О  похоронах  Маруси  у  Ивана  возникли  разногласия   с   администрацией.  Иван

настаивал на отпевании в церкви.

- Она была верующая, ей за это героя не дали. Она ещё при первом инфаркте говорила, если с ней что, так чтобы в храме! – Иван нервничал и ему было не до правильности речи.

- Мама твоя, Иван Степанович, была человек государственный, её и надо похоронить по-государственному, как лауреата  государственной премии, орденоносицу. Гражданскую панихиду в клубе, с речами и оркестром. Помянем в пансионате. – Настаивали  Лашков и Петрушкин.

- Да не любила она ничего этого, ей это не нужно.  Отец Павел отпоёт её в храме, похороним и дома, в её доме, как положено, помянем. Гриша, а ты что молчишь? Скажи что-нибудь.

- А сделайте и то, и другое. В клубе сперва, а потом в церковь, а оттуда на кладбище, А кто в церковь не поедет, пусть придет к могиле, только назначьте время. Этого ведь нам никто не запретит.

- Да, но будет начальство из района, - возразил Лашков.

- Ваня, съезди в храм, посоветуйся с попом. – Предложил Григорий.

- Священником, - поправил Иван. – Хорошо, я поехал.

Постаревший, поседевший и полысевший Павел Дмитриевич успокоил Ивана, объяснил, что ничего сложного, родственники, желающие предать земле по православному обряду усопшего, ходившего  при жизни  в   начальниках,  привозят  покойного   после  гражданской  панихиды  в  храм,  а  из  него  уже  –  на кладбище. Или отпевание заказывают у могилы, можно и так. Но лучше в храме. У вас на какое число назначено захоронение? – Иван назвал день. – Хорошо. Тогда идите в свечной ящик,  заказывайте   отпевание на этот день на  двенадцать часов. Вы из морга её… Хотя не надо ничего, я знаю, что она скончалась в больнице. И этого достаточно.

Иван всё сделал, как ему подсказали  в свечном ящике, оплатил заказ и вернулся к Лашкову.

- К девяти мы едем в морг, потом везём домой, ставим, по обычаю, во дворе и к десяти подъезжаем к клубу, как вы хотите. А после гражданской панихиды – в храм, священник сказал, что так  часто хоронят  по желанию родственников, и никаких препятствий власти этому никогда не чинили.

                                                            400

- Ну, и слава Богу, - сказал Лашков, - договорились.

На третий день по кончине Маруси она лежала во гробе возле родного дома, и вокруг толпились соседи, причитая и охая.

- Как живая! Что ж ты, Маня, так рано ушла, внучат не понянчила? – Рыдала Аграфена, стоя на коленях у изголовья смертного ложа Марии.

Да, читатель может упрекнуть в этом и автора повествования за то, что не дал долгой жизни своей любимой героине. Но он не винит себя: так сложились, сплелись  нити бытия Марии Бродовой, такова она была по природе своей, что не было в ней защиты от пережитых бед и стрессов, все стрелы судьбы били в сердце: и проводы мужа на войну, и весть о его гибели, и кончина матери, и ожидание Степана вопреки всему, и жажда материнства, и  нелёгкие годы подъёма детей, страх за их службу в армии, их ранения, даже волнения от выступления с трибуны комсомольского съезда и встреча с легендарным маршалом – всё ложилось рубцами на её чуткое и восприимчивое слабое сердце. А уж то, что она увидела в пристройке на Гришкиной постели, было последним выстрелом судьбы в её сердце.

В клубе чёрным крепом зашторили окна, тускло светили  плафоны, гроб стоял на сцене, перед ним на скамеечке – бархатная подушечка с орденами и медалями покойной. Еловые ветки – по стенам и на полу. Тихо звучала музыка. Иван и Григорий при полном параде застыли у изголовья.

Не будем приводить речи выступавших на гражданской панихиде; они были хотя и

весьма искренними, но всё равно стандартны и скучноваты. Да и зачем произносить зажигательные речи у гроба? И всё-таки  о Марии Бродовой земляки говорили тепло и с уважением.

- Кто может сказать, что она кого-то обидела или кому-то перешла дорогу, заняла чьё-то место, одолжила у кого-то денег и не отдала? – вопрошал Лашков. - Нет таких. Редкой души и сердца была покойная. Прости нас, Мария Николаевна, за то, что мы не всегда понимали тебя, твоих поступков в нелёгкой твоей жизни. Прощай. Пусть земля тебе будет пухом!

