Понедельник - день тяжелый. Для подавляющей части гуманоидов, но только не для него, Клима Ксенофонтова. В понедельник, когда большинство двуногих приходит в себя после воскресной релаксации, он бодр и дееспособен, как никогда. К тому же сегодняшний второй понедельник августа скинул с себя проклятую жару, энцефаллитным насекомым впившуюся в самую мякоть лета. Только что окончилось заседание совета директоров МИДАС-ИНВЕСТа, на котором Берт выступил с приветственной речью в качестве приглашенного - на правах бывшего руководителя.

События последней недели приобрели фантастическую динамику. Клим любил все стремительное, наполненное энергией развития - даже если это энергия саркомы. Но больше всего на свете Клим любил вторгаться в ту область событий, где царят законы высоких энергий. Эти законы открылись ему наитием, ценой колоссальных усилий и сверхпереживаний. Известно целому свету, у каждого своя мораль: у бедняков своя, у богачей своя. Мораль высоких энергий - это то, что исповедовал он, Клим Ксенофонтов. Что положено Юпитеру, не положено простому смертному. Это априорно просто, потому что выводится само из себя: могущественному природа дозволяет большее.

Клим Ксенофонтов устроил в свою честь целый фейерверк событий, главным из которых было предстоящее вторичное обретение МИДАС-ИНВЕСТа. Богам его упорство пришлось по нраву, и они просили за него Фортуну, богиню случая.

Все началось с того, что из МИДАС-ИНВЕСТа, начавшего было действовать под эгидой синдиката Альбины Павловны, ушел Феликс Новгородцев, забрав свою долю - четверть капитала фирмы. К тому же в новых руках МИДАС становился все менее стабильно работающим предприятием. Люди Альбины Павловны решили, что скоро выучатся гарцевать на этой лошадке с норовом. Ну, а закончилось все довольно мистическим случаем. Сама Альбина Павловна неожиданно скончалась от обширного инфаркта.

История, услышанная Климом в пересказе Николя (еще недавно его сторонившегося, но уже начинавшего робко ему позванивать) напоминала версию пушкинской "Пиковой дамы". В момент или накануне смерти Альбины Павловны в ее будуаре побывал молодой человек, вполне возможно, вымогавший у нее некие тайные сведения, которыми она располагала ввиду особой вхожести ее супруга в коридоры власти.

В упрощенном варианте Альбина Павловна померла со страху на своей даче в Кратове, когда туда забрался грабитель. По третьей версии, упорная старушенция даже сама на него кинулась, но тут же, впрочем, получила твердым предметом по темени. Так или иначе, по случаю этой новости Клим готов был устроить богам хоть жертвенное заклание. Ограничился, впрочем, легкой выпивкой.

В последнее время он перестал доверять случаю, поскольку человеку деятельному и целеустремленному он больше вредит, чем приносит пользы. Снискавшие успех часто говорят и убеждены, что каждому в жизни выпадает случай и нужно только умело им воспользоваться. Но говорить следует о том, что жизнь сама по себе есть миллиард возможных комбинаций, а решения-то принимаешь все равно ты сам, это твой выбор. А что делать с другой разновидностью случая - а именно, с той, которая бьет ниже пояса или сводит на нет годы упорного труда?

И все же это был его случай!

Теперь возвращение МИДАСа - дело времени. Клим это знал, как знали и сами мидасовцы. Это он их когда-то спаял магией общего дела, он в них влил чудесную энергию, позволявшую им обращать в золото все, к чему они прикасались - простые бумаги в ценные, а ценные в золото. Он даровал им власть, о которой мечтали алхимики, и при нем они умело распоряжались этой властью.

Пусть он сам стал жертвой мошенника, но нужно быть богом, чтобы избежать ошибок в этой жизни...

Когда к управлению МИДАСом пришли люди Альбины Павловны, дела фирмы и вовсе расстроились, а с ее кончиной новое руководство полностью утратило ориентиры. Об этом ему истово плакались и Никодим и Перминов, не говоря уже о Николя, лебезуле этаком, всегда готовым заискивать из-под масочки независимости. Новые люди стали поспешно преобразовывать МИДАС-ИНВЕСТ в подобие банка. Это было видно и невооруженным глазом - по тем архитектурным излишествам, которые они успели навесить на аскетически строгую и акульи совершенную структуру их брокерской конторы, а также по операциям, которые они пытались проводить.

