Муторно было Климу. В извилинах у него завелся огромный червь-дождевик, бередивший их до ломоты в висках. Чтобы извести его, Клим регулярно полоскал извилины спиртным, да не помогало. Он физически ощущал, как сокращалось бесконечное тельце червя, проталкиваясь вперед, и как тыкалась в мозговую ткнать его слепая головка. Этим червем была память о содеянном.

А на исходе недели он проснулся с легкой головой, ясной и пустой, как горница с ковровыми дорожками - в деревенской избе да на солнечный денек. Как следует намяв ему извилины и почистив их, а где и новые проторив, червь оставил его в покое. Должно быть, выбрался наружу через ушную раковину.

Бреясь, а потом надраивая зубы, Клим с исканием всматривался в свое отражение - не выдаст ли оно кому близкому или стороннему происшедших с ним перемен. А сам в себя, вовнутрь, и не заглядывал, только морщины и складки у рта усадил плотнее - линия в линию, паз в паз. Шикарная европейская морда - впору в рекламе сниматься, и ни одна черта в лице не выдаст, что он банкрот или убийца. А и в самом деле есть в нем что-то волчье, - усмехнулся сам себе Клим. А в Ведмедяе том медвежье что-то было. Ведь точно было что-то...

Лосьоном после бритья он не воспользовался, так как спешил к завтраку, а Наталью всегда раздражали терпкие мужские парфюмы за столом. Раньше ему нравилось искушать ее раздражительность, и кончилось это тем, что она стала прятать ее подальше, боясь ответного гнева. Однако в последние дни что-то побуждало его относиться к ней терпимее. К тому же он стал зависим от нее. На второй день после той ночи он попросил ее, если кто поинтересуется, сказать, что в тот вечер они были втроем у ее матери. Клим сказал, что так надо.

- Вчера у дома появился какой-то тип и представился следователем, - тихо сказала Наталья, наливая ему кофе.

- Ну? - Клим насторожился. - Что ему от тебя было нужно?

- Спрашивал, - так же тихо сказала она и поджала губы.

- Да что спрашивал-то? Что - из тебя клещами тянуть или как? - Клим чуть наигрывал злость и недоумение.

- Спрашивал про ту ночь. Спрашивал про какого-то художника. Странная кличка такая...

Наталья присела на кухоннную табуретку. Капризуля, левретка, салонная дамочка, - все это с нее сошло в последнее время.

- А что, нам есть чего бояться? Или у нас есть знакомые художники, наркоманы какие-нибудь патлатые? - Клим сделал попытку зычным басом подавить ее страхи.

- Нет. Я и сказала, что нет. А он сказал, что с тобой он позже свяжется.

- А раз нет - значит нет. И баста. - Он поставил точку указательным на ее курносом носике. А чего вчера не сказала?

- Не знаю. - Наталья пожала плечами - и в слезы.

По затопленной лучами утреннего солнца кухне блуждал прохладный ветерок. С ним в открытое окно влетел шмель. Клим поймал медлительного шмеля рукой и приложил зажатую ладонь к уху Натальи.

- Слышишь, как жужжит. - Он улыбнулся ей поласковей и бросил шмеля за окно, подкинув его вверх, чтобы успел набрать высоту. - Не бойся. Клим Ксенофонтов перед законом чист. И перед богом чист. И никого не убивал. А только зверей на охоте, ха-ха-ха...

Наталья вернула к уху его ладонь и прижалась к ней, пытаясь зацепиться за это крохотное событие со шмелем в поисках мужниной ласки.

- У меня много дел. - Клим отстранил ладонь. Впереди был напряженный день, и релаксация недопустима. И разве он не был ласков с ней этой ночью?

Ласков-то был, да на думке другая была - та, что нужна была ему сильнее страсти и любови...

Криминальная история вокруг МИДАС-ИНВЕСТа и ДЕЛЬТАНЕФТИ не могла не повлиять на индекс акций последней. В результате не только оказался под вопросом вторичный рынок акций этой компании, но и самый ее дебют в нефтяном бизнесе. Вместо роста котировок наметилось падение.

Не прошло и месяца со дня последней попытки договориться с Иваном Тереховым, как тот стремительно выпал из своего кресла. На авансцену выдвинулся Лев Рахманевич.

Один из немногих, Клим Ксенофонтов был глубоко убежден в том, что несмотря ни на что у ДЕЛЬТАНЕФТИ большое будущее. У этой убежденности была довольно странная природа, не имевшая рационального объяснения: скорее он ощущал это интуитивно - нутряно и затаенно, из подсознания. Островерхими ушами и шерстью самой чуял междуречье Печоры и Вычегды, где лежали нефтяные угодья компании, - как продолжение породившей его нижней, коми-пермяцкой части пятьдесят седьмого меридиана. Чутьем чуял...

Ко времени появления ДЕЛЬТАНЕФТИ внутренний инвестор как бы исчерпал главные ресурсы своего интереса. Тем более что стратегические компании уже были раскуплены. А закордонный капитал еще не решился двинуться сюда, не будучи уверен, что оправдает риски. Все это придало кризису ДЕЛЬТАНЕФТИ, вот-вот грозящему превратиться в коллапс, внешнюю оболочку причин, в сердцевине которой оказалась, безусловно, история с мошенничеством. Кое-кто из инвесторов, имевших крупные вложения в ДЕЛЬТАНЕФТЬ, активно искал способов избавиться от ее бумаг, на которые еще недавно охотно подписывался.

Так или иначе, на рынке внезапно оказалось огромное количество акций ДЕЛЬТАНЕФТИ, и это обстоятельство не могло пройти мимо слуха и зрения Клима Ксенофонтова. Он знал, что даже если не последует естественного роста котировок, то, имея в активе их рекордно мизерную планку сегодня, можно как минимум изобрести какой-нибудь фокус и сыграть на повышение. На этом можно заработать достаточную стартовую сумму для новой игры, а заодно подзавести рынок и напомнить о себе всем этим любимцам Гарварда господам васильевым, ореховым, златкисам и прочим. Он-то мнил, что эта публика вступится за него, убоявшись потерять ведущего маркет-мейкера, и посодействует ему во властных коридорах. Ан хрен, простите за выражение.

Клим помнил, как этот крошечный и подслеповатый "министр фондового рынка", картаво повизгивал, что во всем виноват он сам, Клим Ксенофонтов, и что ничем не сможет ему помочь. Увы-с. У этого заморыша в очках стекол было не меньше, чем у хорошего рефрактора, а в женах у него числилось некое существо, созданное природой отнюдь не для продления рода и не для удовольствий, а только с целью составить ему "товарищество по партии".

Все эти господа были придатками Агентства международного развития США и неплохо харчились за его счет. А сколько Клим им сам помогал в организации трибун, с которых они вот уже пять лет сыплют декларациями о том, что надо привлекать инвестора и создавать крепкий и стабильный фондовый рынок. Знамо дело, надо, только он еще посмотрит, кто кому руки не подаст. Он и Рахманевичу исполнит адажио на нервах, уж как пить дать. Терехов вот получил свое, получит и этот.