Стали прощаться те, кто не ехал в церковь. И вдруг радист включил на весь клуб «Калину». И зазвучал в траурном зале нежный голос Маруси. Иван не сдержал слёз. Глянул на брата – и он в слезах, едва сдерживает рыдание. Они плакали и улыбались матери, её голосу,  теплу, которым она согревала их все годы.

Когда  садились в автобусы, Лашков сказал Петрушкину:

- Лёня, едем! А, всё равно, нынче демократия!

И они поехали, и стояли со свечами, и слушали молитвы обряда, который творил отец Павел, и внимали хору. Когда панихида закончилась, Лашков подошёл к батюшке:

- Скажите, мы можем на кладбище похоронить её под оркестр.

- А что будете играть?

- Гимн Советского Союза.

- Не противоречит. – Лаконично ответил отец Павел. – Только после того, как положите крышку.

На кладбище пришли и те, кто не был в церкви и не смог быть на гражданской панихиде. И печальную процессию с гробом у готовой могилы ожидало множество  сельчан и клубный духовой оркестр.

Лашков обратился к собравшимся.

- Кто-нибудь желает сказать перед прощанием?

- Позвольте мне, - поднял руку Чистяков. - Он встал у изголовья гроба, достал из кармана листок, развернул его. - Я многим обязан этой замечательной женщине. Большим событием для меня было знакомство с ней и ей семьёй. Мария – жемчужина русского бытия. Таких немного, они, как светила  на небе, мерцают на небосводе нашей жизни, согревая и освещая её. Я не буду много говорить – всё равно всего не скажешь, о ней надо

                                                             401

 слагать повести и стихи. Повесть о ней скоро выйдет в издательстве «Московский рабочий», одно стихотворение я прочитаю.

Мы прощаемся с ней,

Удивительной женщиной русской,

Пережившей войну,

Хоронившей друзей и родных.

Билось сердце в тревоге

Всю жизнь под крестьянскою блузкой

За Степана, за друга его,

За двойняшек своих.

О войне тебе память –

Истлевшие похоронки.

О труде тебе память –

Лауреатский значок.

Подвиг твой трудовой

Увенчался бы званием звонким,

Да украл его наглый

Бесчестный чинуша-жучок.

Остаётся нам память

О тебе – твоя нежная песня.

Пусть летит над полями,

Над домом твоим, над Москвою рекой.

Пусть ведёт тебя к Господу

Сжатый ладонями крестик.

Упокой же, о, Господи, душу её, упокой!

Стали прощаться. Вместе со многими и братья простились с матерью, поцеловав её в лоб, закрытый погребальной полоской. Иван, целуя мать, сжал ладонью её руки, всё ещё на что-то надеясь. И вдруг почувствовал, как словно тоненькая ниточка электричества перебежала ему в руку от Маруси. Или почудилось? Всякое может быть в такой миг.

Надежда с утра не отходила от Ивана, держалась, когда могла, за его плечо. Так и с кладбища шли до Бродовской усадьбы. 

Во дворе и в доме уже были накрыты столы. Бабы со вчерашнего вечера затёрли поминальную лапшу, напекли блинов, наварили кутьи и киселя. Всё равно  во дворе всем места не хватило. Но мужчины не засиживались, кутья, блин, кисель, две-три стопки водки, закуска и на последок – тарелка лапши горячей. Вставали и чинно уступали место следующей смене. Знамо дело, не свадьба, тут порядок другой.

В доме, за исключением немногих, собрались все друзья Маруси.

- Первый раз без Маши, - горестно вздохнула Аграфена, она как-то потускнела, сжалась и казалась  меньше ростом и старее.

- Да, - сказал Лашков, - она как знамя была для нас, под которое мы собирались.

- Как Богородица, - сказал вдруг Иван, и все замерли.

- Царствие ей небесное! – вздохнула Аграфена.

- Будем достойны памяти Марии Николаевны, -  Чистяков встал,  и все поднялись, - пусть сорокадневная дорога её к небесам будет лёгкой.

У каждого из сидящих за столом нашлось, что сказать в память о Марусе. Попросили  Георгия ещё раз прочитать стихи о ней. Он сделал это и передал лист со стихами Ивану.

Вдруг поднялся Петрушкин.

- У меня предложение. Давайте, организуем и проведём в клубе вечер памяти Марии  Николаевны.

- Ой, - встрепенулась Надежда, - это артистам известным посвящают… - и осеклась.