Сегодняшнее собрание начальников отделов и служб МИДАСа было тайным. Просто собрались "старики", воспользовавшись отлучкой нового шефа. Пригласили Клима.

- Тут все смешалось в доме Облонских... - клацая вставными челюстями, заговорил директор финансов Иван Перминов, стареющий маменькин сынок.

- Наши новые хозяева все время совершали всякие телодвижения на предмет перестройки, - перебила его Нонна Никодим, решив сократить преамбульную часть Перминова и поскорее перейти к содержательной. - А в доме Облонских все смешалось в последнюю неделю. Мы себя почувствовали частью какой-то то ли финансовой, то ли вообще промышленной корпорации, и наш новый шеф - всего лишь марионетка. Прямо масоны какие-то, прости господи, - у самой дедушка раввином был. Машина в общем здоровенная, но инертная.

- А теперь - мы все это чуем - у них происходит какой-то мощный сбой в системе, - продолжал Николя, - и они все мечутся в панике. Ситуация непонятная. В общем ситуация непонятная, и мы хотим тебя вместо этих клоунов.

- У них есть деньги и у них есть влияние, но мало того что они сами не способны толково этим рапорядиться, мы здесь почувствовали, что становимся нулями без палочки, - энергично сказала Никодим.

- Дайте я скажу, - взялся подытожить Перминов. - У фирмы был потенциал саморазвития. Это и сплачивало коллектив. Теперь его нет. Философия общего дела, как писал Федоров.

- Кто? - переспросил Клим.

- Был такой русский космист - философ, короче.

- К черту философию, - решительно, в рывке из позы, в которой он сидел, небрежно откинувшись в кресле, заговорил сам Клим. - Никто из вас даже не нашел времени позвонить мне, когда меня вышибли в аут. Вот она, ваша философия, Иван Петрович. А теперь все вы знаете, что Клим Ксенофонтов снова на коне. И вы думаете, что он снова перекупит дело и вложит деньги, которые недавно заработал. Может, вы уже прикинули, Нонна Борисовна, сколько денег я заработал, вскинув курс ДЕЛЬТАНЕФТИ до потолка? А? - Клим звонко хлопнул себя по ляжке, вскочил с кресла и стал ходить вокруг их до боли родного овального конференц-стола. - А где вы были, друзья мои, когда мне подсунули эту сучку, которая вывела нас на господина из-за границы?

- Первым ее ввел сюда Новгородцев - и служба людских ресурсов. Но его уже нет, - оправдывался за всех Николя.

- Черт тебя подери, Николя. - Клим зло на него покосился. - Если ты хочешь сохранить МИДАС и если хочешь, чтобы я в него вернулся, то запомни, что нет никакой службы людских ресурсов. Это у них там за бугром - human resources, а у нас отдел кадров.

- Так наши новые хозяева называют теперь... - попыталась вступиться за Николя Нонна Никодим.

- Это наконец несправедливо, Клим, - сдержанно возразил Николя. - Где мы были? Интересный вопрос. А где в конце концов был ты сам, когда ее увидел? Где были твои глаза и твое кое-что еще? Красивые бабы - это твоя слабость. Где красивые бабы, там любой период первоначального накопления может легко превратиться в период окончательного разорения.

- Ладно, оставим этот разговор. Дело прошлое, - примирительно сказал Клим.

Эта декоративная перебранка была ему нужна лишь для того, чтобы восстановить прежний контакт с мидасовцами. Он знал, что добился некогда любви коллектива силой, как иной мужчина подчиняет женщину, и что любовь эта обросла с боков зависимостью психопатического свойства, как оно часто бывает в семьях, где супруги терзают друг друга, часто ссорятся, но жить друг без друга не могут. Для многих из них, корректных, теплолюбивых и гладких, как галька в Сочи, москвичей он был варягом, подчинившим их северным варваром. И расторжение этой зависимости с его уходом из МИДАСа заставило их почувствовать себя сиротами. Он бывал и жестоким, и раздражительным, и несправедливым, но он же и связал их единым духом, как та мешалка, что молотит песок, воду, щебень и цемент - чтобы обратить все это в бетонную смесь. Никто из них не ведал имени этому духу, для них это было таинством, в которое их посвятил их Большой Дикарь, грубый и невежественный, но именно такие и способны возбуждать настоящее чувство.