Но будет ли ему радости от этой мести... Вопрос. Да плевал он вообще на всех этих щенков голопузых, не они ему нужны, ой не они...

В тот день конца июля Клим имел приватную встречу с Русланом Темирбековым, одним из отцов чеченской диаспоры. Климу нужна была в заем большая сумма под скупку подешевевших акций ДЕЛЬТАНЕФТИ. Раньше ссудодатели его любили, а теперь он вынужден идти за помощью к главарям мафии.

Руслан был далек от фондовых операций, предпочитая вкладывать лишние деньги в московскую недвижимость. Как человек восточный, больше интересовался торговлей. Считалось, что водиться с ним опасно для здоровья, и если есть возможность избежать общения с ним, этой возможностью не следует пренебрегать. Так считали люди, которых молва уличала в связях с оргпреступностью. Так считал и сам Клим.

На безымянном левой руки Руслан носил четыре тончайших золотых кольца. Говорили, по числу загубленных лично им душ. А любимую свою поговорку он перенял у покойника Квантришвили: "Спортсмены - словно дети, убьют - и не заметят." (Впоследствии считалось, что это он, Темирбеков, стоял за убийством Пола Тейтума, совладельца отеля "Рэдиссон-Славянская". Руслан был кривонос, брутален и неразборчив в средствах. Но он давал людям денег взаймы. В тот день он обещал Климу семьдесят миллиардов рублей, которые тот у него попросил.

Дело оставалось за малым - скупить акции возможно быстрее и незаметнее. Непрофессионал стал бы жертвой рынка, который моментально отреагировал бы на любую массированную скупку поднятием цен. Тайно переговорив с несколькими держателями больших пакетов, пожелавшими проститься со своими вложениями в ДЕЛЬТАНЕФТЬ, он сразу же форвардом подписал необходимые ему контракты, в которых была означена его цена. Если не считать госпакета и еще пары крупнейших владельцев, которые имели серьезные обязательства в отношении ДЕЛЬТАНЕФТИ и не имели права перепродавать свои пакеты в течение трех лет, стайка держателей пакетов помельче с восторгом кинулась на предложение Клима.

В тот день кроме встречи с Русланом у него еще было пять встреч, имевших своим предметом акции ДЕЛЬТАНЕФТИ. Все прошло удачно, и к концу дня он уже чувствовал себя на полпути к возрождению. Акции ДЕЛЬТАНЕФТИ обязательно поднимутся, иначе и быть не может. Нужен только скачок, чтобы все завертелось.

Если берешь деньги в рост у Темирбекова, выкладывай все без остатка - зачем они тебе и сколько ты на них хочешь заработать, а то и в долю возьми. Однако на фондовые дела он не зарился, поэтому удовлетворился тем, что через месяц Клим ему вернет семьдесят миллиардов плюс пятнадцать процентов с них.

К вечеру того дня Климу позвонили на его мобильный телефон. Весь день он гнал от себя мысли об этом звонке и был, казалось, совершенно спокоен, но когда звонивший представился, сердце учащенно заколотило Климу в ребра, и он был вынужден остановить машину у обочины. Старший следователь прокуратуры Северо-Западного округа Любимов просил его о встрече. Клим сначала сослался на занятость, но затем сделал вид, что уступает настойчивости служителя Фемиды.

Ровно в семь вечера Клим распахнул дверцу своего большого автомобиля навстречу простенького вида и плотного сложения мужику в белой безрукавке, вышедшему из кургузого "москвичка". Машины они поставили у скверика напротив Киевского вокзала, одновременно и сразу же узнав по взгляду друг друга.

Клим жестом пригласил его к себе в салон, но тот мотнул головой - сам вылазь. Рука у него была неслабая, но главное в рукопожатии - правильный захват, и Клим охотно это продемонстрировал. Можно быть сильным и однако не уметь дать это почувствовать другому.

- Нехилая тачка. - Любимов бочком кивнул на его "мерседес". Кивок этот стоил усилий и самому его туловищу, поскольку Любимов был человеком головогрудым, то есть совсем без шеи. Лицом он изрядно походил на куплетиста из популярного дуэта, Клим не помнил его фамилии.

- Больше полста тыщ баксов, - сказал Клим, настраивая того на общение с человеком, которому жаль времени на лишние слова.

- По такой машине сразу найдешь. Приметная, - улыбнулся Любимов и отер пот с лица носовым платком, большим и нечистым. - Но я вас больше признал по лицу.

- ?

- А по фотографии в "Коммерсанте". И по телеку видел раньше. Вы - личность известная.

- У меня не так много времени, - соврал Клим. Вечер у него был свободный.

Привокзальный скверик пестрел цыганским табором. От него отделилась чумазая девчонка с подвязанным за спиной цыганенком. Девчонка прямиком подскочила к Климу и протянула грязную ручонку. На вид она была не старше его Ленки. Ее ноша безмятежно спала, хотя и сотрясалась от порывистых движений девчонки. Клим сунул ей в руку бумажку в пятьсот рублей. Девчонка упорхнула, а на боевой пост тут же заступила какая-то старая бестия в платках, юбках и золотых фиксах.

- Скуповато для такого богача, как я, а? - спросил Клим.

Любимов скосил в усмешке физиономию:

- Скупость - не порок. Расточительность - порок. Расточительный человек не думает о будущем.

- А вы думаете?

- Дар-рагой, за тваю дабрату я тебе так пагадаю! - запричитала старуха. Рядом заквохтали еще пеструшки, полузащита при нападающем.

- Пшла, старая крыса! Милицию не узнаешь! - рявкнул на нее Любимов, не снимая с лица вашуковски-умильного выражения. Цыганье враз сдуло к центру скверика сильным порывом.

Клим невозмутимо и презрительно разглядывал лукавые глазки следователя. Еще раз посмотрел на часы. Если бы у них что-то было против него, эта встреча произошла бы на три дня раньше и, вероятно, в другом месте. Но этот тип, предложивший ему встречу на улице и пробующий себя в физиономистике, знает меньше того, чего Климу стоит опасаться.

- У меня к вам всего несколько вопросов, - начал Любимов. - Первый: знаете ли вы Льва Воронцова? По кличке Ведмедяй.

Клим передернул плечами: кого-кого, простите?

- И второй: где вы были и чем занимались двадцать второго июля - неделю тому назад? Вспомните.

Если бы кому-то Ведмедяй сказал, что едет к нему, все было бы иначе. Что-то знают-таки, но знают немногое. Как ни успокаивал себя Клим, на спине у него захолодело. Изобразив недоуменье, он сначала что-то говорил о делах, а потом сделал вид, что вспомнил. Он был с семьей у тещи на блинах, как говорится. И еще сказал как бы изумленно:

- А я-то думал, раз прокуратура - значит экономические преступления. Меня в чем-то подозревают?

