Въ одномъ изъ старинныхъ княжескихъ дворцовъ Петрограда – города, чьё имя лѣтъ пятнадцать назадъ лукавымъ градоначальникомъ, то бишь «мэромъ», было переиначено изъ «Ленинграда» снова  въ Санктъ-Петербургъ, - шёлъ съездъ Дворянскаго собранiя.

Примѣрно въ двадцатыхъ рядахъ параднаго зала сидѣлъ моложавый господинъ, на видъ не старше сорока лѣтъ, и нетерпѣливо теребилъ свои пальцы. Онъ ждалъ, когда его записка, отправленная въ президiумъ, возъимѣетъ эффектъ – и ему предоставятъ слово. Это былъ князь Рославлевъ, бывший житель Бирмингема, потомъ Лондона, а теперь петроградецъ... тьфу, петербуржецъ. Ему хотѣлось высказаться черезъ микрофонъ, передъ всѣй аудиторiей, а не въ узкомъ кругу въ обѣденномъ застольи.

Наконецъ ему предоставили слово, и онъ торопливо, молодо поспѣшилъ къ трибунѣ. «Борзой!» – мечтательно сказала ему въ спину какая-то старуха.

- Господа! – звонкимъ голосомъ воззвалъ Рославлевъ. – Буду кратокъ. Я лишь недавно поселился въ Россiи, поэтому...

- Это ничего, князь! – ободрительно сказалъ въ свой микрофонъ предсѣдатель. – Лучше позно, чѣмъ никогда.

Рославлевъ подавилъ досадливую гримасу и поклонился предсѣдателю.

- ...поэтому мой вопросъ къ вамъ можетъ показаться запоздалымъ. Итакъ, имѣемъ ли мы право пренебрегать высочайшимъ повелѣнiемъ Государя Николая Александровича и впредь именовать нашъ городъ не по-русски – не Петроградомъ, какъ начали въ 1914-мъ году?..

На мгновенiе воцарилась тишина, а затѣмъ – всѣ зашевелились, зашушукались...

- Такъ царь-то вѣдь отрёкся!.. – прозвучалъ изъ президiума вальяжный голосъ молодцеватаго и знаменитаго мецената.

- Отъ высочайшихъ повелѣнiй онъ не отрекался! – возразилъ меценату князь.

Предсѣдатель откашлялся.

- Полагаю, что это вопросъ не къ намъ, а къ властямъ предержащимъ, – сказалъ онъ, пожавъ плечами.

- Смѣю всё же адресовать этотъ мой вопросъ достопочтенному собранiю, господа! Мнѣ это кажется вопросомъ нашей совѣсти. Кстати, многiе  русскiе поэты писали «Петроградъ» задолго до 14-го года... Благодарю за вниманiе!

Князь Рославлевъ кивнулъ, какъ бы кланяясь, и спустился было со сцѣны, но замѣчанiе предсѣдателя заставило его вернуться къ трибунѣ: предсѣдатель выразилъ удивленiе, что прожившiй столь долго въ Англiи князь адресуется только къ мужчинамъ.

- Въ залѣ также и дамы, князь! – укорилъ онъ Рославлева.

- Въ Англiи, это правда, господинъ предсѣдатель, – какъ и во Францiи, Америкѣ и такъ далѣе, – говорятъ «дамы и господа». Или – ещё говорятъ, пока полностью не отмѣнили половое неравенство!.. – князь повёлъ глазами по рядамъ, не скрывая саркастической усмѣшки. Но въ нашемъ отечествѣ, въ обращенiи въ свѣтѣ, такъ не говорилось. Не было у насъ раздѣленiя по этому признаку. Благоволите, господа, обратиться хоть къ русской классикѣ. Спасибо!

По залу пробѣжалъ ропотъ, любопытные взоры женщинъ провожали идущаго къ своему креслу князя.

Послѣ этой выходки князя предсѣдатель попросилъ комментарiевъ отъ учёнаго эрудита барона Барметова.

- Любезный баронъ, Аполлонъ Моиссеевичъ, что вы скажете по этому поводу?

- Благодарю васъ, графъ...

Эрудитъ высказался примирительно – въ томъ смыслѣ, что Петроградъ и Санктъ-Петербургъ не противорѣчатъ другъ другу: это, молъ, дѣло эстетическихъ предпочтенiй. Петроградъ лежитъ въ руслѣ православной традицiи, зато Санктъ-Петербургъ взываетъ къ нашимъ прогрессивнымъ устремленiямъ... Но это одно и то же имя, это не принципiально. Да царю и не было нужды объявлять своё повелѣнiе. Какъ здѣсь уже отмѣтили, никому и прежде не возбранялось произносить или писать «Петроградъ»... А что касается обращенiя «дамы и господа», то я лично не способенъ не замѣчать прекрасныхъ дамъ и привычки свои мѣнять не собираюсь.