Клим окинул орлиным взглядом собравшихся и скомандовал:

- Значит так. Постановка задачи. Обещаю, что мы с вами вернем МИДАСу утраченные позиции. Только теперь мне придется выкупать его у новых владельцев. Соответственно моя доля в нем по праву увеличивается.

- Почему бы и нет, - поспешил со своим мнением Николя, у которого не было своих вложений в деле, в отличие от Никодим и Перминова. Последний проскрипел что-то тоскливое и нечленораздельное.

- Ну, а ваша задача, пока мы не отвоевали МИДАСа, - ухмыльнулся Клим, - давить на психику руководству и отбивать интерес у потенциальных покупателей. Главное - дождаться, когда эти ребята полностью отрегулируют ситуацию с долгами. В этом плане у них дело движется. Будем действовать по обстановке.

Уже через полчаса он был в ДЕЛЬТАНЕФТИ, где принимал участие в ничуть не тайном, а самом что ни есть открытом совещании руководства компании.

- Это невозможно - то, что ты предлагаешь, Клим. - Лев Рахманевич эмоционально водил руками, напоминая корабельного сигнальщика. Извини меня, но это абсурд - и мы не пойдем на это! Никогда не пойдем на это.

- Так уж и никогда? - зло и по-сибирски подковыристо переспросил его Клим. - Не узнаю тебя, Лева. Ты становишься максималистом? Никогда не говори никогда - самое подходящее кредо для таких, как мы с тобой.

- Ну, может, когда-нибудь - в перспективе... - Рахманевич сделал нерешительную отмашку.

Рахманевича поддержал Алексей Петровский, директор внешних операций:

- Клим, вторичная эмиссия - то, что вы предлагаете, в первую очередь ударит по нашему неокрепшему реноме. Да, нам не хватает денег на многие проекты, но их всегда будет не хватать. Да, нам бы надо выстроить еще пару нефтеперегонок, но пока будем довольствоваться тем, что есть. Иначе потеряем все. Ну, не все, конечно, а многое. Да нам, собственно, и не дадут этого сделать. Мы потеряем главное - репутацию, лицо.

- Вот именно, рожу, ха-ха-ха, - прогундосил из своего угла бородатый толстяк Евсеев, главный транспортник по кличке Труба.

- Юмор здесь не уместен, мне кажется. Вопрос очень серьезный, - продолжал Петровский, всегда стоявший горой за Рахманевича, по существу служивший рупором всех его идей.

- Гляньте на эту распечатку. - Клим взял со стола несколько листочков с текстом. - Несколько дней назад я дал задание ребятам из аналитического отдела поиграть с идеей вторичной эмиссии. Вот результат: конъюнктура для нее создается идеальная в сентябре-октябре. Потом пойдет большая полоса застоя, а в ближайшие месяцы мы сможем аккумулировать солидный капитал.

- Кто вам дал санкцию на это исследование? - возбудился притихший было Рахманевич.

- Это никакое не исследование. Я просто попросил ребят сделать кой-какие прикидки после работы.

- Вы с нами недавно, Клим, - продолжал оппонировать ему Петровский. - И убеждены, что ДЕЛЬТАНЕФТИ нужны именно парашютисты со стороны - чтобы решить ее проблемы. Но они же и чужаки. Думаю, что вам еще необходимо время для адаптации. Осмотритесь как следует, а потом уже...

Петровский не окончил фразы, но чтобы не дать ей повиснуть в пространстве, исполнил подобие реверанса очками, скинув их с переносицы и покрутив дужками в воздухе. Очки у него были больше похожи на пенсне, и скорее всего потому, что многие находили в нем замечательное сходство с Чеховым.

Клим давно подметил, что в этом человеке было много двусмысленностей и пустословия. Это, впрочем, ничуть не делало его менее опасным. Он был правой рукой Рахманевича (а когда надо, и левой), обеспечивая ему поддержку по всем позициям. А Рахманевич побаивался Клима, и очень скоро эта боязнь перешла в стойкую ненависть, хотя бы и скрытую. То, что сегодня Петровский открыто дерзил Климу, было дурным симптомом.

- Алексей Иваныч, я поддерживал отношениия с ДЕЛЬТАНЕФТЬЮ еще до того как пришел в совет директоров. Здесь многое связано с моим именем - и случайные провалы и неизбежное возрождение. Не стоит уличать меня в незнании ситуации. В конце концов не так важно знать ситуацию, как важно уметь ее моделировать. Скажу одно: Клим Ксенофонтов никогда не шел на поводу у ситуации, он ее создавал. Кто плетется в хвосте у ситуации, рано или поздно оказывается в одиночестве.