- Видите ли, поневоле начнешь подозревать человека, если то, что он говорит, образует логическое противоречие с тем, что говорит другой человек.

- И этот другой человек?

- И этот другой человек - Андрей Николаев, ваш бывший подчиненный. Он утверждает, что вы знакомы с человеком по кличке Ведмедяй. А вспомните-ка. И я даже подскажу вам, раз ваша память так загружена делами. Подскажу - где вы с ним познакомились. Вы с ним познакомились на вечеринке у художников, куда вас возил Николаев. Его еще Николя зовут, так?

Клим кивнул и решительно шлепнул себя ладонью по лбу:

- Да-да-да, понял, Но я с ним в общем не знаком...

- Ну, не в общем, так в частном знакомы. Какая разница? - Лукавые глазки оделись в кайму еще более лукавых морщинок.

- И что этот... Медведий? Чем провинился?

- Ведмедяй, - поправил его следователь. Достал из кармана брюк пачку "явы" и закурил. Дважды вожделенно затянулся и сделал неопределенный жест рукой: - Он исчез. А не должен был.

- И что же?

- А то, что вместе с ним исчезла одна из его картин.

- Да какое мне дело до его картин - будь он хоть Репин. Мое дело - ценные бумаги, а не картины, - надсадно улыбнулся Клим. - Я картин не ворую.

Любимов еще раз вкусно затянулся и сказал чуть менее любезно:

- Зря вы так... напрягаетесь. Вы же знаете про эту картину. Она называется "Приап", и на ней изображен один боженька, которому поклонялись древние римляне. Я в одной энциклопедии прочитал, что он был знаменит отменными фаллическими дарованиями. Знакомые Воронцова говорят, что в этом Приапе он изобразил самого себя. Такой же, говорят, развратник, хе-хе.

- А кто такой Воронцов?

- А Ведмедяй и есть. Конечно, все мы не без греха. Кого ни копни - все грешники. А этот вообще, говорят, был не художник, а хулиган. Популярность-то сейчас сами знаете, как зарабатывается. Вот она прости-господи сама про себя и пишет, что проститутка, а от этого только популярней станет. Так вот еще один вопросик для моего интервью: привозил ли вам Воронцов, он же Ведмедяй, свою картину "Приап"?

- Нет. Я не знаю никакой картины и ни разу ее не видал. А с Воронцовым этим встречался только раз - и то случайно. Я его почти не запомнил.

- Зря вы так сразу... У нас есть информация, что Воронцов повез вам свою картину "Приап", но домой не вернулся. А еще вы кривите душой, Клим Петрович, когда говорите, что не запомнили его. Как же можно не запомнить человека, с которым только познакомился - и сразу давай на локотки?

Инстинкт подсказывал Климу: имей они что-то серьезное против него, то пришли бы с обыском первым делом. А раз начали не с этого, значит бог миловал пока.

В ту ночь, сбросив тушу ведмедяеву в яму, он облил ее бензином и запалил. Когда затухло, закопал. Остервенело блудил по лесу с полчаса, пока не вышел к машине. Дома изрубил в куски картину и сжег ее под утро в камине. Светало. Золу и уголья закопал в саду.

- Где он теперь, интересно? - Задумчиво вскинул брови Любимов и снова улыбнулся Климу до тошноты умильно.

- Да пузо греет ваш Воронцов где-нибудь на Лазурном берегу. Решил всех разыграть, и вас в том числе. Кто в розыск подал на него? - Клим непринужденно высыпал перед следователем ворох ленивых фраз.

- А вы шутник однако, - сказал тот, не расставаясь с улыбкой. - Вы, кажется, начинали с торговли, Клим?

- Мы все начинали с торговли. Помните, еще в газетах писали, что русские не торгаши, что это не в их натуре. А теперь - страна челноков...

Они простились. Клим обещал быть полезным по первому зову следствия. Кажется, пронесло. Больше всего из этой встречи ему запомнилась эта монализина улыбка на бабьем лице Любимова.

В следующую неделю Клим с макушкой ушел в дела ДЕЛЬТАНЕФТИ, даже в Коми слетал чтобы оценить ситуацию на месте. Еще накануне подписания контракта с Сааведрой Клим имел на руках компетентное заключение геологоразведки об открытии нового обширного месторождения. Тогда это в форме слухов здорово подняло интерес к эмиссии.

В то время от был в прекрасных отношениях и с Тереховым и с Рахманевичем. Терехов однажды, желая хвастануть, показал ему в своем кабинете данные геологоразведки - и уже было протянул руку, чтобы забрать эти бумаги обратно. У Терехова в тот момент случился важный разговор с вице-премьером, в продолжение которого он стоял по стойке "смирно" с трубкой в руке и нирванически погруженным в стену взглядом. Клим тогда стремительно слетал в соседнюю комнату к управленцам Терехова, кое с кем из которых зацепил накоротке знакомство, снял с этих бумаг ксерокопию и сел в гостевое кресло как ни в чем не бывало. Он и на такие шутки был мастер, когда дело касалось больших денег.

После неудачного - по причине мошенничества - старта ДЕЛЬТАНЕФТИ компания имела все шансы стать добычей стервятников, которые уже теснили друг друга и примеривались - с какого конца половчее будет отхватить от нее самые жирные куски. Решив, что младенец мертворожденный, заботливые повитухи из имущественных ведомств хотели положить его в ящик с названием "реструктуризация".

Начался тихий демонтаж. Первоначально это было в интересах Рахманевича, одержимого идеей смещения Терехова, но этот процесс активно продолжался и после того, как мечта Рахманевича исполнилась. Сам же Рахманевич уподобился автомобилисту, который поставил свою машину в гололед у самого края пропасти. Машина стала потихоньку сползать к этой самой пропасти, а несчастный водитель бегал вокруг нее и причитал - и плечом-то пытаясь ее подпереть, и руками-то остановить. А за руль он уже сесть боялся - как бы не улететь туда вместе с машиной...

Сначала конкуренты оттяпали у компании крупный сбытовой регион, потом небольшой нефтеперегонный заводишко в Поволжье, стали возникать проблемы и с транспортировкой. Сам Рахманевич слыл талантливым финансовым махинатором, но был очень податлив и не имел настоящей мужской жилы, пряча этот недостаток в пушистой бороденке - дабы подчеркнуть свою маскулярность, притворно басил. Суетился и прогибался под нажимом мужланов от бизнеса, мотивируя это той будто бы популярной концепцией, согласно которой руководители "флюгерного типа" имеют преимущество перед теми, кто исповедует устаревший жесткий стиль руководства.

Дела у ДЕЛЬТАНЕФТИ разладились, котировки ее бумаг полетели вниз, так что люди даже забыли про новое нефтяное месторождение, слухи о котором привели когда-то в компанию инвестора.

