«И Я скажу вам: просите, и дано будет вам; ищите, и найдете; стучите, и отворят вам, ибо всякий просящий получает, и ищущий находит, и стучащему отворят».

Лк. 11:5-10

У нас с женой с этого лета утвердилась такая семейная, радостная традиция: по возможности каждое воскресенье бывать в новом, незнакомом храме и отстоять там службу. Так что мы с Зоей ездили даже в наши самые дальние воронежские районы, порой пробиваясь там к какому-нибудь сельцу через разверзшиеся слякотно черноземные хляби или густые, топкие снежные развалы, а то и вовсе отправлялись в другой город, в тот же Курск, Задонск или достаточно далекое от нашего Воронежа Дивеево Нижегородской области.

Очень обрадовались, когда по случаю узнали о существовании у нас, считай под боком, древнего Толшевского Спасо-Преображенского монастыря. Настроились ехать не откладывая, в первый же выходной. На мне, как на водителе, лежала обязанность уточнить маршрут. Обычно я это делал и делаю с помощью Интернета. Так поступил и на этот раз.

Чтобы успеть в монастырь на службу, выехали рано, в шесть утра. Это не так сложно, когда на дворе июль и пылкое Солнце к этому времени уже два часа старательно трудится в небе над Воронежем.

Как всегда, сел я за руль с уверенностью, что мой компьютер выдал точный маршрут до нашего заветного села Толши. Он указал мне все нужные направления, названия улиц, рассчитал расход бензина и даже указал, где стоят бдительные камеры ГИБДД.

Итак, моя высокоточная техника направила нас в Верхнюю Хаву и порекомендовала там, уже в райцентре, ехать по улице Калинина, потом – Ленина, повернуть на Буденного и ехать пока не упрусь в улицу Василия Ивановича Чапаева. Совершив такую историческую прогулку по былой советской истории – далее километров двадцать упорно прыгать на моем стареньком авто с гордым столичным названием «Москвич» по проселочной дороге. Вот по ней мы будто бы через 1 час 40 минут планово и докатимся до нужного места.

Только на этот раз «мировая паутина» запутала себя и меня. Или это я в чем-то не разобрался толком? Не догнал все мудреные тонкости электронного подсказчика? Неведомо. Как бы там ни было, сомнения насчет правильности выбранного мной пути начались у меня достаточно скоро: сработала водительская интуиция. Доверяй, но проверяй. Но как? Места эти мной не езжены. Никаких ориентиров. Оставалось понадеяться на язык, который до Киева доведет. И не только.

Так что начал я при въезде в Верхнюю Хаву бдительно выглядывать, у кого бы уточнить дорогу к Толшевскому монастырю. Только день выходной, утро достачно ранее – вокруг ни души.

Постучал в одни ворота, в другие. Никому до меня дела нет.

Вдруг на обочине объявляется табуретка, а на ней пустая стеклянная трехлитровая банка. Бывалому водителю, к каким я себя самонадеянно причислял, нетрудно догадаться, что здесь мне сейчас скорее всего предложат молоко. Скорее всего, хорошее. Натуральное. Какое даже пить будет непривычно. С городским у него ничего общего.

И взять его мне придется, хочешь-не хочешь. Что же зря буду хозяина или хозяйку от дел отрывать?

Помахал рукой. Еще раз.

Вышел мальчик лет десяти, с рогаткой. От меня защищаться?

– Мальчик, здравствуй, – улыбнулся я достаточно искренне. – Как проехать к вашему монастырю?

– Монастырю?..

– Знаешь, что это такое?

– Ага.

– Вот и покажи дорогу.

– А я не знаю. И вообще нет у нас ничего такого, про что вы сказали. У мамки спросить?

– Лучше все-таки у папки.

– Папка пьяный. Дурной.

– Ладно, сходи за кем-нибудь из взрослых. Да побыстрей, пожалуйста. И скажи, что молоко хочу взять.

И «мамка» пришла тотчас. Вроде лицом и не красивая, но такая в ней румяная свежесть от утренней работы на росном еще огороде, такая насыщенная живость в каждом разработанном легком движении, что залюбуешься.