Дамы стали радостно рукоплескать.

Предсѣдательствующiй предложилъ собранiю перейти въ банкетный залъ, съ тѣмъ чтобы продолжить обмѣнъ спичами въ болѣе тёплой обстановкѣ.

Князь Рославлевъ направился было къ выходу, когда его остановилъ чей-то голосъ:

- Вы уходите, князь?

Широкоплечiй и коренастый незнакомецъ стоялъ перед ним.

- Позвольте представиться: Дмитрiй Михайловичъ Красовъ, доцентъ университета, факультетъ философiи.

И онъ съ поклономъ протянулъ свою карточку. Рославлевъ поклонился и взялъ её.

- Рославлевъ, Пётръ Николаевич. Чѣмъ могу служить?

- Хочу заявить вамъ о своей солидарности. Меня тоже коробила та безцеремонность, съ какой формулировалъ вопросъ къ референдуму незабвенный мэръ-буревѣстникъ демократiи.

Рославлевъ улыбнулся и приложилъ палецъ къ губамъ:

- Тс!.. Здѣсь не всѣмъ это можетъ понравиться... (Онъ взглянулъ на карточку.) ...Дмитрiй Михайлович!  Вы остаётесь на обѣдъ?

- Нѣтъ. Вашъ примѣръ заразителенъ! Но это шутка. Я же не по праву здѣсь, это меня коллега подбилъ... Ему на банкетѣ свои дѣла обдѣлывать, а мнѣ что тутъ дѣлать?

Вдвоёмъ они отправились въ гардеробъ.

- А вы думаете, Дмитрiй Михайловичъ, что всѣ эти... – князь повёлъ головой по кругу, – здѣсь по праву? Смѣю увѣрить, далеко не всѣ.

Красовъ съ пониманiемъ кивнулъ въ отвѣтъ.

Выйдя на осѣннiй вѣтеръ, дувшiй вдоль набережной, они одновременно пригласили другъ друга на чашку чая, что вызвало дружелюбный смѣхъ у обоихъ.

- Во «Владимiрскомъ Пассажѣ»? – предложилъ Красовъ.

- Вамъ лучше знать, вы – старожилъ, сравнительно со мной, Дмитрiй Михайлович!..

И они повернули къ Владимiрской площади, до которой было минутъ десять ходу.

- Если бы мой коллега, приведшiй меня въ собранiе, меня не бросилъ на произволъ судьбы, я бы к вамъ не подошёлъ и мы бы не познакомились, – говорилъ по дорогѣ Красовъ, заглядывая сбоку и немного снизу въ лицо князю.

- Что же онъ такой невѣрный товарищъ? – съ вежливымъ равнодушiемъ спросилъ князь.

- О, да всѣ они такiе!

- Кто они всѣ?

- Ну... скажемъ такъ: современные философы!

- Вотъ оно какъ! Но вы-то не философъ развѣ?

- Я? – простодушно переспросилъ Красовъ. – Нѣтъ, нѣтъ, я – другой! Мы братья только по диплому!

Рославлевъ уже начиналъ сомнѣваться, выйдетъ ли что-то путное изъ новаго знакомства. Съ другой стороны, онъ ещё не былъ настолько богатъ знакомствами въ Петроградѣ, чтобы отклонять приглашенiе къ разговору за чашкой чая. Да и что-то вѣдь свело ихъ обоихъ – будемъ надѣяться, что встрѣчъ случайныхъ не бываетъ!..

Словно отвѣчая мыслямъ Рославлева, Красовъ сказалъ, что у него было предчувствiе какой-то неожиданности, должной произойти съ нимъ сегодня.

Рославлевъ вспомнилъ сiяющiй взглядъ Красова, когда тотъ подошёлъ представиться, и ему подумалось, что дѣло, вѣроятно, не въ одномъ лишь чувствѣ единомыслiя, но также и въ титулѣ князя. Въ Бирмингемѣ, гдѣ Рославлевъ былъ только инженеромъ-изслѣдователемъ, но никакъ не пэромъ Англiи, его титулъ воспринимался туземцами какъ простительная слабость или какъ занесённая на визитную карточку ошибка переводчика. Только послѣ переѣзда въ Лондонъ, женитьбы и полученiя кресла въ наблюдательномъ совѣтѣ “Орднанс Индастриз” онъ почувствовалъ, что для окружающихъ это всерьёзъ. Но въ то же время, какъ ни парадоксально, онъ ещё больше чувствовалъ себя персонажемъ изъ чужого анекдота: русскiй князь на британскихъ островахъ, а жена его – принцесса*.                                                                                                                                               [* Слово «князь» переводится на основные языки Западной Европы какъ принцъ. ]

Когда они оба усѣлись за столикъ, вдыхая ароматъ горячаго чая, то ихъ дружелюбно улыбчивыя лица, обращенныя другъ къ другу, въ теченiе краткаго времени оставались предметомъ взаимнаго молчаливаго изученiя.