Целую неделю Клим был занят разработкой "плана реанимации", а в следующую неделю приступил к его осуществлению. Темирбеков не только дал ему денег взаймы, но и через своих людей вывел на председателя Комитета по химической и нефтехимической промышленности, на Шафраника и других влиятельных особ. Через знакомых фондовиков Клим вышел на банки, владевшие нефтяными компаниями-конкурентами. Клим был в мыле с раннего утра до позднего вечера, не успевал менять рубашки. То пролетал мимо обедов "на траверзе", то до ночи просиживал в дорогих ресторанах, куда зазывал нужных ему людей для охмурения и опаивания. Рассовывал им по карманам крупные пачки зеленых дензнаков. Утром босо семенил в холодный душ - чтобы унять похмельный стук вагонных колес в висках, а потом начинал все снова.

Ему удалось убедить ряд правительственных чиновников в том, что в отношении ДЕЛЬТАНЕФТИ свершается вопиющая дискриминация. Вот Тимано-Печорский бассейн. На его разработку претендуют американских три только фирмы, не говоря о других. Там два миллиарда баррелей нефти - и ни одна отечественная фирма до разработок не допускается! Тогда как какие-то недоумки придумали ДЕЛЬТАНЕФТИ лимит на привлечение иностранцев. Где же логика? И что толку от такого дебильного патриотизма? И второе: что за дикость - бросать младенца на произвол судьбы, растаскивать едва образованную и великолепно интегрированную компанию? Клим тормошил и "подмазывал" региональную элиту, заставляя ее лоббировать его идеи, организовал мощнейший прессинг в СМИ.

- Вы нас удивляете, Клим, - любезно съязвил ему однажды один правительственный чин, получая от него бумажку с номером счета в лихтенштейнском банке, куда ему были переведены денежки за приватную услугу. Чин имел немалый вес и был похож на буржуя из агиток Маяковского. - Еще недавно о вас можно было прочитать в газетах как о безнадежном банкроте. Газетчиков это даже обрадовало: теперь-то у нас точно все, как у людей, и банкроты свои есть. "КЛИМ КСЕНОФОНТОВ СНОВА В ЧИСЛЕ ПЕРВЫХ", ха-ха-ха. Зачем вам эта нефтяная компания? Вы же не по этой части?

Клим улыбнулся:

- Я виноват перед ними. Хочу исправить свою ошибку.

- Ой, лукавите, Клим...

Очень скоро Клим почувствовал, что наступает стратегический прорыв и он сможет контролировать его развитие. Он совершил геркулесову работу и направил в новое русло поток, которым смоет весь этот навоз вокруг ДЕЛЬТАНЕФТИ, а попутно и завалы его собственной психики, где хранятся ужасы и трепет той страшной ночи. В рабочем экстазе были утоплены ее химеры, ее фантомы-мутанты.

Но еще одно было у него неладно, и этим "одним" была его жена Наталья. Ее словно подменили: с нее куда-то смыло всю ее привычную спесь, и она даже стала его сторониться. У него появились новые подозрения, что Наталья балуется "дурью": в глазах у нее случалась эта неземная поволока, речь становилась замедленной, а мысль - отсутствующей. А однажды Ленка выдала ее, повиснув у него на шее и нашептав:

- Папа, наша мама заболела. Она ставила себе сегодня укольчики. Она просила не говорить тебе, но я решила, что ты должен знать. Ты должен ее утешить.

В тот вечер он сам уложил дочку в постель, потом спустился к Наталье, которая была поглощена какой-то мыльной опереткой.

- Ну, как там в Мексике? - спросил он.

- Это Бразилия. Это Роза, она сирота. В нее влюблен Ромарио. Раньше я любила смотреть это кино, сидя на ковре. Или лежа... Только вчера заметила, что это другой ковер. Расцветка похожая, но другой.

Это насторожило Клима, он обнял ее за плечи:

- Тот я залил краской и выбросил. Случайно вышло. Еще вопросы есть?

- Нет. Не хочу никаких вопросов. И не хочу никаких ответов. Я и так уже давно... я боюсь тебя, Клим. Я боюсь, что ты меня бросишь. Но еще больше я тебя самого боюсь... - Она зарыдала.

Черт возьми, у этих баб всегда наготове резервуар соплей и слез. Неужели она так и не поняла, прожив с ним столько лет, что Клим Ксенофонтов прощает беспомощность только детям. Слезы - не его инстинкт, этим его не проймешь.

Теперь он уже держал ее за плечи так, как захват-манипулятор удерживает раскаленный сляб в прокатном цехе. Она знала что-то и сверх того, по поводу чего вдруг распустила нюни, и это что-то он в три минуты выведал. Следователь расспрашивал ее о каком-то художнике, с которым Клима познакомил Николаев. Потом Наталья позвонила Николя и уговорила того растолковать ей, что же случилось. Николя сбивчиво поведал ей об исчезновении самого этого художника с жуткой кличкой и что следствие опрашивает людей, которые его знали.

- Так есть из-за чего реветь? - заорал на жену Клим. - Ты думаешь, Климу Ксенофонтову есть дело до каких-то художников? Да они гроша все ломаного... блин. А кто из них чего стоит, те уже сдохли давно. Мне деньги нужны, а не художники, дура!

- Я все равно боюсь тебя, Климушка-а, - ревела Наталья.

Перед сном Клим недолго посидел у кроватки дочери. Успокоиться.

В эти дни в делах наступил перелом и они стремительно пошли в гору. Запряженные им в квадригу четыре беса предпринимательства - алчность, азарт, нахрап и невежество - уже поднимали новую целину. Дали всходы и зерна, брошенные им в деловую периодику. Угасшее было реноме ДЕЛЬТАНЕФТИ было возвращено к жизни и теперь прорастало с энтузиазмом побегов бамбука.

Клим провел массированную обработку нужных людей в министерствах и арбитражных коллегиях, и ДЕЛЬТАНЕФТИ не только оставили все принадлежавшие ей первоначально объекты собственности, но и присоединили кое-какую мелочь. Газеты запестрели сообщениями о сказочной нефтяной реке с кисельными берегами и о роскошном нефтяном болоте, что залегло под землей, над которой реют флаги компании ДЕЛЬТАНЕФТЬ.

Волчьим своим нюхом Клим почуял приближение поживы еще за тридевять земель. Наконец стрелка биржевого барометра дрогнула и затрепетала в предчувствии большого скачка. В самом начале этой дерзкой попытки реванша он уже оговаривал с банками-учредителями компании кое-какие льготы и эксклюзивы в плане брокерства, которые будут ему предоставлены, когда ему удастся поставить ДЕЛЬТАНЕФТЬ на ноги.

Скользкая, как обмылочки, столичная банковская молодежь чуть не смеялась ему в лицо: ну-ну, попробуй, дружок, ведь ты у нас как бы и в долгу...

Теперь же, накануне неминуемого взлета котировок, Клим пошел в руководство ДЕЛЬТАНЕФТИ и потребовал себе голосующее место в совете директоров! Рахманевич и прочие в ДЕЛЬТАНЕФТИ, к этому времени уже начинавшие осознавать, что имеют дело с человеком, от которого можно ожидать не только нестандартных решений, но и исключительных результатов, поставили условием, что место у него будет только в том случае, если котировки компании поднимутся в цене как минимум на треть - и при этом будет экспертно установлено, что этот рост будет инспирирован самим Ксенофонтовым.