                                                             402

- Ну и что?   Кто нам помешает посвятить мероприятие лауреату государственной премии? – Возразил ей Петрушкин. – А потом, разве она не артистка? Мария Николаевна была не только знатная труженица, но и любимая всеми артистка нашего совхозного хора, известного не только у нас в районе. А как она   пела! Не хуже Зыкиной. Пригласим старшеклассников, пусть послушают, как работали и отдыхали ветераны. Материалы из вашего музея привлечём. Кстати, вы почему его закрыли? - Обратился он к братьям.

- Это временно. Там была мастерская, Григорий делал «Чёрного Ангела», а сейчас  кое-что ещё затеял. Но я думаю, Гриша, тебе надо вернуться в дом, ты теперь в нём можешь хозяйничать, а мы экспозицию музея подправим, будет он как музей памяти Маруси, то есть мамы. – Объяснил Иван. – Но я, Леонид Иванович, хочу о другом сказать. Одним мероприятием молодёжь не воспитаешь и не зажжёшь. У  нас перед клубом есть аллея передовиков, надо поднять также историю совхоза и предшествующего ему колхоза, школу к этому подключить, и на базе всего этого проводить регулярные встречи с молодёжью.

- Это верно. – Согласился Лашков. – Мы, гэтак, Леонид, с тобой обмозгуем с клубом и наших комсомольцев подключим. Идёт, гэтак, перестройка, надо думать и о нашей смене, готовить её, так сказать, к трудовым подвигам.

- Да, Это важно. А то бежит молодёжь от земли. – Поддержала разговор Таисия Лозовая. – Школу закончит и в вузы, в техникумы – любой ценой, или в город на работу.

- Одними мероприятиями проблемы не решить. – Сказал твёрдо Чистяков, и все повернули к нему головы. - Надо, чтобы у человека был интерес и к работе, и к жизни на селе. Надо создавать такие условия, чтобы эта заинтересованность рождалась у человека смолоду и закреплялась – и материально, и духовно.

- Да разве они сейчас мало получают? - Возразил Лозовой. – Вот у вас, Георгий Иванович, какой оклад? Можете сказать?

- Нам не рекомендовано в партийном издательстве разглашать эти цифры, но, в порядке исключения, для своих назову: триста пятьдесят плюс премия.

- Да у нас по столько доярки многие  получают. А уж трактористы… Вот Иван с Григорием, в среднем за прошлый год  хорошо отхватили.

- Ну, довольно, - Лашков постучал вилкой по бутылке. - Вы забыли зачем мы здесь? Не на собрании. Есть ещё желающие сказать что-то о Марии Николаевне? Нет? Тогда я, гэтак, молвлю кратко. Горько было узнать о её кончине, горько. И не потому, что мы потеряли высококвалифицированного сотрудника. Маруся, как называли её мой друг Юрий Голубев и её дети, была, я не побоюсь сказать, и лицом нашего хозяйства, и душой  наших Устьев. Вот отчего и горечь наша, которая не скоро рассосётся, печаль-тоска развеется. Эх!  Помянем её ещё раз!

Когда все разошлись, Иван и Гришка остались за столом и молчали, слушали, как переговаривались женщины на кухне, мывшие и убиравшие посуду. Там хозяйничали Надежда, Татьяна, Таисия и Аграфена. Надежда предложила братьям чаю, они не отказались.

Прихлёбывая из стакана, Гришка вдруг спросил, слегка усмехнувшись:

- Брат, у Богородицы был один сын. А кто же из нас у Маруси Иисус Христос?

Иван понял иронию, тоже усмехнулся и ответил:

- Не кощунствуй. И не думай равняться с Господом. Он от Свята Духа рождён был, а мы… «Во гресех роди мя мати моя». И я не называл Марусю Богородицей, а сказал что мама  как бы… Понятно? – Он так жёстко сказал это, что Гришке не захотелось дальше развивать эту сложную тему. Они помолчали.

- Я, пожалуй, лягу нынче здесь. – Сказал Гришка.

- Правильно. И завтра, и всегда. А столоваться с завтрашнего утра будешь у нас.

- И до каких пор? – Спросил Гришка.

- Пока  хозяйку  в  дом  не  приведёшь. И хорель. Не будем это обсуждать. Добавлю

                                                             403

 только, что утром у меня нам сподручней обсуждать наши общие   дела по звену.

- Понял, согласен. Давай порешаем, как и что исправить в музее.

- Это потом. Что на могиле маме поставим?

- Не беспокойся, я знаю, что. Нарисую сперва, потом покажу, хорошо?

- Мальчики, мы закончили. Попьем с вами чайку и баиньки. – Надежда присела за стол, вслед за ней подошли и её помощницы.

Посидели ещё чуток, почаёвничали и разошлись.