- Чтобы затевать такое крупное дело, надо провести обширные консультации с акционерами, - вызвался разрядить ситуацию Евсеев. - Я бы сказал - обширнейшие. Небось, иностранчики не обрадуются. Дело-то пахнет разводненьицем.

- Вот именно, - робко подытожил возражения Рахманевич.

Клим поменял напор и пафос на улыбку и сказал, обращаясь к Трубе:

- Вот видите, Евгений Николаевич, Вы уже вполне допускаете такую возможность. Но вас лично, я убежден, и убеждать-то не нужно. Вам достались в хозяйство обветшалые трубы и станции, из-за которых вы с кем только не грызетесь. А если нам удастся поднять хорошие деньги на вторичной эмиссии, то обещаю вам, что буду бороться за то, чтобы ваша отрасль стала приоритетной при распределении инвестиций. Убедите же и ваших коллег, господ директоров.

- Чтож, другой бы спорить стал. Я - за, - отозвался из своего далека Евсеев. - Но уж слишком серьезное это дело - вторая эмиссия, и с нахрапа его не возьмешь. Вы вот, говорят, где-то в сферах нормотворческих по ценным бумагам раньше вращались, так что это дело лучше нашего обмозгуете. Вам и карты в руки.

- А кто говорит, что с нахрапа-то? Ни с какого ни с нахрапа. И расшаркиваться перед иностранчиками не будем, поставим их в известность в самый последний момент. А с нашими как-нибудь договоримся. Все по науке сделаем, - обрадовался Клим поддержке главного транспортника.

Последовала моментальная реакция Петровского:

- Я против. Возражаю против авантюрных предложений. Это будут быстрые выгоды - в ущерб долгосрочным, а главное - нас обвинят в разводнении акций, и чем это кончится - предсказать невозможно.

За столом совещаний присутствовали еще пятеро директоров, но все они хранили полный нейтралитет. Для большинства из них мнение Евсеева было авторитетным, как в традиционном, так и в новейшем смысле этого слова - как человека, вхожего в круг лидеров нефтемафии и занимавшегося вопросами "крышеобеспечения". Далеко не однозначным было и его прозвище - Труба. Его опасались. Иметь Евсеева в числе врагов было равносильно самоубийству. Третьей же составляющей прозвища Труба был редкий божий дар: старик слыл выпивохой и чревоугодником, и в свои шестьдесят мог объесть и перепить любого.

Клим бы никогда не решился озвучить идею вторичной эмиссии, не заручившись поддержкой Евсеева. Накануне вечером он свозил Трубу в китайский ресторан, где накормил его уткой по-сычуански, блинчиками со сладкими, обжаренными в соевом масле кусочками телятины, проросшими бобами и тончайшей китайской водкой в расписном фарфоровом графинчике, сургучовую пробку с которой не без вожделения срывал сам Евгений Николаевич.

Вторичная эмиссия - это деньги, уговаривал его Клим близкими его мужицкому сердцу сравнениями: луговину надо косить, когда на дворе июль, а картошку копать - под осень. Всему свое время, и если денег не соберем сейчас мы, это сделают за нас другие. Но долго убеждать Трубу и не пришлось: Клим получил его "да" после третьей рюмки.

- Алексей, - доверительно, без отчества, обратился к Петровскому Клим, - думаю, не упустить шанса в предпринимательском деле важнее, чем стремиться угодить случайному клиенту, которому от нас в сущности нужны только деньги. Что вы поднялись на дыбы с этим разводнением капитала? Решим мы эту проблему, не пугайтесь. - И уже обращаясь к остальным: - Господа, предлагаю вынести этот вопрос на следующее заседание. И проголосовать.

- Я считаю, что этот вопрос для нас - вопрос чести... - хватался за последнее слово Петровский, но Труба сбил его пафос колючей репликой.

- Чем больше он твердил нам о чести, тем торопливее мы пересчитывали свое фамильное серебро, - пышно хохотнул он из своего угла. - Простите, шутка. И вообще - не я сказал.

- Но это может обернуться бедой для нас, - неутомимо возражал Петровский.

- Ну что же, истинный друг, как сказал Эзоп, познается в беде, ха-ха, - веско заметил тот.

