- Про Сааведру забудь. Этот гад, видно, давно имел план грабануть да залечь на грунт. Его теперь днем с огнем не отыскать, и никакой ИНТЕРПОЛ не поможет, Клима. У него же морда - самая типичная. Там у них в Латинской Америке - у каждого второго такая морда. Ты "Здрасьте, я ваша тетя" смотрел? Там столько этих Педров! - Тихон картинно, от пуза, развел ручищами.

В Тихоне, почувствовавшем шаткость положения босса, плебейская его натура пробудила редкого хама. Он теперь лез в панибратство, заходил к нему в кабинет по делу и без дела и вообще вел себя, словно ровня. Клим понимал, что выпускает из рук вожжи и что случай с Тихоном не исключение. МИДАС-ИНВЕСТ перестал ему повиноваться, все рушилось.

- А те его два крупных предприятия? - Клим адресовал вопрос Николя, присутствовавшем при их беседе и выбравшем себе место в сумеречном углу кабинета. - Ну, с экзотическими названиями...

- Ты имеешь в виду "Лама-фонд" и "Перламутровый Дракон"? - переспросил Николя.

- Я не имею в виду, а просто спрашиваю тебя, - озлился Клим.

- Это были дутые организации. Так - блеф один.

Николя не случайно выбрал себе место в тени. На него недавно вышли люди из конкурирующих структур с предложением о сотрудничестве - раскрыть им кое-какие секреты фирмы. В общем все это гнусно, конечно, но Николя оставил сентименты в стороне, придя к выводу, что дни МИДАС-ИНВЕСТа сочтены.

- Тута кое-что на другом фронте объявилось, Клима, - Тихон хитро прищурился. - На выходные-то я в Нижний сгонял, кой-чего разведал. Она ведь, Болотова, когда у нас была, часто на концерты ходила. Только она не на Филиппа этого, который Пугачихин муж, а на классику ходила, Клима. Прикинь?

- Что прикинуть-то?

- А то, что ходила. И даже одна. А будет нормальная баба на классическую музыку ходить, а тем более одна? То-то и оно. - Тихон ликовал, поднимая палец.

- Ну?

- Это как на хоккей, блин. Если сам в него не играл, то и не пойдешь ни хрена. Так, сходишь разок за компанию - и все. А вот если сам играл, тогда другое дело.

- Ты че мне здесь гонишь, Тиша? Что она в хоккей играла, что ли? Говори ясно, - раздраженно потребовал Клим.

- Да музыкантша она, вон я чего хочу сказать, Клима. У меня на интеллигенцию нюх знаешь какой? Отличный у меня на них нюх, как на классовых врагов, ха-ха-ха.

- Если у тебя все, - Клим обернулся к Николя, - иди занимайся делами. Мне с Тихоном пообщаться надо.

Его жажда мщения, замешанная на страсти к Ольге, была делом приватным. Он уже пожалел, что пустил в него Тихона, этого топтуна нахабинского. А Николя лучше знать об этом поменьше, не нравился он Климу в последнее время.

- У вас ко мне идеосинкразия, босс. - Стоя в дверях, Николя исполнил галантный реверанс.

- Проваливай к черту! - Клим запустил в него каким-то журналом - и тут же к Тихону: - Рассказывай.

- Вели сначала оплатить мои накладные, начальник. Поизвелся я с этим делом, одни расходы.

- Получишь бабки в бухгалтерии, но сначала рассказывай.

- Ну вот, я и говорю. Поганый городишко, этот Нижний. Ты уж в следующий раз меня в Вышний посылай, Клима, ха-ха. Ольга эта никакая не Болотова была, а Славина ее фамилия. И знаешь, чем она занималась до нас? Преподавала фортепьяно. Фортепьянствовала значит, ха-ха. В консерватории! - Толстый его палец указал в небеса. Преподавание в консерватории было свыше понимания Тихона. Тонкий кривой носик на окорокоподобной тихоновской физии вытянулся в палочку от восклицательного знака, а округлившийся жирный ротик стал под ней точкой. - А перед тем как у нас объявиться, как раз и уволилась оттудова. У меня ксива хитрая есть - фээсбэшная. Я с ней в отдел кадров - так, мол, и так, нет ли среди ваших работников такой вот женщины. И фото ее показываю. Была у тас такая, говорят, Славина ее фамилия. Теперь я и адресок ее знаю, только она там не живет.

