Вначале сентября открылся вернисаж на Тверской, где были выставлены лучшие студенческие работы, и, конечно, Бродовская, которую он назвал «На ветрах судьбы», фоном за персонажами он изобразил сельскую даль, напоминавшую  ему родные места: точки домов, фермы, за ними извивы реки, дальше лес,  - всё далёкое, едва различимое, не отвлекающее глаз посетителя от лиц персонажей.

Шнек  привёз  на  выставку  мать  и  всех родственников. Мария Николаевна стояла

                                                             480

перед картиной и вытирала платочком неудержимые слёзы: «Костя, как живой, царствие ему небесное!»

Кто-то из посетителей узнал в ней героиню картины, сзади неё зашептались, затолкались посетители, стали просить автографы на буклетах экспозиции, в общем, заласкали вниманием. Шнек важно надулся, вздёрнул нос; его спросили, знает ли он автора. «Нет вопроса!» - ответил Шнек и поманил  пальчиком Гришку, скромно стоящего с Надеждой в сторонке. Теперь публика обступила художника, протягивала буклеты уже к нему, он скромно оставлял свою подпись рядом с автографом   матери Шнека. Их попросили встать рядом с картиной и лицом к зрителям. Защёлкали фотокамеры, завспыхивали блицы, в общем полная  радуга счастья и симфония радости, которые выпадают не каждой простой женщине хотя бы раз в жизни.

На экспозицию заглянул фотокор «Вечёрки», и на другой день эта фотография появилась в газете с краткой подтекстовкой; газету притащили Шнеку,  и он послал всех свободных из братвы добывать экземпляры «Вечерней Москвы». И через час на его столе выросла кипа  её номеров с фотографией; Митяю Шнек дал задание разыскать завтра же фотокора и добыть десяток отпечатков.

Гришка ходил у Шнека в фаворитах, авторитет его сразу вырос среди братвы, его никто уже не подначивал, тем более, что Брод крепко накачался, и Корень, ходивший с ним в подвал частного спортивного клуба, поведал братве о силовых достоинствах Гришки: «Приложить может запросто». 

В конце сентября Шнек на сборе бригады обнародовал своё намерение широко отметить 10 октября своё тридцатилетие, выразительно посмотрев при этом на Гришку. Тот опустил голову, словно в знак согласия, и  покачивал ею, а сам скривил рот в гримасе, означавшей в переводе  на русский язык: « Вот тебе, Гришка, и крышка!» «А почему, - подумалось, -  удовлетворю и отстанет; с матерью я сам ему навязался, что ж теперь».

И, решив  не  терять  времени,  взялся  Григорий за осуществление своего замысла.

На другой же день рано утром вошёл к Шнеку с фотоаппаратом и попросил Нестора попозировать ему.

- Зачем? – Конечно, тут же спросил Шнек.

- На всякий случай, - улыбнулся Бродов, - и для важного дела. Боком теперь повернитесь. – Пощёлкал, поблагодарил и поехал на факультет, по дороге сдал в Сокольниках в «Зените» в проявку плёнку. В институте выклянчил у завхоза  глины (для курсовой, честное слово!) и прикатил домой. Приготовил глину к работе, поставил на  гончарный круг и укрыл  влажный комок мокрой тряпицей. А как получил снимки, взялся за глину. Она разогрела его, он ощутил подъём и работал припеваючи. 

- Ты чем занят? – Спросила Надежда.

- Нас избавляю от цепей, - отшутился Григорий.

- Надя, - спросил он на другой день, трудясь над бюстом Шнека, - а где твой паспорт?               

- На кой тебе? А твой где?

- Мои документы всегда со мной. Я много езжу, менты останавливают, за кавказца принимают, требуют предъявить. Что ты молчишь, где твой паспорт?

- Шнек у нас с Дуськой, официанткой, отобрал, сказал, что у него будут храниться.  Когда, сказал, понадобятся, получишь.