- Простите, Евгений Николаевич, я вас не совсем понимаю, - уже оборонялся Петровский. - О чем вы? Чей друг?

- Тогда и узнаем - кто чей друг. Шучу, ха-ха, - гоготнул Труба, отрывая от кресла могучее седалище.

Последняя реплика Трубы подразумевала активную приверженность Петровского интересам иностранных фирм, с которыми ДЕЛЬТАНЕФТИ приходилось иметь дело. Петровский был первым на контакте с иностранцами и лебезил перед ними как мог, блистая манерами и прононсом. Если русофил Евсеев называл иностранных акционеров или партнеров "заморышами", то сам Петровский иностранцев нежно любил и пуще смерти боялся прогневить кого-нибудь. К представителям третьих стран относился, впрочем, гораздо менее подобострастно.

Вторичная эмиссия обещала Климу сразу двух зайцев: отомстить тем людям, что безнаказанно перекупили бумаги у Сааведры, и во-вторых, собрать значительные средства под новые проекты. Как раз то обстоятельство, что личную месть он имел в качестве своего главного мотива, и приводила в замешательство Рахманевича, не способного вычленить в Климе подлинной причины его инициатив, в остальном, впрочем, довольно тонкого психолога.

А между тем Клим Ксенофонтов воистину был обуян потенциалом мести. Он никогда не сносил обид и никогда не подставлял второй щеки, не видя оснований к тому, чтобы в этом малодушном акте умертвлять свое мужское достоинство. Возлюби врага своего - и он тебя уничтожит. Со времен Ньютона всем известно, что действие равно противодействию, а со времен Достоевского - что преступление наказанию. Всякий, кто смел покуситься на его интересы, совершил преступление против личности. Личности Клима Ксенофонтова. Всякий, совершивший зло, виновен, а кто не ответил на это зло и не противился ему, тот виновен вдвойне - тем, что унизил себя, и тем, что разделил ответственность за это зло. Щекоподставлению не место в эпохе ПНК. А интересно, согласился бы с ним Ведмедяй...

Когда-нибудь, когда у него найдется время, он вычислит и Сааведру, затаившегося где-нибудь на острове в Эгейском море или в Тихом океане. У подобных ему жуликов извечная блажь - купить себе островок в теплом море, выстроить на нем дворец для забав и попивать там мартини с какой-нибудь хранительницей целомудрия с большим бюстом.

А сейчас он намерен наказать тех, кто купил акции у Сааведры оплаченными лишь наполовину. Сааведра перепродал их британскому "Ориент-фонду", сомнительной фирме, известной своей склонностью к дерзким и юридически рискованным операциям. Эти господа, должно быть, ликуют: по сходной цене купили приличный кусок в русской нефтяной компании, а тут еще и курс поднялся. Придется вас немного огорчить, господа перекупщики краденого, а пока веселитесь...

Сама по себе месть, просто месть - это вам что щи из свинины, ей насытиться не мудрено. Клима же влекло иное, запредельное... Ольга... Ольга Болотова, она же Славина... Не раз откуда-то из провальной глубины полуночного сна, а бывало, что из смежения век в душной рабочей рутине вспыхивал властный призыв очей его обидчицы, а в иной раз мерещились ее бедра, юбка, колени... Слаще и пьяней вина были ему мечтания о том, какой способ наказания он изберет для той, что отказала ему дважды - и в чувствах и в разуме...

И хотя крепости, которые Клим Ксенофонтов брал в амурных баталиях, держались недолго, цену страсти он все же знал. Страшнее страшного терзала его однажды неразделенная любовь, вплоть до того что перед глазами мысли темными кругами шли - об устранении того, кто стоял у него на дороге. Лет десять тому назад это было, и чуть с ума его та любовь не скинула. Не все-то он орел был, а все вокруг одни куропатки. Случались и орлицы в его жизни, что били в грудь когтями так, что пух летел. А вот такой двойной рубец на сердце только эта дьяволица смогла оставить. Пусть хоть и мошенница, а ее-то ему и нужно было.

Если Климу Ксенофонтову Господом предначертаны большие дела, то ничего удивительного в том, что дьяволу доверены его чувства...

Сегодня у дочери был день рожденья, ей шесть годков исполнилось, и Клим стремился попасть домой хотя бы к семи вечера, но дела задержали его до девяти. В это время няня или Наталья сама уже начинали готовить Ольгу ко сну. Требовался церый ритуал, чтобы уложить ее в постель и усыпить уговариваниями и сказками. Кого винить в том, что пик активности у ребенка приходится как раз на вечерние часы?