Это случилось в начале августа, когда мастера игры с ценными бумагами оставляют фондовое море со всеми его портами-биржами и внебиржевыми причалами и устремляются на отдых к настоящим морям. Далеко не самое подходящее время для того, чтобы начать большую игру. Такими вещами хорошо заниматься на холодную голову, а не в самое пекло.

Этими осторожными мыслями, словно поводьями, Клим Ксенофонтов сдерживал свое нетерпение, но когда котировки ДЕЛЬТАНЕФТИ стремительно рванулись вверх, на смену нетерпению пришла настороженность: надолго ли и как будет реагировать рынок на появление большого объема акций, которые ему вскоре необходимо будет реализовать?

Фантастика: акции ДЕЛЬТАНЕФТИ подбросило в цене почти вдвое против низовой точки падения, дело неслыханное!

День, другой, третий... Нет, это не сказка. Все наяву, и он на твердой почве. Покупатели нашлись в одночасье. В два дня он сбыл с рук все задешево скупленные акции и уже по завершении расчетно-клиринговых дел опустошенно вздохнул, словно один разгрузил два вагона с углем. Темирбеков получил назад свои деньги плюс навар. Чистый же доход самого Клима составил двадцать пять миллиардов рублей.

- Я крупный жулик, - сказал Климу Темирбеков, - но мне до тебя далеко.

Реноме и позиции ДЕЛЬТАНЕФТИ были восстановлены и упрочены, вырос и капитал. Рахманевич был настолько огорошен переменами, что смотрел на Клима испуганно и с раскрытым нараспашку ртом.

- А ты еще не хотел мне помочь, Левик. Теперь вот я вынужден тебе помогать. - Он подмигнул Рахманевичу.

- Зачем тебе место в нашей компании, Клим? Ведь ты и так сделал на этом классные деньги.

- Мне от вас многого не нужно, Левик. Я вам не помешаю. - Клим счастливо и повелительно улыбался.

В руководство ДЕЛЬТАНЕФТИ Клим вошел как директор новоиспеченного финансового центра РЕНФИН. Дальнейшее участие в делах ДЕЛЬТАНЕФТИ его бы интересовало не больше, чем цены на соль в далекой Республике Конго, если бы не одно обстоятельство. У Клима появилась информация, что те люди, которым Сааведра перепродал чуть ли не четверть бумаг ДЕЛЬТАНЕФТИ по подозрительно сходной цене, знали, что сам Сааведра был бы в убытке после этой операции, если бы расплатился вполне с тем, кто продал их ему самому.

Те покупатели не могли не предполагать готовившегося мошенничества. Однако блестяще просчитали юридическую сторону дела - и то, что она практически не давала шанса отсудить этот пакет или наложить на него временный арест. Теперь же, войдя в руководство компании, он найдет способ наказать их, а возможно, и побудить их к участию в поисках Сааведры.

Новые заботы Клима между тем загнали все воспоминания о той чертовой ночи глубоко в подсознание, откуда они не высовывались до поры. Однако в город он теперь выезжал только по Боровскому, избегая Минки. Выезд из Чоботов на Минское шоссе представлял собой некий полукруг, радиус которого вонзался как раз в то место в лесу, где он предал огню и земле Ведмедяя...

Много было силищи в том Ведмедяе, но силы не его, климовой, прямолинейной и бесхитростной, а порочной и кривоватой, что от многознайства и богемного пустословия. Вот она, прямая-то сила, кривую и порешила. И баста! Пусть другие виноватятся, пусть угрызаются да совестятся, а ему не в чем. Да у Ведмедяя этого на харе его толстомясой написано было что-то поганое. Как пить дать, какой-нибудь совратитель малолетних. Художник... да тварь он толстомясая, а не художник... Клим Ксенофонтов избавил мир от очередного придурка - из тех, что мутят жизнь себе и людям. А интересно - как он там, в землице-то сырой? Вот кабы перепрятать его для верности-то... Рискованно... да ведь уже и подзагнил, поди...

Оно бы и в памяти все поистлело, если бы не новый звонок прокурорского сыщика. На этот раз Любимов пригласил его в свой кабинет, и по тону можно было смекнуть, что припас что-то новенькое. Нет, не позволит ему Клим гонять мурашки у себя по загривку, не из таковских он. Тон будет повелительным: пусть знает - кто он и кто Клим Ксенофонтов.

- Итак, Клим, вы утверждаете, что десятого июля провели вечер с семьей у вашей тещи Галкиной Ирины Петровны.

Клим кивнул, оглядывая дохленький следовательский кабинет в поисках портрета отца чекистов или по меньшей мере генпрокурора. Пусто, только русачок пробежал по стенке и спрятался за безнадежно серым сейфом в углу.

- Прошу вас меня извинить сердечно, - начал с ернического оборота речи Любимов, - но теща ваша, гражданка Любимова, это отрицает. Припомните-ка как следует, ведь это был ваш как бы выходной, а для деловых людей выходные, понятно, дни непамятные. Хотя, с другой стороны, вы в первый раз как бы сразу вспомнили тот именно вечер.

- Ну, так вы же не занесли в протокол, товарищ Любимов, - широкой улыбкой на улыбочку с ехидцей ответил Клим, полагая польстить ему пролетарским обращением. Он не ошибся: на хитром бабьем лице Любимова просиял лучик - откуда-то из далекой, комсомольской этак юности.

- Ну, допросить-то вас по всей форме всегда успеется. Я люблю с людьми беседы беседовать и разговоры разговаривать, хи-хи, а не допросы допрашивать, хи-хи-хи.

Худо выходит-то. Наталья обещала ему уговорить тещу подтвердить версию с блинами, если случится. Худо, если та еще и выдала сыщику эту просьбу.

- Видите ли, Сергей Андреич, у нас со старухой отношения довольно тоскливые сложились...

- Понимаю, теща.

- Вот именно, пожилая истеричка. Терпеть меня не может. Может и наплести чего-нибудь из вредности. А вы, я вижу, всерьез за меня взялись. - Клим подался к нему всем корпусом - через стол. - Не нужен мне ваш художник. Клим Ксенофтонтов не коллекционер, он брокер.

- Да в том-то и дело, Клим Петрович, что я прекрасно понимаю, что не было у вас с ним близкого знакомства. Но ведь зачем-то он вам нужен оказался, раз он к вам поехал и еще картину с собой взял. И картину такую, что для ее перевозки потребовался грузовой автомобиль. Фургон для мебели...

Любимов знал цену паузе в разговоре следователя с подозреваемым, она ведь - момент творческого экстаза для физиономиста. Но когда "домашняя заготовка" не сработала, принялся нервно и разочарованно отстукивать на столе ломаный ритм торцом карандаша. На своем следовательском веку он повидал немало людей без эмоций, но сейчас лицезрел человека без мимики.