- Бред какой-то. Попроси вернуть, слышишь? – Крикнул ей из комнаты, не отрываясь от комка глины, обретавшего знакомые черты.

- Он так просто не отдаст, он боится, что мы сбежим от него.

- А ты скажи, что мы расписаться собираемся, паспорт для загса нужен.

Надька, смеющаяся Надька влетела в комнату:

- Правда, Гришенька?!

                                                            481

- А ты как считаешь, не пора ли нам  перестать грешить? – и запел басом.- Дочь моя! Согласна ли ты взять в мужья раба Божьего Григория?!

Визжа от радости, Надежда бросилась ему на шею, он покачнулся и чуть не свалил  станок…

Шнек, узнав, для чего нужен паспорт, достал его из сейфа и по-барски вручил Надежде.

- Свадьбу не замонайте. Сыграем здесь, в кафе.

- Мы люди небогатые…

- По такому случаю премию вручу, ха-ха-ха! Трахайтесь на здоровье!

Поглощённый делами и предстоящим сабантуем, Шнек и не спрашивал ни Гришку, ни Надежду о свадьбе. А они съездили в загс, подали заявление. Регистрацию брака им назначили  чуть ли не под новый год.

Глиняный Шнек у Гришки получился с каким-то вороватым прищуром: руки скульптора  невольно передали глине его мысли и мнения о персонаже. Потом, как учили на курсе, сделал форму, залил её гипсом и т. д., зачистил шов наждачком – готово, глянь, Надюха, на кого похож?

- А что за простынь с плеча свисает у Шнека? – Только и спросила Надежда.

- Я его под римского сенатора  задекорировал, под классику, в общем.

На праздничный стол Нестор денег не пожалел: продукты были закуплены высшего качества; Надежда трое суток пекла, варила и парила-жарила. К столу были поданы: огромный заливной судак с петрушкой в пасти, маринованные миноги, запеченый поросёнок с гречневой кашей, холодец, салаты, маслины без косточек,  сырокопченые колбасы трёх сортов, икра красная и чёрная, осетрина, бок белужий, сёмга, исходящая жиром, французские сыры рокфор, камамбер и бри  и прочая всякая всячина, вплоть до капусты по-гурийски и, конечно, маринованый чеснок, любимая закусь юбиляра. А свежая зелень и овощи? – спросит дотошный читатель. Само собой и всё лучшего качества.  Где-то достали даже маринованые арбузы и свежие дыни.

Ради такого дня Шнек даже Серьгу не обидел, велел закрыть сауну в два часа и вместе с её обслугой явиться в кафе.

Столы сдвинули по центру зала; спиной к стене  в центре угнездился Шнек, справа от него Бродов поставил герму – высокий постамент для скульптурных портретов (заказал для этого дня у столяра - приятеля Никифорыча), разместил пока на нём букет роз в широкой вазе.

- Зачем? – Поморщился Нестор.

-Для антуражу, - авторитетно отрезал Гришка, - как у всех.

Услышав «Как у всех», Шнек приосанился и больше не встревал. Гришка сел в противоположном конце стола рядом с дверью на кухню, чтобы помогать, если понадобиться, Надежде с Дусей. Подарок Шнеку он держал в простой сумке под столом у ног.

Шнек в малиновом пиджаке с золотой цепью на шее, в трикотажной незастёгнутой рубашке о трёх пуговицах, чтобы цепь была видна, восседал как король на троне, а у ног его гомонили вассалы в предвкушении пира.

Шнек постучал вилкой по фужеру:

- Мы тамаду не назначали, среди нас нет тбилисской братвы? Так, наливайте, не стесняйтесь, накладайте закуси   побольше, ха-ха! Может, кто чё скажет? Жаль, нет моей матушки, прихворнула, она бы сказала. Ну, кто смелый?

Бродов встал, поднял руку.

- Позвольте мне?!