- Найди мне ее где хошь! - Клим шибанул по столу кулаком.

- Уж будь спокоен, Клима. Теперь поищем. - Жирный ротик Тихона развезло в улыбке.

Прошлой ночью Клим до утра ворочался в постели без сна. Вставал - шел на кухню покурить, но успокоиться не мог. Повсюду мерещились обвисшие щеки Альбины Павловны в свете ее настольной лампы, стилизованной под старинную керосиновую. Решайтесь, молодой человек! - сотрясались ее щеки.

Никогда еще у него на доске не было такой проигрышной позиции. Вступая в игру с синдикатом, которую ему предложит Альбина Павловна, он потеряет МИДАС-ИНВЕСТ, но частично спасет свой капитал и репутацию в деловом мире. Далее пролонгировать дебиторскую ситуацию с ДЕЛЬТАНЕФТЬЮ - прямая дорога в банкротство.

Банкротство в сущности вовсе не то в условиях современной России, что оно есть на Западе. И до начала этой судебной процедуры еще остается шанс умыкнуть под себя приличную сумму денег. Клим был лично знаком со многими банкротами, которые числились таковыми официально, но знал и массу людей, которые, хорошо повалявшись в грязи, затем снова поднимались на ноги. Банкротство, по нашим временам, - это не порок, а так - детская провинность...

На дворе - эпоха первоначального накопления капитала и неограниченных возможностей. Полный профан в политэкономии, он был стихийно погружен в ее теодицию, в ее противоречивую диалектику, в ее оправдание как некоего первоначального ада, которому противолежит последующий и абсолютный рай. Очень часто, когда кто-то в его присутствии говорил о свинцовых мерзостях современного житья, Клим неизменно предлагал в качестве комментария одну-единственную, похожую на заклинание фразу: эпоха первоначального капитала... Она исчерпывала все его представления о добре и зле - и все его представления о порядочности. Обо всем этом можно будет рассуждать по ту сторону эпохи первоначального капитала, а сейчас побеждает сильнейший.

Только очень похоже, на этот раз победит вовсе не он. Побеждает подлейший. Обидно, черт возьми, да и не время ему проигрывать, ведь все еще только начинается и в этой стране еще можно делать большие деньги. И как бы не вышло так, что он окажется в дерьме, а деньги тем временем будут делать другие...

На днях он повторил попытку уговорить Ивана Терехова действовать по предложенному плану. Позвонив его секретарше и узнав, что тот на месте, Клим заявился к нему незваным гостем. Снова убеждал, приводил доводы, наседал - и все впустую.

- Уйди, - взмолился Терехов. - Христом-богом прошу, уйди, Клим Петрович. Ты себе всегда соломки постелишь, чтоб жестко не упасть, а я с тобой пропаду. Добром прошу, уйди!

Клим до последней минуты сотрясал пороги кредитно-банковских организаций. Делегировал Николя и Перминова - все тщетно. Весть о его идиотском фиаско далеко опередила все его попытки выпросить хотя бы с десяток миллиардов рублей.

Оттягивая сроки принятия окончательного решения, он на несколько дней отложил повторную встречу с Альбиной Павловной. Видя его затруднения и наведя детальные справки о состоянии, в котором находился МИДАС-ИНВЕСТ, она ужесточила условия капитуляции. Теперь Климу уже отводилась еще менее заметная роль в структуре МИДАСа - с последующим и безусловным выпадением из нее. И тем не менее он мог еще очень многое сохранить за собой.

В одной из газет финансового клана, к которому имел отношение супруг Альбины Павловны, появилась версия о том, что Клим Ксенофонтов и его брокерский трест, возможно, вовсе не пали жертвами международного мошенника, а были его сообщниками. Что он-де, Ксенофонтов, полностью убежден, что сможет уйти от ответственности, тогда как гарантировать этого ему никто уже не сможет...

Частыми визитерами у них стали сотрудники налоговой инспекции, изворошившие кучу всякой отчетности. Пришлось терпеть и домогательства чиновничков из управления по делам о несостоятельности. Загривок у Клима стал топорщиться от поглаживания мягкой пухлой ручки Альбины Павловны. Клычищами своими так бы и отхватил эту ручку по локоть. По всему видно, там решили церемоний не разводить и прибрать его МИДАС к рукам поскорее. Значит всерьез им заинтересовались, даже обворованным до нитки. Само это заключение не столько огорчило, сколько обнадежило Клима, так как означало возможность торга.