Красовъ былъ широколицъ – въ полномъ соотвѣтствiи съ его коренастой фигурой. Слегка вьющiеся чёрные волосы его, какъ и сiяющiй взглядъ синихъ глазъ, очень шли его смуглому лицу.

О себѣ же Рославлевъ зналъ, что у него длинное лицо породистаго аристократа съ нѣкоторымъ намёкомъ на лошадиность – иного онъ за собой не зналъ и считалъ это для себя достаточнымъ. Впрочемъ, благосклонныя женщины порой находили въ нём сходство съ Рахманиновымъ.

- Итакъ, Валерiй Михайловичъ, вы доцентъ въ университетѣ? – любезнымъ тономъ прервалъ паузу Рославлевъ.

- Такъ точно, князь! За памятникомъ Ломоносову, у него за спиной, гдѣ странныя дѣла творятся...

Брови князя взлетѣли, глаза уставились на Красова.

- Презрѣвъ истматъ, вы окунулись въ чернокнижiе?

- О, если бы такъ!.. Но всё гораздо банальнѣе: словоблудiе о дискурсахъ – и дискурсъ о словоблудiяхъ. Видите ли, князь...

- Дмитрiй Михайловичъ, давайте оставимъ титулованiе!.. Зовите меня Петромъ Николаичемъ.

- Да, Пётръ Николаевичъ, о какой философiи можно говорить въ притонѣ либероидовъ!

- Кто такiе либероиды? – изобразилъ непониманiе Рославлевъ.

- Ну, ельциноиды, если угодно...

- Кажется, я понимаю васъ, – возразилъ князь, желая перемѣнить тему. – Но какъ вы выбрали вашу профессiю?

Лицо Красова озарилось.

- Я родомъ изъ Полтавы, изъ Малороссiи, – онъ подчёркнуто произнёсъ послѣднее слово. – Отецъ бросилъ мою мать, когда я родился, а она, бѣдная, не окончившая школы крестьянка, всѣ силы положила на то, чтобы я закончил школу съ золотой медалью. Дальше – больше. Мама хотѣла видѣть меня высокообразованнымъ. Я колебался между филологiей и философiей, но сдуру поступилъ на философiю, то есть, какъ вы изволили замѣтить, на истматъ. Мой другъ Салабинъ был счастливѣе: онъ способенъ къ языкамъ – и сразу выбралъ филологiю.

- Чѣмъ же васъ обидѣла философiя? – спросилъ князь. – Повѣрьте, я безъ всякой иронiи или сарказма, просто любопытствую...

- Я это чувствую, и благодаренъ за вниманiе... Я даже не боюсь быть обвинённымъ въ профессiональной непригодности, потому что философiя – это не профессiя, а вы вѣдь, я надѣюсь, не философъ?

Рославлевъ склонилъ голову, а затѣмъ приподнял, будто сопровождая ходъ мысли Красова, и лишь затѣмъ признался:

- Да я-то не философъ... Но что, по-вашему, такое – философiя?

- Какъ учебная дисциплина – это исторiя человѣческихъ поисковъ и заблужденiй. Какъ профессiя – это кладбище благополучныхъ неудачниковъ. Но какъ призванiе – это можетъ кое-чѣмъ стать, съ конкретнымъ именемъ и фамилiей.

- Но вѣдь и вся исторiя вообще – одни сплошныя заблужденiя, ошибки, войны, преступленiя... Развѣ не такъ, Дмитрiй Михайловичъ?

- Не спорю. Но, по мнѣ, въ тысячу разъ благороднѣе моя мать-крестьянка съ ея неполнымъ среднимъ образованiемъ, чѣмъ я самъ, кандидатъ наукъ и плановый докторантъ. Самъ я паразитъ – и 90 процентовъ моихъ коллегъ только паразиты на тѣлѣ общества.

- То есть вы говорите о порокахъ городской цивилизацiи какъ таковой, – кивнулъ понимающе Рославлевъ. – Иными словами, вы врагъ прогресса?

- Несомненно! – безъ тѣни запинки произнёсъ Красовъ, облегчённо вздохнувъ: его-таки поняли! – Вы попали въ точку! Вы подарили мнѣ дiагнозъ. Теперь мнѣ легче будетъ стоять на своём!

«Теперь я, можетъ быть, и нащупаю себѣ призванiе...» – подумалось ему.

- Ещё чаю, Дмитрiй Михайловичъ? – спросилъ Рославлевъ.

