Новый 1994 год неожиданно подкинул людям подлянку – чеченскую войну, рождённую так и не решённой грамотно чеченской проблемой. Может быть, оттого, что проблем слишком много обрушилось на страну, то ли по причине недостатка ума у верхушки власти, то ли от преобладания в нём извилин алчности, то ли от его избытка, но повёрнутого в другую сторону – по той ли или другой причине, но она случилась, началась,  и  кровь  пролилась,  большая  кровь.  Так  или  иначе,  случилась  Первая  чеченская  война.  Но   она занялась в конце года, а весь 1994-й  было годом страдания и обнищание населения. Небольшая кучка дельцов, жуликов и спекулянтов скупали задешево предприятия, становились капиталистами, выторговав за копейки посулами и обещаниями ваучеры у простаков и наивняков, а огромное число населения опустилось ниже черты бедности.

За январь – июль 1994 года потребительские цены выросли на 534 процента, рубль по отношению к доллару пал настолько, что средняя зарплата по стране  в январе была 134,2 руб., а в декабре -354,2 руб. Если бы герои нашего романа заглянули бы в 1995 год, они бы ужаснулись: к декабрю эта сумма выросла до 735 тысяч рублей, к концу 1996-го –до ой-ё-ёй, при чём это средняя, а минимальная?  Обнищание и голод,  безработица, рост смертности, ежегодное сокращение населения страны. Впрочем, что пытаться расписать все несчастья конспективно, как студент истфака, всё есть в интернете и в написанных уже книгах учёных на эту тему.

                                                             538

Только две цитаты из книги «Российские реформы в цифрах и фактах»:

            1. «Нам выгоднее покупать продукты за рубежом, чем производить у себя!». Е.Т. Гайдар, декабрь 1991 г. 

            2. Р. Хасбулатов: «Когда Федорову, министру финансов, задали вопрос, почему он в 10 раз пытается сократить дотации сельскому хозяйству, знаете, что он сказал? Он сказал: «Господа депутаты, наше сельское хозяйство никогда не было прибыльным, никогда не будет, и нам не надо стремиться поддерживать его. Мы будем продавать нефть и газ и закупать продукты питания за границей». Вот эта позиция была, он, как честный человек, ее честно сказал. А все последующие министры об этом не говорили, но вплоть до вступления в ВТО вели именно эту линию. Поэтому сегодня у нас нет в стране ни сельского хозяйства, ни животноводства.  Можно ли было доверить проведение реформ на селе людям с такими убеждениями? Каким будет результат?»

«Шоковая терапия» и последующая депрессия привели к резкому падению уровня жизни. В 1992-1995 гг. начисленная зарплата выросла в 80 раз, а индекс потребительских цен в 1,5 тыс. раз.

Цены «скакали» по регионам и областям. Например, в Воронежской области хлеб подольский  формовой  в  750  граммов  весом  стоил  200 рублей, а в Омской области 270.

Можете себе представить, каково было деревне  в эти годы? Слава Богу, земля при усадьбе спасала, на зарплату большие надежды не возлагались. В магазине хлеб – сотни рублей за батон. Надежда под руководством Аграфены наладила выпечку домашнего хлеба в русской печи на три семьи: родителям, Татьяне с Иваном и себе с Гришкой и Аркадием. На обоих дворах водились куры, Григорий осуществил давнюю мечту – завёл в сарае поросёнка, откармливали двумя домами, думали купить корову или козу.

- Это твоя будет забота, - говорил Григорий Ивану.

Новый 1995-й встречали по семейному,   в доме Григория. Из гостей была одна Солдатова: нельзя же было оставлять в одиночестве Аграфену в эту ночь, в ту самую, в которую началась чеченская война.

Были народы братские и вмиг это братство порушилось, неистовый экстремизм затмил разум человеческий. На теле страны открылась каверна боли, огня и крови. Разбираться в истоках, причинах и мотивах этой катастрофы историки, политики, философы, правоведы и экономисты будут ещё долгие годы. А простому люду  - получите «Груз 200», смертную посылочку, и отбивайте, матери, всеми возможными и невозможными  способами сыновей от службы в армии. А добровольцев на контракт – милости просим.

 Матери и жёны молодые весь год прожили в панике, в Чечне шли боевые действия, наших ребят там погибло множество, «Груз-200» опять посылала война. И один  односельчанин уже лежал на Устьинском кладбище. Долгими вечерами это обсуждалось и в домах Бродовых, браться собирались на обед то у Ивана, то у Григория. И часто в этих жарких  разговорах мелькала одна и та же Гришкина фраза: «Жаль, нас там нет, Вано! Мы бы показали пацанам, как надо клепать дудаевцев!»

- Кончай хорохориться, мало тебе досталось в Афгане?! – Осаживала его Надежда.

- Пошутить нельзя, - отмахивался Григорий, - но вот посмóтрите, посмóтрите, ещё эта Чечня даст нам  пендюлей, накидает! И что наши там возятся, я давно бы там навёл порядок. Чечня выйти из состава Росси намеревается. Ишь, чего захотела!