Накануне последнего раунда переговоров с Альбиной Павловной по условиям капитуляции Клим связался со Львом Рахманевичем:

- Помнишь, Лева, когда-то мы в одном с тобой деле были. Помогали друг другу. Сейчас мне нужна твоя помощь.

- Да, но сейчас речь идет об очень крупной сумме денег. Это во-первых. И ты нас очень крупно подставил. Нам уже тормозят поставку оборудования для нефтеперегонки. Истинно говорю вам.

Рахманевич заглядывал ему в глаза со скорбным упреком.

- Ты знаешь мой потенциал, Лева. Мне хватит и года, чтобы покрыть эту брешь. Есть люди, готовые дать мне эти деньги.

- Так иди к ним скорее и забирай их. Тогда и приходи, вопросов не будет... вместо того чтобы просить невозможного у меня или у Терехова.

Было ясно, что Терехов все ему выболтал и что теперь разговора и подавно не получится. Рахманевич робко завершил свой упрек:

- В газетах уже можно прочитать, что ты сам сообщник этого ограбления. Каково после этого иметь с тобой дело?

- Но это же бред сивой кобылы! Абсурд!

- Абсурд это или что, а в газетах пишут. И чего ты так боишься, Клим? Банкрот - звучит вполне красиво, а? Банк в рот, хе-хе-хе. - Он пальцем показал куда. - А потом все снова начнешь, у тебя новая жизнь начнется. А новая жизнь - это здорово. Истинно тебе говорю. Нет, нет и нет! Тебе Терехов уже сказал - нет!

- Терехов первый об этом пожалеет, разве не так?

Рахманевич на миг заискрился понимающей улыбкой.

- А если я апеллирую сейчас в международный арбитраж, что будет? О признании недействительной перепродажи акций Сааведрой. Вещица-то ведь ворованная...

Рахманевич вскочил из кресла, куда только было сел, и обеспокоенно затараторил:

- Что это тебе даст? Ничего не даст. Эти люди, которые купили акции у Сааведры, ни в чем не виноваты. Суды на их стороне, ты только дальше разоришься.

- Зато смогу затормозить и свое банкротство, ага?

- Не делай этого, Клим! - взволнованно запыхтел Рахманевич. - Ты только усложнишь свою ситуацию. У тебя же есть хороший выход, ты сам знаешь. У тебя есть хорошее предложение...

Рахманевич было спохватился, что лишнего сказал, но вылетевшего слова не воротишь.

- Ну-ка, ну-ка, говори! - потребовал Клим.

- Да что там говорить! - махнул тот рукой. - Я же в курсе всех твоих событий. Ты что думаешь, я за тобой слежу? Мне это не нужно. Я знаю все, ты уже ни для кого не представляешь тайны. Тебе же предлагают купить твой МИДАС-ИНВЕСТ, они же консультировались и со мной. Они же купят его со всеми твоими долгами - и тебе еще что-то оставят на прокорм. Это же твой шанс выжить, старик. Истинно говорю вам.

Клима злила эта христова фраза, которую Рахманевич вставлял чуть ли не в каждое свое высказывание. Лев Рахманевич умел жить играючи, легко и денежно. Любил сказать: когда плаваешь в сливках, всегда остаешься на поверхности.

Обложили, гады. Все решили за него. Проявлять норов в этой ситуации - только наживать себе врагов. Надо идти сдаваться.

В последние дни Клим стал болезненно чувствительным в вопросах собственной внешности. Все чаще приближался к зеркалу, словно боясь не найти там своего отражения. Подолгу вглядывался в черты своего лица, пытаясь понять - насколько адекватен человек, смотревший на него из зазеркалья, тому, что он знал о себе сам.

Нельзя сказать, чтобы он избегал своего отражения раньше. Напротив, и это происходило рефлекторно, он любил отразиться в зеркале и удовлетворенно поправить усы, которые женщины находили чертовски мужественными. Теперь же то, что с ним происходило, скорее можно было назвать анти-нарциссизмом. Он словно зачем-то искал в своих чертах уродства, а иной раз исследовал их с какой-то патологией прозрения, в которой желание обнаружить в себе нечто новое, иное, непривычное смешивалось с отвращением к себе.

