъ подобныхъ постановокъ.

Спецiалисты напрасно въ своихъ книгахъ, интервью и докладахъ сообщали, что конструкцiонная сталь каркаса небоскрёба – да и всякая сталь! – не можетъ расплавиться или обвалиться при температурѣ горящаго керосина; спецы по ювелирному сносу небоскрёбовъ при плотной застройкѣ говорили, что именно такъ технологично и были обрушены башни-близнецы, а люди утверждали, что слышали хлопки взрывовъ въ обречённыхъ и незадолго передъ этимъ застрахованныхъ на баснословную сумму небескрёбахъ. Наконецъ, около четырёхъ тысячъ посвящённыхъ сотрудниковъ банковъ, спецслужбъ, рекламныхъ агентствъ и страховыхъ обществъ, гражданъ Израиля и США, не вышли въ этотъ день на работу, наканунѣ отпросившись. Среди нихъ былъ и сынъ выдающагося непримиримаго борца за правду и справедливость, россiйскаго лѣвозащитника Сергѣя Адамыча Ковалёва. Но разоблачители этого кровавого спектакля не владѣли никакими сѣтями распространенiя информацiи. Офицiальная версiя произошедшаго подавила всѣ честныя мнѣнiя спецiалистовъ.

Что и требовалось для развязанiя рукъ Штатамъ. Они приступили къ погруженiю въ хаосъ полудюжины нефтеносных государствъ, а всѣмъ безъ исключенiя государствамъ навязали систему драконовскихъ мѣръ «обезпеченiя безопасности»  на сушѣ, въ воздухѣ и на морѣ, приведшихъ къ удорожанiю всѣхъ видовъ хозяйственной, военной и культурной дѣятельности человѣка на Землѣ. Авторитетъ спецiализированныхъ организацiй ООН освятилъ эти мѣры. Для морской дѣятельности такой организацiей была и есть ИМО – «Международная Морская Организацiя» съ штабъ-квартирой въ Лондонѣ. Всѣ процедуры обезпеченiя безопасности на морѣ, всѣ инструкцiи и требованiя были ужесточены, предѣльный жизненный срокъ морскихъ судовъ былъ сокращёнъ, а старые суда допустимаго возраста подвергались въ портахъ набѣгамъ «международныхъ инспекторовъ», имѣвшихъ полномочiя арестовывать суда «до устраненiя всѣхъ несоотвѣтствiй».

Несоотвѣтствiй чего чему? Состоянiя судна, его механизмовъ и экипажа требованiямъ «Международнаго кодекса управленiя безопасностью» (МКУБ).

Небогатыя страны справедливо усмотрѣли въ новомъ международномъ законодательствѣ орудiе конкурентной борьбы для изгнанiя съ рынка флотовъ небогатыхъ государствъ. Каждая судоходная компанiя обязывалась учредить въ своёмъ составѣ должность «назначеннаго лица по управленiю безопасностью компанiи», аналогично нагрузить одного изъ офицеровъ экипажа, то же самое должен былъ сдѣлать каждый портъ. Всё это обставлялось возрастанiемъ отчётной, тренировочной, учебной документацiи въ нѣсколько разъ и требованiемъ къ каждому судну, выходящему въ море, имѣть на борту офицiально издаваемую въ ИМО нормативную литературу: международные акты, договора, кодексы, резолюцiи и конвенцiи, что обходилось судовладельцу въ немалыя траты. Не всякiй румынъ или турокъ могъ себѣ это позволить. Но голь на выдумки хитра: турки и румыны наладили собственное переизданiе нормативныхъ документовъ, а Лондонъ съ Вашингтономъ предпочли смотрѣть на это сквозь пальцы.

Самымъ непрiятнымъ для экипажей была необходимость заполнять уйму бланковъ отчётовъ и декларацiй: не хватало времени, чтобы голову поднять во имя той самой безопасности.