Вчера он обещал дочурке, что в случае его опоздания ей будет позволено лечь в постель позже, поэтому удивился, не услышав ее приветственного крика. Прежде чем войти в дом он спрятал за спину большую плюшевую обезьяну и коробку с платьем, но сюрприза не получилось. Из детской вышла Наталья и медленно спустилась с лестницы.

- Я ее уложила. Днем у нее были подружки, она устала от игр.

- Разве нельзя было подождать до моего приезда? - спросил Клим, сдерживая гнев.

- Она устала. Спит.

- Но ведь она никогда не уставала раньше. Она в меня, в Ксенофонтовых, а мы не устаем, - зло сказал Клим, уже зная, что взорвется.

Было похоже, Наталья оставила слезы и капризы и стала его намеренно злить с использованием дочери как инструмента. Возможно, она даже ревнует его к дочурке, видя, что чем дальше он отходит от нее самой, тем искреннее привязывается к Ленке.

А в Наталье тем временем бродили метафорфозы, изводившие ее слабую натуру, готовую к подчинению, но не к пренебрежению. У кого она только ни побывала в последние полгода, у кого только ни просила заступничества - у психоаналитиков и частных детективов, у икон в Елоховском соборе и у астрологов, у хироманток и колдуний, что ворожбой и приворотами клялись помочь ей обрести душевное равновесие. Все впустую, только прорву деньжищ извела.

Ее Клим и прежде не был ангелом, но в последние полгода изменился неузнаваемо. Наталья вполне примирилась с тем, что в ней он видел только самку. Пусть самку, но самку желанную. Теперь вот и это счастье ей выпадало все реже. Но больше всего ее мучило недавно открывшееся ей знание о том, что Клим в глубине души способен и на глубокие подлинные чувства. Все это обнаруживалось в его отношении к дочери. Было бы полбеды, если бы можно было винить во всем его недавние провалы в делах. И даже историю с этим противным следователем она готова была обратить в защиту ее Клима. Только сердце ей подсказывало, что в нем шла некая глубинная мутация, противостоять которой не умела ни она, ни те ворожеи, которых она нанимала.

- Ребенок наигрался и устал. Ты сам виноват, обещал раньше.

- Ты че злишься? У тебя че - критический период начался? - прорычал Клим.

- А у тебя - ледниковый.

- Ну, вот что: остроумие остроумием, но у меня не так много времени для общения с ребенком, и я им очень дорожу. И злить меня не надо. Неужели ты еще не усекла?

- Значит не усела, - сказала она негнущимся языком, чувствуя в нем тяжесть каждого слова, сказанного поперек мужу.

Клим обрушил свой кулак на мраморный столик для телефона, стоявший у стены. Резная деревянная ножка лопнула, и столик с телефоном полетели ему в ноги.

Клим сел на корточки и стал медленно собирать обломки.

- Решила лишить меня родительских прав таким вот экзотическим способом? Ты же знаешь, что у тебя ничего не выйдет. Ты же знаешь, что никакой наркоманше ребенка не оставят. А если дело дойдет до суда, то доктора будут против тебя. В этом деле нет лучшего свидетеля, чем доктор.

Эти страшные слова обратили ее волю в пластилин. Она едва нашла в себе силы добрести до кресла, в которое тяжело опустилась. В этот момент из своей спаленки вышла их дочь, привлеченная шумом. Она проворно сбежала по лестнице и бросилась Климу в объятия.

- Папуля, а мама сказала, что ты сегодня очень поздно вернешься с работы. Ты сегодня такой колючий, совсем как ежик.

- Который с утра не брился, - рассмеялся Клим.

Нежные ручонки обвили его шею, а детская, сказочно пахнущая щека прильнула к его щетине. Ничуть и не похоже, что ребенок спросонья. Его дочь уложили насильно, но она дождалась его.

- Вон почему был стук. - Дочь показала пальчиком на обломки телефонного столика на полу. - Это ты сделал, папуля, признавайся? Ну, теперь тебе от мамы будет!

К подаркам дочь осталась равнодушной. В детской у нее был целый плюшевый зоопарк, была уже и обезьяна, так что еще одной она обрадовалась из вежливости. Только у Клима для нее было припасено еще кое-что.

- Ты не хочешь спать?

Она отрицательно мотнула головой.