Красовъ заглянул въ свою чашку и быстро допилъ остывшiй чай.

   *   *   *

Они вышли на Владимiрскую площадь и стали выяснять, у кого какая линiя метро. Обоимъ подошла одноимённая съ площадью станцiя. Оказавшись рядомъ съ памятникомъ Достоевскому, они остановились какъ по командѣ – и посмотрѣли другъ на друга.

- Признаться, Дмитрiй Михайловичъ, я этимъ изваянiемъ шокированъ.

- Я тоже, князь! – воскликнулъ Красовъ. – Но не удивлёнъ! Вѣдь онъ всѣмъ западникамъ – антиподъ! Поэтому широкоплечаго Фёдора Михайловича изобразили тщедушнымъ чучеломъ и снабдили его, вмѣсто тонкихъ прядей на головѣ, негритянскимъ бобрикомъ.

- Хм... Вѣроятно, мастерица лѣпила его изъ пластилина, потому что не владѣла рѣзцомъ, – замѣтилъ Рославлевъ.

- А, вы въ курсѣ, что это женщина! Да она и пальцами не владѣла...

- Я ещё въ Англiи слѣдилъ за этимъ – въ интернетѣ.

- Зато посмотрите, на какой памятникъ не поскупились Кармазинову – въ оградѣ Русскаго музея! – возбуждённо продолжалъ Красовъ.

- Карамзину?.. – не понялъ его Рославлевъ.

- Нѣтъ, Кармазинову... Такъ назвалъ Достоевскiй Тургенева... Помните – въ «Бѣсахъ»?

- Ахъ, да... Теперь помню.

Однако это замѣчанiе Красова заставило князя остановиться:

- Не любите Тургенева, Дмитрiй Михайловичъ?

- Я? – удивился Красовъ. – Почему?.. И люблю, и жалѣю...

- Это какъ же?

- Стоит мнѣ перечитать «Асю» и «Вешнiя воды», какъ становится жалко старика до слёзъ, – скрывая смущенiе подъ нарочитой бодростью голоса, отвѣтилъ Красовъ. – Это Фёдору Михайловичу было за что его не любить...

- А за что? – пытливо взглянулъ на Красова князь.

- Какъ же... Да вѣдь Иванъ Сергѣевичъ был западникомъ какихъ мало! И гордился этимъ, и Достоевскаго шпынялъ «россiйскимъ варварствомъ».

- Да, это правда, Достоевскiй въ письмахъ сообщаетъ... А какая тургеневская вещь у васъ – любимая?

- «Дворянское гнѣздо».

Князь воспринялъ это признанiе съ видомъ удовлетворенiя.

- Да... Её и Достоевскiй любилъ. Я имѣю въ виду – Лизу Калитину. Въ своей исторической «пушкинской рѣчи» онъ назвалъ два вершинные женскiе образа нашей словесности, сопоставимые по красотѣ положительности съ Татьяной Лариной...

Князь остановился, словно давая возможность и Красову обнаружить свою освѣдомлённость.

- Наташа... Ростова?

- Вы угадали. Только она была названа второй, какъ объ этомъ свидѣтельствуетъ Николай Николаевичъ Страховъ. А первымъ прозвучало имя  Лизы Калитиной, встрѣченное криками восторженныхъ слушателей. И потому Наташа осталась неуслышанной –въ газетныхъ отчётахъ ея не оказалось. Но Страховъ былъ рядомъ съ Достоевскимъ – и онъ услышалъ.

- Спасибо, Пётръ Николаевичъ! – съ чувствомъ поблагодарилъ князя Красовъ.

Они прошли дальше, но у входа въ метро Красовъ удержалъ Рославлева за рукавъ.

- А теперь, Пётръ Николаевичъ, прошу обратить вниманiе на архитектурный вызовъ... то есть, на вызывающiй крендель въ видѣ баранки, вѣнчающiй храмъ торговли напротивъ собора... ради лишь того, чтобы помѣстить баранку выше куполовъ Владимiрской Богоматери...

- Да, вы правы! – тихо проговорилъ Рославлевъ и стиснулъ Красову локоть сквозь рукавъ пальто.

Въ метро имъ надо было разъѣзжаться въ разныя стороны, поэтому они пропустили ещё нѣсколько проходящихъ поѣздовъ, пока стояли въ вестибюлѣ: обмѣнялись телефонами и договорились поддерживать связь.

Ну вотъ, уже Рославлевъ вошёлъ въ электричку...

- Скоро мой другъ Салабинъ возвращается из-за границы, – скороговоркой на прощанье сообщилъ ему Красовъ въ готовую захлопнуться дверь вагона. – Я бы очень хотѣлъ познакомить васъ!..