- Об этом, уважаемый Клим Петрович, есть, так сказать, свидетельства очевидцев.

Клим просчитывал свои балансы не однажды и потому доверился хладнокровию: если бы у следователя было достаточно убойной информации с самого начала, он бы попытался завалить его свеженького.

- И что - кто-то говорит, что он, этот художник, поехал ко мне?

- Именно. Во всяком случае так утверждает его сожительница.

- Тоже художница какая-нибудь?

- Вот и не угадали. Не художница, а скульпторша. Но в общем один, конечно, хрен.

- А хрен, как известно, редьки не слаще, - подсказал Клим.

- Вот она и утверждает, что Ведмедяй этот поехал к вам с картиной. - Поморщился Любимов.

- Ха, поехал - да не доехал. Я во всяком случае с ним ни о чем не договаривался.

- Ага! - Радостно подскочил в своем кресле Любимов. Вот теперь уже теплее. Мы теперь с вами, Клим Петрович, на полпути к истине. Допускаю, что вы с ним ни о чем не договаривались. Более того, допускаю, что он вас вообще не интересовал нисколечко. Однако я вот допускаю, а судьба располагает. В общем это была его инициатива. Он вообще инициативный такой по жизни был товарищ, хи-хи-хи. Вот он и приехал к вам в фургоне "мебель", хотя вы с ним и не договаривались... хотя вы это и отрицаете.

- А что прикажете говорить, если он у меня действительно не был? Ну, может, и собирался, но передумал. Ведь знаете, как бывает?

Любимов закатил глазки, а после дробно и сладострастно заморгал ресницами:

- Ах, Клим Петрович, любезный Клим Петрович. Не доверяете вы нам, вот что. А зря. Кривите душой-то, а? А вот если бы с чистым сердцем бы - а? У нас есть информация, что Воронцов-то приезжал к вам - и в фургоне "мебель". И как раз в тот самый день, о котором мы с вами речь ведем.

Клим самообладания не терял:

- Так может, и приезжал. Почему бы нет? Вполне допускаю такую возможность. Только он как приезжал, так и уезжал. Я-то его не видел, вот что важно. А не видел, потому что не мог его видеть в это время. Никого не было дома, мы с женой и дочкой были у тещи.

Непривыкший отступать, Клим спешно уводил из-под огня свои эшелоны и собирал фланги. Ему хватило, впрочем, хладнокровия на тактический выпад. Что именно сказала этому сыскарю мать Натальи? Любимов, безусловно, просчитал этот допрос наперед. Он довольно хитер и, кажется, проницателен. Если теща не выдала просьбу дочери, у Любимова на роже трудно будет что-то прочитать. Ну, а если она не сумела вовремя прикусить язык, то будет заминка. А вышло среднее: Любимов как бы призадумался о чем-то, имевшем отношение к последней реплике по поводу тещи, но от темы не ушел.

- А про фургон рассказали соседи. Пожалуйста, не считайте, Клим Петрович, что это следователь Любимов вас на шарапа взять решил.

- Сергей Андреич, вы ведь видели мой дом? (Тот развел руками, изображая впечатление от особняка Клима Ксенофонтова.) Вспомните - какой там у меня забор. Забор высокий и кирпичный. Из ближайшего ко мне соседского дома можно увидеть только то, что к моему дому, скажем, подъезжает какая-то машина. А вот кто из нее выходит и что выносит, увидеть уже нельзя. Забор не дает. Чтобы это разглядеть, нужно выйти за калитку и посмотреть уже с дороги. И то - это можно увидеть из дома, что к нам поближе. Там сейчас никто не живет. Дальше моя аллея делает изгиб, так что оттуда вообще ничего не разглядишь.

- Хорошо-хорошо, Клим Петрович, вы меня убедили. Настал мой черед вас убеждать. Вот представьте себе: собрался человек отвезти знакомому картину. И даже не то что знакомому, а малознакомому. Заказывает машину, а это тыщ двести пятьдесят как минимум. И едет через весь город, забыв предупредить, а? Что-то не по уму получается.

- Так на то он и художник. А художник правым полушарием думает, а не левым, как все нормальные люди. А ум, как известно, в левом находится.

- Но сожительница Воронцова утверждает, что прежде чем выносить картину из студии, он созванивался с вами. Так кто же из вас говорит неправду?

- Так кто говорит-то? Сожительница. Была бы жена - другое дело, а то сожительница. Это же богема, товарищ Любимов. Там половина - наркоманы. А если он номер неправильно набрал, и этого Ведмедяя просто разыграли? Ну, позвонил не туда, а там какой-нибудь алкаш отвечает: приезжай, дорогой, мать твою не так. Да не нужен мне ваш Ведмедяй, поймите.

Любимов самоварно засиял:

- В том-то и дело, Клим Петрович, что не нужен он вам. Это я и сам понимаю. А только нужен почему-то оказался. И нужен настолько, что вы даже наврать решили следователю прокуратуры. Есть люди, которые видели, как выгружали картину...

- Кто? - недоверчиво спросил Клим.

- Скажи вам кто, так вы... Почему я должен вам говорить? Есть такие люди, любезный Клим Петрович.

В следовательском кабинете Клим задержался еще на час. Да, черт возьми, он соврал. Но всему виной обстоятельства: он чудом избежал банкротства и стремился оградить себя от напрасных подозрений - хотя бы и лукавством. Теперь он все припомнит как было. Об исчезновении этого Ведмедяя Клим впервые узнал от Николя, и к моменту первой встречи со следователем посчитал за благо для себя избежать упоминания о визите Ведмедяя. Тот пробыл у него недолго, поскольку Клим отказался принять картину в подарок. Подобной мерзости ему еще не приходилось видеть. Так что художник как приехал со своим шедевром, так и уехал. Вскоре после этого сам Клим отбыл в направлении тещиной квартиры. Вот, собственно, и все. Он просит его извинить, но его ждут неотложные дела.

- Что же, давайте покуда простимся, Клим Петрович, - торопливо улыбнулся следователь. Вы, безусловно, человек занятой, и дел у вас, говорят, невпроворот. Вам-то они большие барыши приносят, а нам наши дела - одни неприятности на государевой службе. Ваше времечко ценное. Время - деньги. А вот кабы не пришлось вам в месте энном в качестве предварительного заключенного... Ведь у нас уже достаточно оснований - чтобы задержать вас. Да ведь ваша карьера и так чуть было не оборвалась, не так ли?

- Сейчас все обошлось.

Любимов снова залучился хитро:

- Ну, будем верить, что и с этим обойдется. Только скажите мне на милось, Клим Петрович, что бы вы сделали с трупом, если б вы, скажем, сами его и убили и если б вам надо было избавиться от него? Это я так - условно. Дождались бы ночки - да в Сетунь его с камнем на шее, как котенка, а?

- Да ведь она совсем мелкая. Ручей, - и жилкой в лице не дрогнув, сказал Клим.