- Тогда будем гулять до одиннадцати. Смотри - эта штука называется ноут-бук. Его нельзя колотить или ронять, он очень дорогой. Я научу тебя компьютерным играм, если ты, конечно, угостишь меня кусочком твоего праздничного торта.

- Но мы сегодня съели весь торт и все пирожные, - огорчилась дочь.

- Хорошо-хорошо, я научу тебя бесплатно, брюнетка. За три воздушных поцелуя.

- Ну, ничего себе бесплатно, - кокетливо возмутилась она.

Сидя у него на руках, дочь быстренько отчмокала ему три воздушных поцелуя, для верности припечатав их к его щеке ручкой. Что там ни говори, а это был его ребенок - и живостью, и чертами лица, и неукротимым блеском в глазах, и темнотою кожи. Но в этом пьянящем сходстве была и вовсе удивительная грань - что вот это все такое все его и одновременно такое все женственное. Боже, что за фокусы творит природа...

Клим все чаще приходил к мысли, что ни один из его замыслов, каким бы грандиозным он ни был, не способен овладеть им до полного самозабвения, а вот нежная любовь к дочери заставляла его забыть обо всем на свете, хотя бы и на четверть часа. Чадолюбие? А почему бы и нет? Говорят, что даже волки - и те нежнолюбящие и заботливые родители.

Уложив дочь поздно вечером, Клим спустился на кухню, где Наталья мыла посуду. Он шел повторить ей ту самую фразу, которая сразила ее, как подкошенную, когда она сделала попытку использовать ребенка как щит в своих отношениях с ним. Но увидев в ее глазах испуг, передумал.

Перед сном он усиленно пытался припомнить - чего же не сделал из того, что непременно должен был сделать. Это что-то вертелось в подсознании, но вырваться на поверхность ему не давали впечатления о событиях дня и особенно этот конфликт с женой из-за дочери. Клим забыл о том, что собирался связаться с Тихоном. После обеда ему сообщили, что из МИДАСа ему звонил начальник охраны, настаивая на том, что дело срочное. Клим же решил, что раз ему и так предстоит визит туда, то там он и встретится с Тихоном, но в суете забыл об этом.

Он вспомнил об этом во сне и сразу же проснулся! Было уже три ночи, и остаток ее он проворочался с единственной мыслью - позвонить Тихону. Раз Тихон ему звонил, значит вышел на ее след, иначе и быть не могло. Вспомнил, что в записной есть и домашний номер Тихона.

Он вытащил Тихона из постели в половине восьмого утра.

- Ну кова хрена так рана-а! - зевая ругнулся тот в трубку. - Я и так с ночи не выспался.

- Тихон, это я, Клим. Ты что, нашел ее?

- Клима, ты? Добрый утр, шеф. Давненько не виделись. Как она, житенция-та? - взбодрился охранник.

- Ты нашел ее, я спрашиваю? Ты чего мне вчера звонил? Ты нашел ее, бездельник? - ревел Клим.

- Ты чего орешь спозаранку-то? Опять моим начальником решил заделаться? До меня, Клима, уж и слух уже дошел.

Он намеренно испытывал терпение Клима - верный знак того, что готовил ему сюрприз. Поняв это, Клим смягчил тон:

- Хорошо, встретимся в десять утра. В моем кабинете в ДЕЛЬТАНЕФТИ. - И дал ему адрес.

Тихон не умел входить в дверь по-человечески. Он всегда влезал в нее, как барсук в нору: подвижно и сноровисто, косолапо потрясая боками. Он влез в кабинет без четверти десять, когда Клим беседовал с кем-то из деловых партнеров. Клим кивком указал ему на кресло в углу кабинета, и тот с удовольствием в него свалился, развернул пачку "дирола" и принялся невозмутимо жевать.

- Где она? - сухо спросил Клим, едва выпроводив партнера.

- А ведь ты мне чевой-то обещал, Клима? - перебравшись в визитерское кресло и с трудом заложив ногу на ногу, Тихон довольно покачивал свободной.

- А когда я чевой-то не выполнял? Разве у тебя был повод сомневаться? - передразнил его Клим, принимая его тон. В пространстве между ними, прямо над его рабочим столом, словно в рисованном облачке из мультфильма, овеществился и завис джип марки "вранглер" - темно-зеленого цвета с черным верхом. Нетерпение Тихона было велико, и как бы старательно он его ни прятал, оно отовсюду рвалось наружу.