- Валяй! – Весело позволил Шнек.

Гришка поднял сумку и пошёл к  герме. Сдвинул на задний край вазу с цветами и поставил на стойку укрытое легкой цветастой косынкой своё изделие. И громко прочитал:

                                                             482

Жизнь идёт к финалу века,

Ждёт за ним нас новый век.

Чтоб и там фартило Шнеку,

Будь всегда в порядке, Шнек!

С днём рождения, Нестор Константинович! – И плавным движением левой руки стянул косынку вниз, резко поддёрнув её так, что бюст внезапно открылся публике. Он стоял вполоборота к юбиляру, носом по диагонали стола.   Братва загоготала, захлопала, засвистела. Корень поднялся и что-то  шепнул Шнеку. Лицо его  налилось кровью, он встал и шагнул к Гришке, положил ему руку на плечо и проговорил, заикаясь:

            -Т-ты что, памятник мне на могилу приготовил?   

«Сволочь, Корень!» - брызнуло в голове, но он мгновенно, не дав Шнеку разрядиться до конца, громко произнёс  в наступившей тишине зала:

- Дважды героям, вождям, учёным, артистам делают скульптурные портреты из бронзы в знак признания их заслуг и при жизни. Видели на Арбате, как бюсты Бориса Николаевича  идут нарасхват? Это не памятник, а  скульптурный портрет вам, Нестор Константинович, в подарок от нас с Надеждой Петровной в день юбилея! С Юбилеем, Шнек!

Шнек размяк, положил вторую лапу на плечо Гришки и прижал его к груди, а потом полез целоваться. А за столом снова грянули свист и топот.      

Гришку чуть не стошнило от того, как он прогнулся под Шнека, но на что только не пойдёт человек ради самосохранения.  Польские психологи много лет назад в одной книге писали, что все поступки человека можно подвести под  инстинкт сохранения вида и инстинкт продолжения рода. У Гришки, кажется,  сработали  оба  инстинкта.  И  плеснулась  острая,  как  боль в  груди,  мысль: вот как меняет новая власть ориентиры в искусстве! Отец создал двадцать пять лет назад  талантливый метафорический образ страны, шагающей в будущее - к своему счастью, сотворил скульптурный портрет крестьянки-труженицы,   лауреата    Госпремии,  считай,  героя  труда,  а  сын слепил бюст

бандита. И почувствовал себя падающим в бездну.

Шнек протянул ему фужер водки. Гришка отрицательно мотнул головой и попросил шампанского. Шнек  налил ему в свободный бокал, подал Бродову и опять полез  целоваться. Видно, ещё до застолья в кабинете изрядно накушался с ментами, которые теперь сидели с ним за столом.  

У Гришки рука лёгкая. После него пошли тосты, нашлись слова, братва пыталась упражняться в красноречии, но получался скорее турнир косноязычия. И всё равно речи принимались под аплодисменты и одобрение гостей. Отбивать ладони после каждого тоста начинали Корень, Серьга и Митяй, как профессиональные клакеры.

Пир разгорался, речи звучали громче, смелее, развязнее, хохот становился круче. Откуда-то появился аккордеон, запели блатнягу, начали, конечно, с «Мурки», гимна криминального  мира. С улицы на входной двери  за стеклом торчала  картонка с надписью: «Закрыто на спецобслуживание».

            Плотно ко входу подкатил джип, из него вышли Король и два амбала –  в длинных незастёгнутых свободных плащах и в чёрных вязаных шапочках-«чеченках». Король подёргал ручку двери, кивнул спутникам. Один вытащил из-под плаща монтировку и ловко и быстро отжал дверь; надвинули шапки-маски на лица и шагнули в тамбур. Им  преградила дорогу вторая дверь, обшитая жестью и  покрашенная белилами…

А внизу в зале кутёж достиг апогея.

- Брод! -  крикнул Шнек, - не в службу, а в дружбу, добавь топлива! – он  поднял пустую бутылку вверх дом и покачал ею над  столом, - сушняк долбит!