Как только он принял решение о продаже МИДАСа подпольному синдикату Альбины Павловны, река времени понесла его в такую стремнину, что пытаться выбраться из этого потока было делом безнадежным. Способность влиять на события им была полностью утрачена.

Покупатель провел приватные консультации со всеми членами правления и убедил их в необходимости этого выбора. Эмиссары Альбины Павловны подыскали, видимо, золотой ключик и к железному сердцу Феликса Новгородцева. Клима просто бесило видеть, как его люди прятали от него глаза.

Как только его капитуляция стала фактом истории, Клим стал искать признаков перемен, а возможно, распада и деградации уже не только в своем отражении в зеркале, но буквально во всем, что был способен подвергнуть осмыслению в себе. Его перестал радовать шикарный автомобиль, в котором он разъезжал по городу, окатывая брызгами прохожих. Его дорогие костюмы больше не казались ему элегантными, а все его поступки стали объектом изматывающей многоступенчатой рефлексии.

Он с ужасом и во всей осязаемой материальности обнаружил, что с каждым часом и с каждой минутой теряет тот общественный вес и объем, которые определяли его бизнес-нишу и которые делали его персоной грата в любом обществе. Многие стали уклоняться от встреч с ним, а о деловых отношениях заговаривали лишь вскользь. А когда председательское кресло занял "парашютист" из лагеря Альбины Павловны, Клим не смог справиться с депрессией. Целую неделю был рассеян, замкнут и беспричинно свиреп, стоило кому-нибудь ущемить его достоинство.

Как он и предполагал, в конце концов отступного ему предложили гроши, а ведь речь шла о миллионах долларов. Здесь и выручила его предусмотрительность, велевшая ему в свое время заначить на счету в одном из дойче-банков довольно кругленькую сумму на черный день. Там же, в "Дрезднер банке", на счетах с соседними номерами, лежали деньги Новгородцева, а также суммы с несколько меньшим числом нулей, принадлежавшие Никодим и Перминову.

Мысль об этих деньгах недолго согревала Климу душу, поскольку очень скоро до этого источника добрались грызуны-аудиторы Альбины Павловны, целый выводок которых, подобно бурундучкам, целеустремленно грыз финансовую отчетность МИДАС-ИНВЕСТа. Пришлось срочно перепрятывать эти деньги в другом банке. Едва он слетал в Германию с этой целью, где взяв деньги наличными, отнес их в другой банк, как по возвращении подвергся настоящему допросу с пристрастием по поводу исчезновения крупной суммы денег со счетов МИДАС-ИНВЕСТа.

Новым хозяевам удалось разговорить на эту тему Перминова. Сначала они как следует надавили ему на психику, потом, видимо, пригрозили решеткой и убедили в том, что в его интересах оговорить и бывшего шефа. С самим Климом такого разговора не получилось. По глазам Ивана рассудив, что его дрожащая задница выдала-таки их общую тайну, Клим занял круговую оборону. Не знаю. Не брал. Ничего не переводил. По вопросам финансовой отчетности обращайтесь к финансовому директору. Очень скоро от него отступились.

Клима заставили покинуть МИДАС, низведя его в статусе до начальника отдела и поручив ему бесперспективную работу. Клим предвидел такое развитие событий и мысленно уже давно простился с МИДАСом.

Наконец наступил день, когда он собрал со своего рабочего стола и вынул из его ящиков все личные бумаги и вещи и к полудню выехал домой. Подъезжая к Чоботам, стал любовно вглядываться в рукотворный хвойный лесок, окружавший поселок. Что же он совсем забыл о лесе-то, ведь лесной был человек, деревенский? Удивительное дело - лесок стоит... А ведь из него, из прямоствольного леса российского, все ценные бумаженции сотворены и все интрижки фондовые. Это открытие его поразило.

Клим Ксенофонтов, не искавший доселе символических парадоксов и диалектических противоречий в картине мира, основательно задумался о суете мирской.