- А мы всё оглядываемся, - добавлял Иван, - «Ах, что же будет говорить княгиня Марья Алексеевна».

- Это кто такая? – спросила Надежда.

- Иван с Татьяной улыбаясь, переглянулись.

- Грибоедов, «Горе от ума», в школе проходили. – Объяснила Татьяна.

- Да помню я, учила, а сегодня под ней кого вы подразумеваете?

- Мировое общественное мнение, Европу, мать её так, - ответил Григорий, - да что

                                                                         539

её  бояться? Отключить им наш газ, и станут шёлковыми. У нас  ещё не все деревни с газом, а мы им всё  прём и прём.

- Как всё просто у тебя получается, брат. Учёные, экономисты и политики твой порыв к отключению газа охладят своими расчётами, так что, давай лучше чайку попьём…

Никто и не ожидал этого от Гришки, никто. Он собрал всех у себя в доме и заявил, что послезавтра отбывает в Чечню для участия в тушении пожара войны в этой республике.

Надежда бросилась на него, схватила за грудки и закричала, завопила в голос:

- Как  ты  посмел,  Пёс Чёрный! Тебе  пули  захотелось,  идиот! Почему не посоветовался, ничего не сказал?! – А он прижал её к себе так крепко, что она задохнулась в крике и стал её целовать. – Те…те…бе…Афга…на   не…хва…ти-и-и-ло? – вырывалось у неё сквозь поцелуи, - ду-у-…ра-а…к!

Аркадий Борисович схватился за голову и носился по комнате, что-то невнятно причитая. Иван сидел с опущенной головой, выложив на стол большие кулаки, сжимал и разжимал их и молчал. Татьяна стояла сзади, вытянувшись в струнку и положив руки на плечи мужу, и покачивала головой, тоже не находя слов.

Наконец,  Иван  строго сказал всем:

- Сядьте! – И стукнул кулаками по столу, так что звякнули чашки о блюдца. И когда все присели, проговорил: - А я, значит, опять буду сеять без тебя? Я думал… Ты же согласился вернуться ко мне!

- Ты с ума сошёл! – Рыдала Надежда. – Мне в сентябре рожать!

- Ой, и мне! – Сказала вдруг Татьяна с удивлением.

- И это нормально! Вы же близняшки. – Неожиданно как-то по-учёному авторитетно прокомментировал Бродкин. – А отцов семейства в военную компанию не должны…

- Надька! – Опомнился, наконец, Григорий. – Ты будешь рожать? Молодец! Когда? В сентябре? Да я к этому времени вернусь! Таня-Ваня, я ваших буду крестить, разрешите?

- А как же училище? – Спросила Татьяна.

- Да, как же учёба? – Подхватил Аркадий Борисович.

- Мы  всё к учебному году закончим! Что там делать? Зачистим всю Чечню и вернусь на учёбу и роды принимать. – Он обнял жену. – Не горюй, Лоза-дереза! Ну, что вы все на меня уставились, как на прокажённого. Прискачет ваш верный Чёрный Пёс к сроку. Вань, скажи им.

- Ты не имеешь права ехать один, без меня! Маруся тебя не отпустила бы!

- Ну, и ты туда же. - Тихо сказала Татьяна.

- Так. – Иван встал. – Я еду с тобой.

- А как же посевная? – Засмеялся Григорий.

- Чёрный ты Пёс! Натворил беды  и ещё смеётся! – Надежда опять зашлась в крике. – Завтра же иди и откажись!

- Невозможно. Я уже и подъёмные получил. Вот. – Григорий достал из пиджака конверт и положил его перед женой.

- Какие подъемные, Гриша? – Удивился Аркадий Борисович. - Ты что, поднимать целину завербовался или на север?

- Ну, аванс, какая разница. А тебе, Вано, невозможно ехать со мной, туда две недели оформляться надо. И тебя не возьмут из-за ранений.

От Гришкиного «Вано» в душе Ивана колыхнулся афганский дух, и он жёстко ответил:

- Это мы ещё посмотрим. Вот увидишь, я тебя в Чечне буду встречать. Пойдём, Таня, домой, пусть они тут по-семейному порешают свои проблемы.

- Брат,  ты  опять  за  свое? Дай хоть повоевать самостоятельно. Я взрослый мужик,

                                                             540

Вань, понимаешь? Если не понимаешь, как брат, то как писатель должен понять, мне крыша не нужна…

Сказать, что Григорием двигал дух патриотизма и полное понимание ситуации с чеченской проблемой, значит не объяснить всей причины его решения. В горячке мщения за спалённый отчий дом он не отдавал себе полного отчета в том, что замышляет. И когла угрохал Слона, был, как говорится, полностью удовлетворён и счастлив, уверенный, что поступил правильно. Но горячка сошла, а мысли о содеянном не растворились, и оно вставало перед ним в памяти, особенно по ночам, когда он просыпался и его мучил бессонница. Нет, его мучила не совесть, но что-то мешало ему успокоиться, что-то царапало внутри, не давая покоя, и он не знал куда себя деть и не находил себе места.