Гришка встал и ушёл на кухню, через которую можно было попасть в кладовую с холодильником.

А Король в это время показал пальцем на дверь и дёрнул им два раза, как на курок

                                                             483

нажал, то есть велел удалить препятствие. Амбалы уже держали в руках выхваченные из-под плащей автоматы. Один из них шарахнул в дверь ногой, и она с треском отлетевшего шпингалета распахнулась. Сидящие за столом как по команде замерли и вздёрнули головы в сторону дверного проёма.  

В нём стоял, широко расставив ноги, человек в маске.

- Шнек! – Крикнул он. – С последним тебя днём рождения! Прими подарочек! – И бросил вниз в зал лимонку. И отпрянул вправо  за стенку. И пока она летела, одни падали под стол, другие шарахнулись к стене. Шнек, как заворожённый, провожал взглядом летящую гранату и лишь в последний момент, словно очнувшись, нырком ушёл вправо между столом и бюстом, но взрыв уже громыхнул.

Гришка услышал его, когда выходил из кладовки с ящиком водки. Надежда обмерла у плиты и ошалело глянула на Григория. Он всё понял, махнул ей рукой и крикнул:

- На пол! Ложись! – И прыгнул к двери, прижался к стене рядом с выходом в зал. А там уже трещали автоматные очереди. Одна из них прошила дверь, потом она резко распахнулась и Гришка увидел вдвигающийся в кухню ствол калаша. Мгновенно он рванул обеими руками за ствол и вместе с калашом   в кухню влетел браток в маске. Не дав ему опомниться, Гришка, падая на спину, потянул его за собой, ударил ногами в живот  и перекинул его через себя. И автомат оказался в руках Бродова. Бандит скорчился и хрипел на полу, а Гришка уже стоял около него и вломил ему прикладом по черепу, и тот замолк.                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                  

 Тут же Гришка выглянул в зал, увидел второго бандита и пустил в него очередь. В проёме над лестницей метнулась тень, Гришка пальнул и туда, тихо сказал себе: «Атас, Брод!» и, не глядя на содеянное королёвской братвой, кинулся на кухню, с силой дал ногой бандиту по голове и крикнул:

- Надя, жива?! – Захлопнул дверь, увидел в замке ключ и повернул его. – Второй выход есть?

- Н-не з-знаю, - тряслась Надежда, - в к-к-клад-довк-ке ка-кая-то д-дверь за з-за-навеской…

- Быстро! – Гришка схватил её за руку и потащил за собой.

Влетели в кладовку. Он отдёрнул занавеску – дверь с английским замком.

- Ключ где?

- Н-не з-знаю. Ой, Гриша, убьют нас, ой, мамочки…

- Тихо! Закрой дверь!

Надежда закрыла дверь, щёлкнула выключателем. Гришка поднял автомат, чтобы ударить прикладом по замку, но вдруг увидел: ключа нет, но и вставлять его некуда. Ага! Крутанул ручку замка вправо-влево, что-то скрипнуло, надавил плечом – путь свободен. Перед ними тянулся полуподвальный коридор. А, была не была! Вдёрнул туда Надежду, обтёр о занавеску автомат, бросил его на пол, расправил занавеску, дверь прикрыл и надавил на неё плечом до щелчка замка. Ништяк!

- Вперёд, Надюха!

Шли чуть ли не на ощупь: свет едва проникал сверху сквозь закрашенные белилами и заляпанные многолетней грязью узкие окошки. И упёрлись в дверь.

- Опять! - Гришка матюгнулся, остановился.

- Гриша, - проныла над ухом Надежда, - у тебя рука дрожит.