Но только не свезло мне напрочь: во-первых, молока уже нет, а банку просто забыли убрать, во-вторых, никакого села Толши поблизости не существует и в помине, как и нет здесь монастыря – ни женского, ни мужского. Никакого.

Извинился, покатил дальше. Уверенность, что я на правильном пути, еще во мне не скукожилась вовсе: с мальчика какой спрос? А его маме не до духовной жизни: муж под водочным гнетом, так что на ней весь дом, все хозяйство да еще наверняка надо отбиваться от свекрови, нахраписто уверенной, что «молодая» сгубила ее любимого, распрекрасного сына недостатком внимания или избытком своей очаровательной женской притягательности.

И тут мне, считай, повезло. Кажется, вот сейчас-то я смогу все доподлинно узнать – улицу по «зебре» перешла женщина, одетая не то, чтобы не по-сельски, а именно так, как одеваются… Нет, не бизнес-леди. Годами она была вовсе не по такому новомодному стильному разряду. Кажется, мне встретилась женщина из здешних чиновников. По крайней мере, прическа у нее деловая, строгая, просто-таки на советский лад: точно у космонавта Валентины Терешковой – густые высокие локоны, похожие на парик.

– Извините, пожалуйста! Где тут у вас село Толши?! – закричал я ей в окошко машины.

Женщина солидно, властно поглядела… Нет, даже не на меня. Просто – в мою сторону. На звук.

– Такой административной единицы у нас нет.

– Там еще женский монастырь! Спасо-Преображенский!

Женщина слегка улыбнулась.

– Вас явно занесло куда-то не туда.

Мы с Зоей после этого общения с представителем власти минут десять просидели в полной растерянности. Мы потеряли всякую надежду.

Жена первая предложила ехать домой. И в этом был смысл. Правда, оба очень сожалели. Меня просто ела досада… Мало сказать, что выходной день теперь испорчен: тут на неделю плохого настроения нам обоим хватит. Какое неуместное невезение! Даже в голову не приходило, что наша духовная поездка может обыденно обернуться ничем. Ведь не на рыбалку собрались, не на красоты воронежской природы полюбоваться, не искупаться в жаркий июльский день в каком-нибудь романтичном месте с большим красивым, как будто черным озером, затененным тесным густолесьем.

Помолиться ехали… Припасть губами к намоленной старорусской земле нашей православной…

Мы возвращались обратно через всю Хаву не солоно хлебавши. Унылые донельзя. А народ уже везде раскачался, раскочегарился. На центральной дороге шустро вертятся машины, трактора, телеги. Кто-то верхом без седла на старой неподкованной кляче прогарцевал.

Не шатко, ни валко перетекает над головой шуршащая душная пыль.

Вот уже скоро выезд из райцентра – и там тебе прямая лихая дорога на Воронеж. Такая сейчас ненужная, грустная…

У последнего дома я притормозил – хотя бы водицы живой набрать в дорогу из здешнего колодца с расписным живописным срубом.

А возле него какая-то «тутошняя» семья тоже собралась куда-то ехать, укладывается с последними вещами в машину: крепкий, строгий дедуля, его достаточно пожилой, чем-то важно озабоченный сын с молодящейся, озорноватой женой, и верткий, сноровистый сын лет двадцати. По каким-то его чертам, одним нам, служилым мужикам, очевидным, я отметил, что этот парень как видно недавно демобилизовался. Было в нем что-то такое устремленное, дальнозоркое, цепкое, что однозначно выделяет военного человека.

И тут вдруг как торкнуло меня. Как говорится, за язык потянуло. Я будто почувствовал подспудно, что мне НАДО именно с ними обязательно заговорить. Озарение не озарение это было, однако накатило. Нашло! Будто кто на ухо шепнул.

– Прошу извинить… – подступил я к ним. – Село Толши уже все утро разыскиваю. Там монастырь мне нужен. Свято-Преображенский. Четыреста лет назад основан! – не знаю, для кого и для какой-такой убедительности я прибегнул еще и к внушительной цифирной силе исторической давности. – Пчелинцем Константином.