«Что ж, опять я грех на душу взял? - Спрашивал он себя. –Может, надо было поступить по справедливости, подать на расследование, привести доказательства и так далее… Но ведь ничего бы не вышло, только заболтали бы дело, нашлись у Гирша адвокаты, да ещё что-нибудь у нас спалили да постреляли нас, - убеждал он себя, но ощущение неубедительности своих аргументов его не покидало. И в отъезде своём он увидел избавление от давившей на него душевной смуты: - Там искупление моего греха!» - Убедил он себя. - Вернусь живым – значит, простил меня господь; схвачу свинец смертный – значит грешен, так мне и надо». Это чувство и решение о искуплении греха войной вызрело в нём, он закрепил его посещение храма, исповедью перед отцом Павлом, попросил у него благсловения на поездку в горячую точку страны и получил его.

…Провожали Гришку из Соколовки, оттуда контрактники   должны были проследовать в воинскую часть, в ту самую, где начинали службу братья Бродовы: там формировалась областная бригада контрактников, имеющих боевой опыт.

С Григорием Аркадий Борисович привез на своих «Жигулях» и Надежду с Татьяной. Иван  вчера умчался куда-то с утра, сказал, что по срочным делам и до сих пор не вернулся, хотя обещал приехать сразу в Соколовку. Татьяну охватило беспокойство, но она держалась, не подавая вида.

Всё повторялось, как из века в век повторяются проводы солдат на войну. Только не было толп провожающих и гармошек с гитарами. И жаль, что некому было сейчас вспомнить, как полвека назад здесь же,  под ешё не постаревшим на полвека клёном, на том же самом месте, где стояли Надежда с Гришкой, прощалась Маруся Бродова со  своим Степаном, уходящим на войну, а молодой клён что-то шептал им своей листвой.

Только не было оркестра и речей, а всё произошло буднично, обыденней и проще, без пафоса: из  сборного пункта, не старого деревянного, а нового красного кирпича здания вышел офицер-вербовщик  и  пригласил  добровольцев,  перечислив  их  по  списку

 (всего восемь человек), пройти в армейский ПАЗ. Надежда снова, очередной раз заревела, обняла мужа, сказала сквозь слёзы: «Какой же ты всё-таки дурной, Чёрный Пёс!», потом Григорий обнял Татьяну, отца и снова – Надежу, Надьку, Лозу-дерезу… В это время к ним подкатил «Москвич». Из машины вместе с Иваном выбрался Петрушкин. А в автобусе несколько раз крякнул сигнал.

Иван оглушил всех своим сообщением:

- Ну, что, брат? Завтра лечу в Чечню в качестве корреспондента Российской «Крестьянской газеты». Там и встречу тебя, как и обещал. – И он обнял ошалевшего Гришку.

- А как же хозяйство? - Только и нашёлся спросить он.

- Оставляю на Пашку Голубева. А Лашков и вот, Леонид Иванович, обещали ему помочь, ежели что. А Таня будет его консультировать  по агротехнике, да, Лозовая? Поможешь? Уверен, справится Пашка.

Автобус прокрякал второй раз.

- Гриша,  ты  там  делай  зарисовки, набрасывай портреты… Вот, возьми блокноты,

                                                                         541

сынок,  и грифели,  в свободные минуты. И пиши нам каждый день, сынок! – И Аркадий Борисович, хлюпнув носом, полез за платком. Братья обнялись.

- Не шали там. И не высовывайся. - Сказал Иван. - Как воевать, знаешь сам.

Гришка пошёл к автобусу, обернулся, поднял руку и крикнул:

- Что главное в танке?! – И послал всем воздушный поцелуй.

Автобус крякнул в третий раз и взревел предупреждающе мотором…

…Надежда и Татьяна чаёвничали дома.

- Я понимаю Ваню. - Тихо говорила Татьяна. – Они с Григорием как единое целое, не могут друг без друга, не могут существовать раздельно, как и мы с тобой. Ты себя в Москве нормально чувствовала?

- Где уж там, только когда забывалась.

- И я всё время ощущала себя  так, словно от меня что-то отрезали. Видела я, как мучился без Гришки Иван, хотя и скрывал это, старался виду не подавать. Сядет у себя за стол, положит перед собой чистый лист бумаги, возьмёт авторучку и замрёт. И час сидит, и другой. Ты чего? – как-то спросила, а он, знаешь, что ответил? - Я, - объяснил, - с Гришкой разговариваю, беседую с ним, с чёртом». Вот как. Я пыталась облегчить ему жизнь, как могла. Он совсем другим стал, как Григорий вернулся. Вот почему Ваня двинулся за братом, не из патриотизма, нет, а потому, что не мог поступить иначе. Кровь позвала. Зов крови сильней всего на свете…