Александръ Калашниковъ не прiѣхалъ въ Петроградъ, въ «Мiробалтъ», а позвонилъ по телефону – и даже не въ «Мiробалтъ», а Салабину на домъ. Въ этотъ разъ онъ былъ конкретенъ: поскольку Международный кодексъ по управленiю безопасностью – это море документовъ на англiйскомъ, а ты, Гена, у насъ и «англичанинъ», и замѣтно оморячился, то прекращай валять дурака – и... Короче, на слѣдующей недѣлѣ мой начальникъ Анатолiй Андреевичъ Лосевъ будетъ въ Питерѣ и тебѣ позвонитъ. Да, домой позвонитъ, «Мiробалту» знать это незачѣмъ. Ситуацiя слѣдующая: если вы договоритесь (а почему бы вамъ не договориться, а?!), то фирма оплачиваетъ твоё обученiе по МКУБ на двухмѣсячныхъ спецкурсахъ въ Макаровкѣ, послѣ чего ты прилетаешь сюда. Компанiя предоставляетъ жильё, до работы – 10 минутъ пѣшкомъ, мимо мово дома. А? Классъ? А то!..

Анатолiй Андреевичъ позвонилъ въ среду, описалъ свою внѣшность – и назначилъ встрѣчу на площади Искусствъ у памятника Пушкину. Ихъ бесѣда съ Салабинымъ продолжалась пятнадцать минутъ.  Лосевъ, невысокiй крѣпышъ 35 лѣтъ, явно южанинъ, разсказалъ объ исторiи компанiи, о численности флота и берегового штата, и задалъ вопросъ: сколько получаетъ Салабинъ въ «Мiробалтѣ».  – Четыреста долларей, – сказалъ Салабинъ.

- Будете у насъ имѣть полторы тысячи, – сказалъ ему Лосевъ. – Есть работники, кто получаетъ у насъ больше, кто меньше... Это нормально. Сейчасъ переведёмъ деньги въ академiю за ваше обученiе, курсъ начинается съ понедѣльника, а съ апреля вы приступите у насъ. Такъ что подавайте заявленiе объ уходѣ.

И пошёлъ Салабинъ учиться въ Морскую Академiю на ускоренные спецiальные курсы – какъ стипендiатъ стамбульской компанiи «Азовъ Интернешналъ». Калашниковъ посовѣтовалъ ему посѣтить предварительно нѣкую фирмешку рядом съ бывшим пароходствомъ – разработчика всѣй-всѣй документацiи МКУБ для «Азова Интернешналъ». Там его просвѣтитъ, поощритъ и наподобитъ Авеналiй Дамiановичъ, чистый профессоръ въ этомъ дѣлѣ, бывшiй сотрудникъ Регистра, «а можетъ – и дѣйствующiй», какъ добавилъ Калашниковъ, - «чёртъ его знаетъ».

«Профессоръ» запомнился Салабину не столько именемъ и отчеством, какъ дружелюбнымъ краснорѣчiемъ по темѣ, съ которой пришёлъ къ нему посѣтитель: его рѣчь напоминала пѣнiе задушевной пѣсни – съ такой готовностью и радостью слетали у него изъ устъ термины, названiя конвенцiй, резолюцiй, даты конференцiй и пересмотра кодексовъ. Даже новоиспечённый титулы «назначеннаго лица компанiи» и «назначеннаго лица на борту» слетали съ его сѣрыхъ губъ, что по-русски, что по-английски, точно живые природные птицы нашихъ широтъ. Салабинъ таращился во всѣ глаза, словно передъ нимъ сидѣлъ нѣкiй алгоритмъ въ человѣческомъ обликѣ.

Авеналiй Дамiановичъ съ удовольствiемъ записалъ полное имя Салабина, чтобы внести его во всѣ формы, бланки и титульные листы разрабатываемой для «Азова И’т’лъ» документацiи. (Ея впослѣдствiи оказалось пять томов-папокъ по три килограмма каждая. К счастью, везти это всё Салабину не пришлось, ихъ распечатали съ дисковъ уже въ Стамбулѣ.)