Прошло лето. Еще две луны унесли резвой чередой осенние деньки, когда работа спорится вернее, чем в иное время года. ДЕЛЬТАНЕФТЬ уже прочно утвердила свой индекс в торговых системах, вознеся на недосягаемый олимп популярность самого Клима Ксенофонтова. Но подлинную сенсацию в деловом мире образовали два события: вторичная эмиссия акций ДЕЛЬТАНЕФТИ и повторное обретение Климом Ксенофонтовым финансовго центра МИДАС-ИНВЕСТ. Газетные заголовки пестрели восклицаниями, а эксперты от пера строчили виртуозные пассажи о возвращении блудного сына, поверяя рынок ценных бумаг священным писанием. Таких отчаянных кульбитов на фондовом рынке до Ксенофонтова не совершал еще никто.

Когда ДЕЛЬТАНЕФТЬ поставила иностранных инвесторов перед фактом вторичной эмиссии, "Ориент-фонд" повел на Клима ожесточенную атаку по всем фронтам, добиваясь признания ее незаконной. В результате вторичной эмиссии их акции оказались разводненными, что значительно сократило их долю в активах компании. Иностранная агентура в Минфине, Минэкономе, ГКИ, Комиссии по ЦБ и в других регулирующих ведомствах делала что могла, чтобы побудить их дезавуировать этот злонамеренный акт ДЕЛЬТАНЕФТИ. Но дело было сделано, и Клим Ксенофонтов твердо стоял на своем, давно уже подчинив своему влиянию всех, кто что-либо значил в компании.

Заграничные эмиссары усиленно топтали пороги российских правительственных инстанций, взывая к "разуму и совести нации" - к ее самым высокопоставленным чиновникам, доказывая, что вторичная эмиссия ДЕЛЬТАНЕФТИ бесчестит Россию в глазах всего делового человечества. Только Клим уже во всех стратегически важных местах расставил редуты поддержки и теперь был спокоен: ничего у вас не выйдет, ребята, но пасаран - халява больше не пройдет.

А когда дело дошло до скрытых угроз, то он не на шутку озлился и устроил "этим старьевщикам" режим наименьшего благоприятствования. Выражалось это в несвоевременном или неточном уведомлении по делам акционерной компании и прочих мелких пакостях и прелестях партнерства.

Рахманевич и Петровский все реже решались вступать с ним в открытую полемику. Чуял он, что затаились на время и чего-то выжидают. Знать бы только чего.

В МИДАС-ИНВЕСТ он вернулся хозяином уже после того, как людьми Альбины Павловны были списаны за государственный счет его долги ДЕЛЬТАНЕФТИ, но вчистую проиграна инвестиционная стратегия. Смерть Альбины Павловны стала началом развала ее концерна, и Клим Ксенофонтов в конце октября уже выкупил свое детище по сходной цене.

Но не только дела и интриги занимали его помыслы и воображение. Теперь у него появилось и досужее времечко. Там, в пищеблоке на буровой, он бросил в кармашек передничка нефедовской дочки свою визитку, и девчонка однажды позвонила. Она училась в Москве в МИИТе и жила в студенческом общежитии. Через неделю после ее звонка Клим уже снял для нее дорогую квартиру в центре и с той поры являлся к ней дважды в неделю.

С Натальей случился очередной слом, и ее снова пришлось отправить в наркоклинику. Клим перебрался с дочкой на зиму из Чоботов в их городскую квартиру на улицу Фучика. Вечерами за дочкой смотрела няня, теперь уже городская. По утрам Ленку отвозил в лицей для дошколят нянин сын, кладбищенский гравер, мужик надежный и добропорядочный, и вечером привозил оттуда домой.

Был понедельник четвертое ноября, когда Клим поднял дочку к завтраку. В последнюю неделю нянин сын приболел, и Климу приходилось самому возить Ленку в ее лицей. Вид спящей поутру дочуры радовал его, как ничто другое. Входя в ее комнату, он присаживался на детский стульчик подле ее кровати и так сидел с минуту, вглядывался в ее чудесные черты. Потом он тихо брал ее за ручку, она пробуждалась и повисала у него на шее. Тогда Клим нес ее в ванную умываться, а сам шел на кухню готовить завтрак.

В 08.15 к их подъезду подъезжал его лимузин с шофером и телохранителем. Телохранитель поднимался за ними на пятый этаж и через пять минут они спускались к машине, которую дочка звала "мерседеской".

Ленка сегодня так задушевно сопела, что ему было жалко ее будить, и он задержался у ее кровати чуть дольше обычного. Утро было дождливое и слякотное. Он тронул пальцем мочку ее ушка. В этой комнате солнце всходило дважды - когда всходило и когда открывала глаза Ленка.

- Ну, сны видела? - спросил он, вытаскивая дочь из постели и усаживая на руку. - Что приснилось?

- Не помню, папочка, - сказала она и прижалась к нему щекой.

- Ничего, завтра обязательно что-нибудь хорошее приснится.

Он насыпал дочери в тарелку мюслей, а себе поджарил яичницу. Достал из холодильника коробку с французскими бисквитами и включил кофеварку.

- После нашего дома в Чоботах кухня такая маленькая кажется, - сказала Ленка, наливая в мюсли молоко. - Я люблю, когда на кухне мама. Скорее бы ее выписали.

- Ешь. Некогда болтать, торопиться надо.

- Пап, а почему ты нас не любишь?

Вот так вопрос. Это его ошарашило, как гром среди ясного неба.

- Кого это нас?

- Нас с мамой?

- Кто тебе сказал?

- Мамуля сказала. Сказала, что папа нас разлюбил.

- Мама была не в настроении. Все в порядке, я тебя люблю.

В дверь позвонил телохранитель - два коротких звонка и один длинный.

- А маму?

- Собирайся, дочь. Пора.

- Ты сегодня поздно приедешь? Приезжай пораньше, - дочь взглянула на него печальными выразительными глазами.

- Отставить. Разве я не говорил тебе, что грустить вредно? Собирайся.

Втроем они спустились к машине. Переднюю дверцу открыл им шофер, а заднюю телохранитель. Клим сел с водителем, а дочь и телохранитель сели на заднее сиденье. Где-то за спиной раздались сильные трескучие хлопки. Прямо у него на глазах - в лобовом стекле - вырастали дырки с трещинками...

- Пригнись! - орал телохранитель.

Шофер среагировал моментально, улегшись на руль, но при этом еще и успев выдавить до отказа педаль газа. Клим видел, как из рукава его на манжет рубашки стекает кровь. Треск продолжался, и лобовое стекло покрылось новыми дырками и трещинками.

- Ленка, ложись! - крикнул Клим, оборачиваясь к дочери и с трудом преодолевая разгонное ускорение.

В следующую секунду их "мерседес" подрезал на перекрестке "москвичка", и удар швырнул Клима вперед на стекло. Шофер газа не отпустил, и они болидом вылетели на Тверскую и проскочили ее, чудом избежав столкновения с машинами из плотного утреннего потока.

- Леночка! Леночка-а! - вопил телохранитель.

На том месте, где только что сидела его дочь, окровавленный комочек бился в конвульсиях, а вместо головы было какое-то клокочущее красными пузырями месиво...

- Bastardi di Mosca! - выругался вслед пронесшемуся мимо "мерседесу" какой-то итальянец, торопившийся с утра по делам. Его бежевое щегольское пальто было все забрызгано грязью.

- Bastardi di Mosca, - испуганно повторил он, когда "мерседес" протаранил ларек в двадцати шагах от него, и оттуда выскочил человек, держа на руках бьющееся в конвульсиях тело ребенка - все в крови...