Мать удивленно посмотрела на сына, а недавний солдат – на нас с Зоей, выпятив свои все еще детские губы:

– А сюда вас что занесло? – сказал он еще мальчишеским дерзким голосом, чуть не сплюнув сквозь свои редкие, косые, словно пьяные зубы.

– Так вот здесь и ищем ваши Толши.

Теперь все семейство обратило на меня внимание. Правда, с неким оторопелым удивлением. На меня редко так смотрели, как они сейчас. Может быть даже никогда. Словно я был в их глазах олицетворением чего-то более чем странного.

Я пожал плечами, не находя в своих словах ничего чудаческого.

– Какой вы сказали монастырь?.. – нахмурилась старшая женщина.

Я постарался объясниться как можно внятней, строже, потому что мой интерес к поездке был вовсе не любопытствующий, а самый что ни на есть истинно душевный, смиренный, покаянный.

– Прежде при царе Алексее Михайловиче это место у вас называлось Константиновской пустынью. Позже по храму стало Спасо-Преображенской обителью. В ней в свое время почти год прожил святой Тихон Задонский! А название «Толшевская» могло пойти от чрезвычайно густого леса с толстыми дубами. Только я тут у вас вижу везде одни клены да вязы.

Женщина даже как-то огорчилась, выслушав меня:

– Что это вы все такое говорите нескладное?! – глухо прикрикнула она и строго глянула на тоже озадаченного нашим разговором ее мужа. – Отец! Ты хоть что-то понимаешь?

– С трудом… – поморщился тот и зачем-то подал мне невероятно сильную, чугунно тяжелую руку. – Николай. Николай Германович. Начальник здешней полиции.

– Отчего же я по-вашему изъясняюсь нескладно? – смутился я.

Такой напряженной поездки у нас с Зоей, кажется, еще не было. Того и гляди начнется самая настоящая перепалка словесная ни на чем не основанная.

– Нам ехать пора! Батя! – строго встрял их сын уже из машины, бегло расчеркивая пальцем по навигатору предстоящую дорогу.

– Извините… – поднял я перед собой обе руки ладонями вперед, как бы давая таким жестом понять, что отдаляюсь, отдаляюсь, отдаляюсь…

Женщина торопливо шагнула мне навстречу. Чуть ли за руку не схватила.

– Погодите! – вскрикнула. – Вы нас запутали всех и знаете чем? Тем что называли монастырь нашим и искали его в наших краях! А я в нем семь лет в свечной лавке работала! Слава тебе, Господи… Только это совсем в другом месте! Километров за тридцать отсюда.

– Двадцать пять! – строго поправил сын. – Я же тебя туда каждый день возил на работу и лучше знаю.

– Так вот и объясни товарищу дорогу! – облегченно засмеялась она. – Как водитель водителю. И как это вы на нас вышли? Вам просто повезло. Здесь никто про этот монастырь слыхом не слыхивал!

…Через час мы с Зоей были на месте. Нашли все легко по толковому объяснению. Монастырь скромно, уединенно стоял между кряжистых, словно из грубого вечного металла отлитых дубов неподалеку от известного на всю Россию нашего биосферного заповедника. Как его в народе называют – бобрового.

Служба уже закончилась, но нам открыли.

В лавке у монашки с ликом строгой духовной бледности мы купили свечи, пахнущие медом, мне по необходимости новый нательный крестик серебряный, икону «Троицы», и долго молились, вдохновенно перецеловав здешние образа, у каждого из которых была своя, волнующая история.

Потом мы с Зоей долго гуляли по здешнему прихрамовому кладбищу, огороженному знатным воинством корабельных, поднебесной высоты вызолоченных ярких сосен. А у монастыря пели дети из Воскресной школы своего сочинения простенькие молитвы:

 Дай нам, Господи, смиренье,

Утешение в скорбях,

И за наши прегрешенья

Не погрязнуть во грехах,

Прояви к нам милосердье,

Заступись за грешных нас,

 Отведи от искушений,

Не покинь нас в трудный час.

У Зои по щекам текли слезы. Я кое-как держался.