- Во-во, я тоже так думаю. Даже если ему рельсы кусок привязать, все равно обнаружится. Погоды-то жаркие стоят, ручей обмелел совсем. Нет, если б, к примеру, это были вы, то не стали бы в ручей-то. Куда-нибудь подале заховали. Эх, уважаемый Клим Петрович, не стал бы я вас и капельки подозревать, кабы вы тогда с этим Ведмедяем на локотках-то... Ну, какого ляда совсем посторонним людям вдруг облаяться и на локотках? Чевой-то тут не то-с.

- Если вы меня так подозреваете, чего ж не обыщете дом?

- А зачем обыск, когда в оперативной работе есть, например, негласный осмотр? Но это я всего лишь в порядке примера. С птицами такого полета, как вы, хлопот не оберешься, если что не так сделаешь. И что бы мы у вас нашли? Кучку золы в огороде? Это я к примеру опять же, Клим Петрович.

Любимов, проницательная бестия, в точку попал. В ту тысячеклятую ночь уже под утро Клим изрубил в куски и сжег творение убиенного мастера, ничуть не тревожась о том, что совершил попутно с убийством и акт вандализма. Ничуть. Вандализмом было само это безобразное полотно. Хотел сначала сжечь его в камине, но передумал - вынес в сад и там развел костер.

- Ну, да ладно, Клим Петрович. Прощевайте покедова. Однако имейте в виду: вы давали ложные показания, а это не есть зер гут.

Климу словно желчью отрыгнулось с корявого косноязычия Любимова. Тот шел по следу весело и азартно, словно лайка в декабрьском лесу. Хитер и догадлив, как сто чертей. Как бы беды от него не вышло. Трусоват, но знает, что Клим только-только справился с потрясениями, и поэтому давит на психику, выискивая больные точки. А что он там вякнул насчет своей бедности? И как бы не случайно так вякнул-то...

Едва от Любимова, Клим связался по сотовой с Николя, хотя тот ему теперь был горше редьки и поперек печенки. У Клима были сведения, что Николя остался в фаворе и при новых хозяевах. Знать бы, чем так угодил друзьям Альбины Павловны.

- МИДАС-ИНВЕСТ, Николаев.

Услышав до боли родные позывные, Клим помедлил, потом откликнулся сам:

- Здравствуй, Николя. Скажешь следователю Любимову, что первый предупредил меня об исчезновении этого Ведмедяя. Если спрашивать будет.

- Хорошо, - с оторопью дыхнул трубку Николя. - Клим, он был у тебя?

- Да был, черт его возьми! Был и уехал, а теперь этот черт следователь путается под ногами. - И после паузы: - Как в МИДАСе-то дела?

- Без тебя у этих новых засранцев пока мало что получается. Да и у меня с ними пока не очень...

Клим знал, что Николя врет, но эта ложь была ему приятна.

Денька через два под вечер Клим вышел прогуляться. Миновал железнодорожный переезд, потом летнюю резиденцию патриарха, а там ноги сами вывели его - дорогой к кардиосанаторию - к лесу, в котором этот санаторий прятался. Вот и он, тот кармашек-площадка, куда он съехал тогда в поисках подходящего места. Вошел в лес. Прошел по прямой метров триста, но понял, что взял неверный азимут. Вернулся, взял чуть правее. Шел недолго - пока не встал, как вкопанный, перед ложбинкой в ельничке на краю болота. Оно, это место и есть. Бугорок уже и не заметен, так хорошо привалил его Клим мхом и дернышком. Только вот просел чуток...

Потом сел у ели, что росла метрах в пяти от безымянной могилки, и спиной прислонился к ее могучему стволу - не заметив, что полурукав рубашки прилип к смоляному подтеку. Смотрел на могилку долго и неотрывно, словно буддист в нирванической медитации. Проникал мысленным взглядом под срез дерна, под корешки окружавшего его сфагнума, червем буравил дальше, дождинками просачивался еще глубже, сползая книз по комьям вновь сростающейся глины, подбирался уже к самому ведмедяеву телу, давно уже раскисшему и взбродившему, напоенному трупным ядом...

Вот видишь, Ведмедяюшко, нет креста над твоей могилкою. И никто не придет навестить тебя в твоем природном заточении. А пройдут годы - и забудут тебя люди, что жил ты, такой-сякой-беспутный, на белом свете, да куда-то враз подевался. Что, не забудут? Да забудут, поди...

А местечко здесь у тебя верное - самое ведмедяйское. Такому, как ты, на погосте и лежать-то невмоготу, должно быть. А здесь ты удачно устроился, как бы по-богемному вашему, художественно получилось. Вроде и в черте Москвы лежишь, а с другой стороны, как бы и в лесу чуть не дремучем. Ну, прощай, Ведмедяй. Знать, судьба у нас с тобой такая...

Обратно домой он дошагал наскоро - меньше чем за четверть часа (зачем-то ведь и время засек), и был неприятно удивлен появлением Любимова. Буквально позавчера Клим обратился за помощью к людям, имевшим выход на прокуратуру Москвы, и просил их "отрегулировать" ретивость следователя Любимова.

Любимов стоял на крыльце на две ступеньки ниже Натальи, видимо, прощаясь. Не пускать в дом блюстителя общественного спокойствия - не в традициях его Натальи.

- Спасибо за чай, - благодарил ее Любимов.

- А вот же он. Клим, у нас гости.

- Вижу, - равнодушно сказал Клим. - Чем обязан такому скорому визиту? Что-то мы с вами больно часто встречаться стали. Вот не знал, что у нас такая дружба выйдет.

- А я решил... как тот Ведмедяй - приехать не спрашиваясь. Дельце у меня к вам.

- На десять миллионов, ха, - буркнул Клим.

- Поменьше, Клим Петрович. И даже как бы личное...

Климу хватило и полуслова Любимова, чтобы понять, что милицейская ищейка бросила след, обратилась в обыкновенную дворняжку и повиливает хвостком. Гостю было предложено войти в беседку, что стояла в саду под старыми большими яблонями, доставшимися им в наследство от прежних хозяев их участка.

Любимов примостился в дачном кресле из белого пластика, ерзая в нем и желеподобно сползая к срединной точке большого - сверх всякой меры - седалища.

- Ну, и мастера же у них стулья делать. В это кресло впятером усесться можно, - неловко начал Любимов, пытаясь найти стык ободка, склеивающего пачку сигарет. Руки у него тряслись.

- Слушаю вас, - решительно предложил Клим, успевший осознать, что владеет ситуацией.

- Видите ли, Клим Петрович...

- Говорите просто Клим. Меня все так зовут.

Любимов нашел-таки ободок, сорвал его, достал сигарету и закурил.

- Видите ли, Клим, вчера ко мне применили некую степень устрашения. Хха, сказали, что занимаюсь не тем и что лезть в печенки хорошим людям, не имея на руках улик, - это мой стиль. В общем отбирают у меня это дело, а там, глядишь, и совсем закроют. Я старая собака и знаю, откель ветер задувает. Все время был хороший, а теперь бац - плохой. Хоть бы постыдились врать-то...