А лесок-то весь мусором загажен и подлеска в нем не видать. Повытоптали все. Народец из соседнего спального микрорайона его и загадил. Народишку-то этому лесок непонятен: народишко этот окружают сплошь одни кубы и квадраты, а в леске этого нет. В микрорайончике и дома квадратные, и хозблоки, и магазины, и торговые палатки. Да и лица у здешних людишек квадратные или круглые какие-то, неряшливые, безглазые... Ни одного приличного лица не встретишь. Боже, что за раса... Неужели их не тошнит друг от друга? Неужели все эти пустоголовые, безобразные изнутри и с лица создания и есть тот самый народ, от имени и в интересах которого действует власть? Потому-то, должно быть, и власть такая несовершенная...

Все было мерзко вокруг - и клетки-жилища этих людей, и сами они с их убогими мыслишками. Какой вообще смысл боженька сообщил существованию такого количества жрущих и смердящих гомо сапиенсов? Им ведь все равно - какую жвачку жевать, лишь бы это побуждало к движению их челюсти.

Отчего ему теперь обрыдло все на свете и лишь одна-единственная страсть вцепилась ему в селезенку - из-под земли добыть причину его теперешнего фиаско, а там... Впрочем, и на том спасибо. Слава богу, хоть таким-то подленьким смыслом наполнилась его жизнь после утраты МИДАСа. Он знал, волчьей жилой своей чуял, что полная потеря смысла - дорога в никуда, поэтому злобно радовался, что хоть это еще осталось.

В тот день ему кто-то позвонил, и в первую минуту Клим не мог понять - кто звонит и что ему нужно. Из трубки доносилось какое-то утробное рыканье, как если бы ее сунули в желудок тигру. Но не тигр это был, а Ведмедяй, его новый знакомый. Он сказал, что хочет привезти обещанного "Приапа". Клим сказал, что не может его принять, но Ведмедяй рыкнул:

- Все одно приеду. Адрес твой знаю. Жди.

Клим включил кондиционер в гостиной на полную мощность, но извести из дома июльское парево не удавалось. Возможно, жара и апатия, ставшая следствием его фиаско и сегодняшнего вынужденного выходного посреди недели, и вселили в него эту мизантропию.

Клим был дома один. В десять вечера, когда еще не было ни малейшего признака спадения жары, к воротам его дома в Чоботах подкатил автофургон "мебель". Первым из фургона выскочил здоровенный бородач в майке-тельняшке и кирзовых сапогах(!), в котором Клим признал Ведмедяя. Вместе с водителем и еще двумя мужичками они стали вытаскивать из фургона огромное - размерами с парус - полотно в золоченой раме.

- Ох, и тяжела багетка, - пропыхтел Ведмедяй мимо Клима, занося картину на крыльцо.

- Ну и громобой твой друг! - Показал Климу щелявые зубы мужичонка, ухвативший картину с другого конца. Он был красный от натуги. - Я чуть не подломился. Надо бы накинуть в цене...

- Цыц, зашибу! - заорал на него Ведмедяй.

Клим стоял с тыльной стороны полотна, иначе бы не дал внести в дом этого безобразия. Он разглядел его только тогда, когда картина оказалась в гостиной.

На огромном холсте густющими жирными мазками был намалеван человечище с полными пьяного блуда глазами, одной рукой удерживающий древнюю амфору, а другой ухватившийся за край облачения одной из нимф. Нимфы кружились в дионисийском танце, увлекаемые козлоногим сатиром и еще каким-то лесным божеством. Мужичище тоже стремился со всеми в пляс, но ему как бы что-то мешало, что-то лишало его подвижности. Этим нечто была дополнительная конечность... преогромный фаллос!

Слава богу, жена укатила с Ленкой к матери с ночевой...

Ведмедяй был в восторге от произведенного эффекта.

- Каков, а? Нравится? - на полном серьезе спрашивал он, ожидая похвал. - Добрейший древний малый, страж садов и охранитель родников, покровитель рыбаков и матросов, проституток, развратников и евнухов, сводник, кутила и педераст, учитель Вакха, помощник Геракла. Приап, одним словом.

- Черт, только этого мне не хватало. - Клим ошеломленно опустился в кресло.

Ведмедяй любовно рассматривал свое детище, бочком придвинутое к стене.

- Увижу ль я еще тебя, кутила праздный? - продекламировал Ведмедяй поэтически, скрещивая руки на груди и поворачиваясь к Климу: - Пошто, хозяин, водкой не потчуешь?

- Жара же на дворе. Какая водка, пива разве...

- А мне что жара - что холод. Нам, татарам, все равно: что водка, что пулемет - лишь бы с ног валило, га-га-га-га.