- Давно  не  воевал.  –  Он  подёргал  дверь.  – Она  со  скрипом  подалась. Они  оказались в такой же кладовке, только здесь стояли лопаты, вёдра, мётлы, заступы – в общем, весь дворницкий инвентарь. Тут было посветлее. Гришка повернулся к Надежде, приложил палец к губам, пошарил по стене, увидел выключатель наверху, у следующей двери, до которой вели несколько ступеней. Тихо-тихо поднялись, толкнули дверь – пошла вперёд. Гришка высунулся – никого.

                                                             484

- Мы во дворе этого же дома, тут кладовка дворницкая, пошли отсюда.

Они выскользнули наружу – никого, слава богу, и вышли на Большую Остроумовскую. На том конце у входа в кафе стояла милицейская машина и два автомобиля скорой помощи.

- Не смотри туда. Мы там никогда не были и ничего не знаем.

- Ой! – Надежда остановилась, - Я сумку забыла, а в ней паспорт.

- А это что у тебя? – Спросил Гришка и захохотал. – В левой руке Надежда держала сумку.

- Ой, откуда она у меня? Я не помню, как я её схватила, я левой рукой ничего не чувствую, Гриша, присядем на лавочку, я проверю. - Сели. – Я не могу пальцы разжать. – И тут она зарыдала в голос.

- Да тихо ты! С ума сошла?! Ну, успокойся! – Он обнял её, прижал к себе и стал гладить по голове, потом шепнул. – Ну, проверь, документы на месте?

- Пальца не разжимаются.

Он долго тёр ей пальцы, пока они не разжались. Всё оказалось на месте.

- У нас там, - Гришка махнул в сторону кафе, не желая сказать «у Шнека», потому что не знал, жив тот или нет, - ничего не осталось? Никаких концов?

- Нет, наверное, - поняла Надежда, - он зарплату давал без ведомости, в конверте и я не расписывалась нигде, совал в руки и всё. Я не знаю, как у него велась бухгалтерия.

- Нам тоже, таким же манером. Ладно, пошли, надо линять отсюда куда подальше. А, чёрт, мне завтра в институт. Ну, ладно, идём, надо Никифорыча предупредить.

Они заглянули на стоянку, и Гришка объяснил сторожу, что срочно должны уехать.

- Из-за Шнека? – прямо спросил дед. – Правильно. Их тама нонича постреляли маненько. Но жив, жив чертяка. Тока ранен в башку, в больницу свезли, сюда, к нам, в Остроумовскую. - Когда дед успел всё узнать, неизвестно. От местной мелкой шпаны, наверное, что всегда крутилась возле стоянки.

- Тимофей Никифорыч, мы на несколько дней уедем. Кто нас будет спрашивать, -

ты нас не знаешь и не видел. Кто бы ни поинтересовался – крутые или менты – никому. Кто мы такие, ты не знаешь, не видел, а если на квартиру явятся и спросят о нас – также: не знаю, о ком говорите, у меня таких нет и не было, внучку жду из Мурманска.

- Не, Григорий Степанович, так не пойдёт. А соседей моих спросят? Те скажут: были у него жильцы, да съехали, и мне башку отвернут. Нет, ежели на стоянке кто спросит: не видел, не знаю, а коли в квартеру придут – да, сдавал, жили, но надысь съехали, а куда – не сказали. Так пойдёт?

- Годится. Только Аркадию Борисовичу о нас – ни-ни, я сам ему позвоню. И о нём – никому. Договорились? – И Гришка сунул ему пачку денег в карман куртки.

- Вот этого не надоть, Гриша, вроде покупаешь.

- Нет, Никифорыч, за квартиру и на это дело. – Гришка щёлкнул пальцем по горлу. – Помяни, кого надо, и за здравие раба Божьего Нестора, бери, бери.

В квартире собрались быстро: одёжку, бельишко покидали в  два чемодана и рюкзак, достали из заначки весь свой капитал, сберкнижку Гришкину (откладывал на машину), подхватили вещи и на улицу Короленко; там поймали такси и Гришка назвал адрес институтского общежития.