Любимов сплюнул и какое-то время водянисто разглядывал пепельницу на пластиковом столике. Опытный глаз обнаружил бы в нем наличие пьяного синдрома.

- И чего я все напрягаюсь, чего стараюсь-то? Изменить-то ничего нельзя. Ничегошеньки. Я ведь, поймите меня верно, Клим, я не идеалист. Все понимаю. Мои главные принципы - в моем профессионализме. Понимаете, что-то вроде призвания. А тот, кто видел, сколько всего в человеческой душе наворочено, тот уже не будет идеалистом. Вот я и понимаю, что просто жизнь такая пошла. Ничего изменить нельзя. Наоборот, система все меняет. Поэтому когда какое где экономическое преступление раскрою, то уже и не радуюсь. А чего радоваться-то? Одно раскроешь, а сто нераскрытые. Ну, и черт с ним - я уже не переживаю. Просто делаю свое дело, как умею, - и ладно. И ни о чем не думаю. Пускай, иной раз думаю, воруют, махинации изобретают, пусть что хотят, то и воротят, подлецы. Разбойничайте - только без убийства.

- Период первоначального накопления капитала, - строгим кивком головы пояснил Клим.

- Что? Ах, да - верно вы говорите. Я тоже так думаю. Но вот когда человечка убьют, то жалко его. Человечка-то. Пусть он хоть кто, а все равно жалко. Вот и копаю...

Любимов стал тяжело поднимать мутноватый взгляд с пепельницы на Клима. Остановил его на темном пятне на рукаве Т-рубашки Клима и сказал, указывая пальцем:

- На смолку похоже, Клим Петрович.

- О чем вы?

- А смола у вас вроде на рукаве. - Потянулся к рукаву и потрогал пальцем. Клим брезгливо отдернул руку. - Свежая. Видно, из леса вы. Как там в лесу-то сейчас? Грибов еще нет? Нет, наверно. Откуда им быть. Вон какая жарища. Городским бабам нравится - для загара. А в деревне все сохнет. Только вашему брату предпринимателю когда в лес ходить-то? Некогда. А тем более под вечер. А вы вот молодец - шасть в лесок, кислородом подышать. Правильно, Клим Петрович. Стрессы надо снимать...

- Говорите по существу, если можно, - перебил его Клим.

- Прошу меня извинить, Клим Петрович. У вас же времени мало, вы бизнесмен. Только и хватает что на прогулку в лес. А поговорить с живым человеком - времени нету. Воронцов-то вам в лесу не попадался ли? - Любимов довольно осклабился. - Я так думаю, в лесу он прячется. Он ведь этих фавнов лесных малевал да нимф. Вот и убежал от людей. Они, художники, первые от цивилизации бегут. Ранит она их. Так не видели вы там случайно Ведмедяя-то, в лесу-то?

Клим вздрогнул. На него не мигая смотрели серые - в поблекшем перламутре - глаза Любимова. В похмельном ясновидении он закатил их под лоб и продолжил:

- Знаю-знаю, Клим. Сейчас скажете, что время на аудиенцию истекло. А куда ж деваться, уйду. Мне контакт с вами важен, психологический контакт. Для меня это - что героин для наркомана. Для меня важно понять человека, да в душу ему влезть...

- Кончайте эту идиотскую достоевщину! У меня действительно нет для вас времени! - заорал на него Клим.

- Сейчас-сейчас, Клим Петрович, еще успеете прогнать Любимова. Я вам вот что хочу сказать: следователь Любимов нажимов по карьере не опасается. С работы меня не сгонят, я за это не опасаюсь. Не скажу, что незаменимый, но нужный я на работе человек. Опытный, хоть опытных и гонят сейчас. А опыт - вещь великая. Вот... - Любимов помедлил, подбирая слова. - Вот он мне, например, подсказывает, что через вас, Клим Петрович, этот Ведмедяй и исчез в неизвестном направлении. А с другой стороны, вы как бы вовсе и не маньяк-убийца, а человек новой формации. А Воронцов тот, люди-то говорят, был человек громоздкий, но пустячный, и многим его как бы и не жалко вовсе. Клоун, говорят, и очень вредный притом. Уж больно оно мне интересно - что там между вами вышло-то. Вот вы человек левого полушария, и, следовательно, между вами должно было быть что-нибудь такое причинно-следственное. А ничего причинно-следственного не было. Совсем наоборот, что-то другое было, вот беда-то какая...

Мастерски заговорил Любимов Клима: и прогнать бы его к чертям, да язык одеревенел. По мере того как Любимов осторожной медлительной рептилией прокрадывался ему в душу, словно в чужую нору, цепенела его душа - шажок за шажком этой трехпалой твари.

- Я вот думаю, Клим Петрович, у вас смола на плече... Я на той неделе подумывал - а не подключить ли к этому дельцу сотрудников местного УГРО и не сходить ли с ними по грибы в ближайший к вам лесочек...

- Что вам надо от меня? - Клим попытался было стряхнуть рептилию, но ее цепкие коготки намертво пристыли к внутреннему своду климовой души.

- А ничего мне от вас, Клим Петрович, не надо. Просто повидать вас захотел, - вставая с неудобного кресла, сказал Любимов. - А зря вы меня обидеть решили. Это я раньше обидчивый был. А как же иначе: на милицейской службе состоим. А теперь вот думаю - обидеться мне на вас или ну его к черту...

Следователь Любимов ушел, а рептилия в душе осталась. Клим попытался скалькулировать последствия. Одно из двух: либо этот тип всерьез осерчал на него и способен отважиться на какую-нибудь бяку, и тогда эта психическая атака - прелюдия к большим неприятностям, либо это подкамуфлированная мольба о снисхождении, а возможно, и сигнал о готовности к получению отступного.

Чутьем ему угадывалось второе. Врешь ты, Любимов, что у Клима Ксенофонтова только левое полушарие и он за ним ничего не видит. С интуицией у Ксенофонтова тоже все в порядке. Тебе взятка нужна, ящерица ты поганая. Ты мечтаешь о сумме с нулями - чтобы дачку подновить да "москвичка" на "волгу" поменять, это я точно знаю. И это знание мое не менее достоверно, чем твоя гнилая проницательность. Тебе от меня теперь денежки нужны! Ты же просто унижен нагоняем, полученным от начальства. И ты, ящер ползучий, решил продать свою обиду таким вот изысканным способом. Ты решил, что как бы утешишь свое самолюбие, получив от меня взятку, а заодно поправишь свое финансовое положение... А может, ты хочешь отнести эти деньги прокурору? Нет, ты их возьмешь себе и утешишься. Интересно, какая сумма тебе мерещится? Только забудь об этом, дружок. От Клима Ксенофонтова ты не получишь и ломаного гроша.

Ночью ему снилась Ольга...