Ведмедяй гоготал дурным голосом, а Клим не мог понять, почему он еще не выгнал из дома этого бородатого негодяя, напророчившего ему неприятности.

- Зря ты это сюда притащил. Я все равно в этом ни черта не понимаю. Хочешь - забирай обратно, - предложил Клим.

- Нет, брат, мое слово - закон. Я при всех слово дал, что отдам тебе "Приапа".

- Ну, дал слово - взял слово, какая разница? - Клим протянул ему пиво. Тот моментально сорвал чеку с банки, и, покрывая пеной бороду, жадно - в несколько глотков - всосал в себя содержимое.

- Сказанного слова не воротишь. А как воротишь, так и свое лицо потеряешь. Я, по правде сказать, сам от него давно избавиться желаю.

- А чего - избавиться-то? И почему - мне?

- Вот тут и загвоздка самая, хозяин. Приап-то, он один из природных богов, символизирующих дионисийское начало. А ты, капиталист, эту природу истребляешь. Хотя и в тебе звериное начало проступает.

- Чушь это все. Ничего я не истребляю, - зло сказал Клим. - Народец кругом сплошь быдло. Вот он и истребляет.

- Цивилизованный зверь грядет, цивилизованный пожиратель всего, и такие, как ты, - его пророки. Вот я тебе моего "Приапа" и презентую, чтобы он на тебя воздействовал. Когда тебе худо будет, Приап тебя, глядишь, и пожалеет. А про народец я вот что скажу: он - дитя морали, которую исповедует общество. Он, можно сказать, сама эта мораль общественная. А общество теперь делают такие, как ты. Кто платит, тот и заказывает музыку. - Он плюхнулся в кресло.

Клим изумился:

- Так ты же сам тогда базарил про власть сильного. А теперь тебя как понимать?

- Я ведь художник, хозяин. - Ведмедяй заулыбался желтыми от табака зубами. - Я сегодня в одно перевоплотился, а завтра - в другое. Сегодня я за сильного, а завтра - за слабого. И то и другое - это жизнь, и одного без другого не бывает. Как силы без слабости, так и слабости без силы. Нужны они друг дружке, сечешь? Вот и ты все вот сильный был, а сейчас ослаб малешко.

- Откуда ты про меня знаешь? - возмутился Клим. - Притащился внаглую в чужой дом, припер эту свою мазню - и еще хамишь.

- А вот способность мне такая дадена. Мы, ведмедяи, все про волков знаем. Как не знать - в одном лесу живем. А ты ведь волчище, да еще какой.

- Откуда ты тогда знал, что у меня неприятности? Тебе кто-то подсказал? - недоверчиво спросил Клим.

- А угадал. По глазам твоим и угадал. Ты меня тогда на локоть взял, а я про тебя угадал, га-га-га-га.

- Тогда, может, и дальше скажешь - что будет?

Ведмедяй сорвался всей своей массой из кресла и подскочил к картине. Сказал, уходя от вопроса:

- Я раньше "совок" не любил. Жуть как реализм не любил. Боролся с искусством для народа, всякие выставки организовывал бульдозерные. А потом мне это искусство жалко стало. Самая великая цель в искусстве - познание гармонии и создание гармонии. А это значит - обретение вселенской связи всего со всем, обретение согласия. Один древний грек из Элейской школы говорил, что сущность бога шаровидна... А сейчас на дворе что? А на дворе эпоха разобщения. То-то и плохо, что эпоха. В искусстве важен момент, мгновение - чтобы ухватить за хвост событие, понимаешь. Моментом этим может быть и диссонанс и трагедия. Но творить, как и жить, желательно в условиях согласия, великого общественного договора? А эпоха-то неправедная, гнилая она...

- Да народишко гнилой, вот и эпоха! - перебил его Клим.

- Пошто не соглашаешься? Дело говорю. А они нам обещают гармонию в будущем - когда нас не будет. - Ведмедяй вытащил из полотняной своей сумки бутылку водки и поставил на стол. Клим жестом запротестовал, но тот протестов не принял: - Брось ломаться, хозяин. Мне твой дружок Николя сказал, что дела твои никуда. Но ты не горюй. И чего горевать-то? Чай, наживешь еще. Такие, как ты, зазря не пропадут.

