«Ибо все, что в мире: похоть плоти, похоть очей и гордость житейская, не есть от Отца, но от мира сего».

 (1 Иоанн. 2, 16)

На исповедь не ходят по расписанию, а по требованию внутреннему, сокровенному. А если человек по той или иной причине запозднится в освобождении от коросты грехов, то он день ото дня все более начинает казаться себе будто больным, недужным: не только совпадают внешние симптомы, но и заразная опасность такого утаенного, не исповеданного греха для окружающих.

Раньше я к исповеди свои согрешения записывал на бумажку, а как в ногу со временем обзавелся домашним компьютером, открыл на рабочем столе файл «К покаянию». Это оказался удручающе длинный перечень, который начинался признанием в «гордыне» и «самомнении». Далее следовало не менее отвратительное. И все это имело одну стойкую особенность – «список» грехов никогда не сокращался. И вообще в нем прослеживалась лишь одна тенденция – к разрастанию. Одно время я так даже ходил исповедоваться в разные храмы, потому что стыдился того, что грехи мои раз от раза только множатся.

Каждому верующему хорошо известно, что после исповеди, к которой ты, терзаясь своим ядовитым многогрешием, старательно приуготовился молитвами и говеньем, да если еще и к причастию робко подошел, вкусить с вином и хлебом Святых Таинств, – в душе устанавливается особое возвышенное состояние. Ни с чем вовсе не сравнимое. Неземное.

Я это вдохновенное очищение от грехов в себе всякий раз благоговейно, трепетно ощущаю. И со стороны другими людьми такое превращение отчетливо видится. Особенно близкими. Как вернусь из храма, жена мне всегда удивленно говорит: «У тебя лицо просветлело! Как у младенца стало! Будто передо мной совсем другой человек. И весь радостный донельзя! Просто завидую тебе».

А мне почти всегда стыдно было слышать такие слова… Настоящая чистота в душе обыкновенного человека после исповеди и причащения, как это ни горько, как это ни больно, недолго живет…

Ведь за папертью тебя ждет мирская жизнь. Как бы даже с усмешкой ждет. Если не с судорожной гримасой. На первый взгляд внешне обыкновенная, будничная, она незримо опасна для причастника, как для здорового человека вирусы гриппа, когда он, скажем, окажется в лифте лицом к лицу с больными людьми.

Как выйдешь из храма после исповеди и причастия, так свою обретенную внутреннюю свежесть и чистоту несешь бережней, чем из роддома безгрешного ребеночка. Я не раз надеялся после покаяния сохранить в себе это необыкновенное смиренно-торжественное ощущение очищения. Навсегда? На это я и не замахивался. На такой подвиг мне ли покушаться? Пределом моих мечтаний всегда было успеть хотя бы в дом войти в благодати после раскаяния под епитрахилью и исполнения надо мной по апостольской преемственности спасительного умоления ко Господу.

Какие только выдумки я не применял, как только не прищучивал себя – все одно: шагу ступить не успеешь на улице после исповеди, как новый грех вот он, уже и налетел, захороводил тебя, смутил. Хоть плач, хоть головой об стену бейся, а ты уже оскользнулся. Умыл тебя грех. И далеко не чистой водицей: то рассердишься на водителя, который у тебя на «зебре» под носом проскочил, то машинально осудишь девушку за оголенность или нищему в суете забудешь копеечку десятирублевую бросить.

Однако сегодня поначалу все как бы складывалось благоприятно. Сошел с паперти – в банку нищенке, не считая, ссыпал все, что имел; водитель, отъезжая от храма, зацепил меня бампером, – я только угнулся, потер ногу и дальше молча заковылял. Слава Богу, ни злобы, ни агрессии в себе не почувствовал. Иду благодатно: ни ругани никакой на пути, машины уважительно дорогу мне уступают, в магазине меня не обложили крепкими выражениями, что выбираю молоко и сметану посвежей. Правда, уже во дворе собачка приблудная, недавно у нас в подвале ощенившаяся, кинулась на меня сзади, но я и тут вместо того, чтобы закричать на нее, пнуть как следует, позволил себя цапнуть за штанину. Правда, она это больше для форса сделала, для собственного авторитета в маете своей бродяжьей, неприкаянной жизни.

И вот уже моя родная дверь. Только вдруг сосед Мишаня, заслышав мои шаги, страдающе выглянул из своей квартиры: лицо будто перевернуто, дышит ртом. Натужно.

– Привет… Ты, того… в магазин не сходишь? Купи мне «четверку». Христа ради. Помираю со вчерашнего...

Я было попытался прочитать ему лекцию о вреде пьянства и алкоголизма, но трагическое выражение его лица быстро заставило меня смущенно замолчать.

Я вздохнул и поплелся вниз, сжимая в кулаке его липкую сотню.

Вот так я покаялся, вот так причастился. В общем, на моем файле «Грехи» прибавился еще один…