- Только о новом речи не было. В пределах обозначенной суммы, - напомнил Клим.

- Ну, я ничего и не говорю, - суетливо радовался Тихон. - Кажись, мы теперь знаем, где теперь птаха летает.

Тихон старательно обходил в своем рассказе места, где мог ненароком выдать источник информации. Боялся - как бы не упустить премии. Именно поэтому и ничего не сказал о вчерашнем звонке. Кто-то позвонил в МИДАС, разыскивая Клима. На осторожный вопрос о том, для чего ему нужен Клим, звонивший сказал, что это имеет отношение к истории с мошенничеством. Секретарша позвала на провод шедшего мимо Тихона, и он, едва прислонил к уху трубку, затрепетал. Звонивший, чтобы убедить в чрезвычайности дела, сказал, что может кое-что подсказать Климу Ксенофонтову по поводу местонахождения одной из участниц заговора. Дрожащей рукой Тихон списал номер звонившего с определителя и попросил его позвонить через час. А номерок между тем оказался знакомый и принадлежал известной брокерской конторе, в охране которой у Тихона были знакомцы.

Обладатель этой информации оказался на редкость болтливым человеком и поведал о своих планах на гонорар половине коллег-брокеров. Так что уже через полчаса Тихон разузнал то немногое, что оценивалось суммой с четырьмя нулями, а заодно и все про звонившего. А когда тот связался с ним через час повторно, дал ему телефон своей тетки, оставившей ему ключи присмотреть за квартирой на время отпуска, и соврал, что это домашний телефон самого Клима Ксенофонтова и что он теперь в загранкомандировке и будет только послезавтра. Главное - сыграть на опережение, иначе кто-то другой перехватит его темно-зеленую мечту.

- В общем в Питере она сейчас. Я вчера же на свои самолетом послал туда человека - последить. Он мне позвонил сразу после тебя - в восемь, Клима. Первый визуальный контакт с объектом у него был еще вчера вечером.

Заключительную фразу про "визуальный контакт" Тихон отрепетировал по дороге в новый кабинет Клима. Скажи он сейчас как-нибудь попроще, менее наукообразно, - что тот его посланец просто видел ее и знает, где ее искать, это не произвело бы на Клима должного эффекта.

- Как ты ее вычислил?

- У нас свои методы. Свои каналы, - лунолико осклабился Тихон.

- Держи. Это тебе на накладные расходы. - Клим открыл сейф и достал оттуда три тостые пачки в рублях. - Чтобы глаз не спускал.

- Не спустить-то он не спустит. Слава богу, не в загранице птаха оказалась. Тама бы ее потруднее было вычислить, да оно и подороже кой-кому встало. - Тихон снова свел к теме гонорара.

- Ладно-ладно, получишь бесплатную путевку в Гагры. А вообще молчок.

- Шутник ты, Клима, гы-гы-гы. Тока смех смехом, а ты торопись - принимай решение. Упустим момент - и упорхнет птаха.

Тихон сделал серьезную мину, все остальное его не касалось. Дальнейшие намерения Клима были ему неведомы - и не дай бог ведать их, целее будешь.

- Одно хорошо, Клима. Что в России она. А значит, и с родителями должна видеться. Хотя бы раз в месяц. Бабу завсегда засечь легче, чем мужика. Она для преступления меньше приспособлена. Хотя не всякая, конечно. Что будем делать, Клима? В клетку птаху изловить и поговорить с ней с пристрастием? Ну, ладно, пойду я.

И чего у него сорвались эти слова! Хуже нет у русака врага, чем язык его.

- Жди моего звонка. С телефона не сползай, - тихо сказал Клим, проницая Тихона взглядом, от которого у него затряслась задница.

- Как только я получу то, что мне нужно, ты получишь то, что нужно тебе.

- Угу, Клима. Надеюсь, пытать ты ее меня не попросишь? Дело такое... не самое законное. Хотя я бы ее за титьки, думаю, подергал бы. - Тихон округлил и без того натужно-круглые щеки, тут же, впрочем, почувствовав, что поскользнулся на собственной шутке.

- А не надо тебе думать-то. Если все как ты говоришь, то ты свое дело сделал. За тебя теперь другие думать будут, - улыбкой на улыбку ответил Клим.

Ох, и поганая у него улыбища-то. Улыбнулся - как в морду плюнул, думал Тихон, вываливаясь из двери.