- Не хами, Ведмедяй, - отозвался Клим из кухни, куда отправился за закусками.

- Видишь ли, хозяин, - продолжал Ведмедяй, привычно игнорируя все возражения в свой адрес. - Мы живем в такое время чумное, что чума эта выедает в людях их божеское. Трезвону-то колокольного много, а добра-то мало. Вон Алексис-то, их паскудство, во все телекамеры тычет мордой своей, и Христа-Спасителя уже восстановили, а в душе храма нету. Общество все гнилое насквозь - и червяки уже завелись. Оттого-то у всех в душах и погано, как клопы нассали.

Ведмедяй между фразами успел пару раз пропустить полстакана водки и уже лучился внутренним светом, как электросамовар.

- Все это издержки времени, - сдержанно заметил Клим. - У наших детей все будет иначе.

- Тьфу ты! - в сердцах сплюнул Ведмедяй. - Да не мостятся дороги в рай преступлениями. Чушь это, бред! Не по Христу!

- А кому он нужен, этот ваш Христос? От него-то вся плесень и пошла...

- Эх, куда ты хватил, мил человек... - Ведмедяй аж опешил.

- А он хочет влезть в отношения собственности, Христос-то ваш. Примирить силу и немощь, людей и ублюдков, которые тоже людьми себя возомнили. Вот когда вся собственность будет поделена...

Ведмедяй закивал:

- Ага! Тогда-то все и устаканится. Знаю я эту хохму, хозяин. Ты ведь сейчас в здоровенной ж... и много этой собственности потерял. То есть, выходит, собственность эта как бы поделена, так? Только ты наверняка в головешке своей микитишь о том, как бы снова денежки вернуть, о новом переделе собственности микитишь.

- Так, может, в этом и правда? Я не против. Пусть так и продолжается, пока те, кто не умеет отстоять или не хочет отстоять свои интересы, не поумнеют? Или не привыкнут к своему зависимому состоянию.

- Вот и глупо! - заорал Ведмедяй. - Вот и глупо, что собак мы любим за доверчивость, а людей за это презираем.

Клим никак не мог взять в толк, что нужно от него этому бородатому Ведмедяю, который приперся незваным, пьет водку и прилаживает ему на уши развесистую лапшу о том, в каких отношениях находятся добро и зло в нынешнее непростое время.

- Ты постой, как тебя... Ведмедяка. Выходит - что? Ты, выходит, хороший, а я плохой, так? Так какого ж хрена тебе здесь надо?

Клим не заметил в полемическом порыве, как и сам дерябнул беленькой, и теперь, перегретый жарой и водкой, всерьез осерчал на Ведмедяя. Тот не унимался:

- Дурак ты, хозяин. Кто ж тебя правду-то скажет, если не Ведмедяй? Ты же про себя думаешь, что вот он, мол, я - строитель нового социума. А на самом-то деле никакой ты не строитель, а так...

- Что - так?

- А то-то и так, что кровь на тебе. Вижу, что кровь. А еще вижу, что еще будет кровь.

- Что ты меня кровью-то попрекаешь, зараза! Нет на мне никакой крови. Ты че - бредишь, гад?

- Врешь, хозяин. Тебя глаза выдают.

Ведмедяй в азарте тряс у него перед глазами указательным пальцем.

Тут уж Клим не выдержал и заорал на незваного гостя:

- А ну убирайся! И картину свою дурацкую забирай!

- О-го-го-га-га-га-га! - гоготал Ведмедяй, тряся животищем. - Ты нас не гони, хозяин. Шуты мы, вот и шуткуем. Художник-то, он завсегда в шутах у эпохи. У сильных мира сего и денежных мешков вроде тебя. Как же шуту против хозяина идти, скажи на милость? Стоп-стоп-стоп, не гони, покуда не насытимся, а лучше похлебосольствуй. - Ведмедяй пошлепал себя по могучему вместилищу потрохов. - Ты ведь о будущем меня спросить хотел, хозяин, верно?

Порывом ветра налетевший на Клима гнев так же скоро и стих. До чего ж ловко этот Ведмедяй крутил его психикой.

- Ничего я не хотел, - уже оправдывался Клим, ожидая нового подвоха.

- Молчи, грусть, молчи. Знаю, что хотел, - гремел Ведмедяй. - Тогда налей себе стакан. Вот мы с тобой как мужик с мужиком или как медведь с волчарой и поговорим. Только смотри: я что ни скажу - у меня все сбудется.

Ведмедяй погрузился в колдовской ритуал рассматривания и обнюхивания Клима, при этом ноздри его широко трепетали и раздувались, борода затряслась ходуном, а сам Клим загипнотизированно сидел, не в силах шевельнуться. Наконец Ведмедяй закрыл глаза, откинулся на спинку кресла, на котором сидел, и сделал протяжный вдох:

- Я из-за этого своего дара ой много друзей потерял.

- Ничего, ты так же легко и заводишь знакомства. Говори, я не боюсь. Самое страшное позади, - возразил ему Клим.

- Тогда выключи свет и дай руку, - потребовал Ведмедяй.

Клима как будто электричеством шибануло от прикосновения руки Ведмедяя. Тот ухватил его чуть повыше запястья и держал так с полминуты. Было без чего-то одиннадцать, но протяжные июльские сумерки еще не загустели. Клим видел перед собой огромное лицо Ведмедяя, растрепанные волосы, видел, как шевелились его толстые губы. Ведмедяй глухо заговорил:

- Слушай меня, хозяин. Ты много потерял. Но потеря твоя не последняя.

- Что же я потерял? - усмехнулся Клим.

- Молчи, не спрашивай. Я говорю. Много потеряешь. Больше, чем деньги. И еще кровь на тебе будет. Новая кровь на тебе...

Клим вырвал руку и пнул ногой журнальный столик. Столик раскололся, и с него посыпалось все, что на нем было.

- Баста, мать твою! - заорал он матерно. - Никакой крови не будет! Что за кровь такая? Что ты мелешь, придурок? Ты что - оборзел вкрай, дурила ты?

Клим в ярости подскочил к стоявшей под углом к стене картине и ударом ноги пробил полотно. Стал в исступлении рвать его в клочья, крича на Ведмедяя:

- Убирайся отсюда к чертовой матери. Тебя кто звал? А ну вон отсюда!

Тогда на него навалилась огромная туша Ведмедяя, завопившего в бешенстве:

- Урод! Что ты сделал с "Приапом"-то?

Между ними завязалась отчаянная драка. Вцепившись друг в друга, словно два бульдога, они катались и колотились по полу, круша мебель и увечась об осколки стекла.

- На лок-от-ка-ах ты меня... а я ж тебя, суку, брю-брюхом придавлю-у! - тяжело сопел ему в ухо Ведмедяй - да сразу же в ухо и вцепился зубами.

Зубы Веедмедяй разжал только после того, как Клим изловчившись саданул ему кулаком под правое ребро и дополнил в пах коленом. Ведмедяй охнул и стал, матерно мыча, отползать в сторону. Когда же Клим сделал попытку подняться на ноги, то был повален на пол мощной ведмедяйской головой, протаранившей его в живот. Клим знал, что летит затылком на чугунную решетку камина, и падая успел обхватить руками голову. Этим себя и спас, только руку рассек. А сноп искр, просыпавшихся из глаз, на миг осветил гостиную и высветил Ведмедяя, который полз к нему на четвереньках...

Где-то рядом должны быть каминные щипцы. Клим нащупал их рукой. Не чуя боли, он опять вскочил с пола и с размаха пнул его ногой в голову. В голове у Ведмедяя что-то хрустнуло, а сам он стал оседать. В тот же момент в мозжечке у Клима застучала утробная звериная злоба, он размахнулся - и жах! - изо всей силы шибанул Ведмедяя железкой по голове. А потом еще раз и еще - и так бил и бил до изнеможения. Сделал еще один замах, но отскочил в испуге...

Клим не столько увидел глазами, сколько разглядел на слух струйку, сбегавшую у Ведмедяя из носа ли - рта ли. В следующее мгновенье, последний раз неверно качнувшись на четвереньках, Ведмедяй рухнул на ковер, теряя признаки жизни.

Когда Клим добрел по синусоиде к выключателю и осветил гостиную,

его глазам явилось жуткое зрелище. В нескольких шагах от камина распростерлось огромное ведмедяево тело. Оно яростно хрипело и содрогалось в конвульсиях еще несколько минут, и Клим наблюдал все это в гипнотическом беспамятстве.

Ведмедяй дернулся в последний раз и затих, и стало ясно, что теперь он мертв...