У Ивана оставался последний экзамен, он каждый день звонил и к себе, успокаивал Надежду, которая изводила его притворными приступами ревности, и Марусе – разузнать о её здоровье, об Устьинских новостях, поговорить о делах полевых с братом, если он оказывался рядом.

- Ну, что, - кричала Надька, - трахаешь там молоденьких стихоплёток?

- Успокойся, - бухтел Иван, - здесь не институт, на курсах учатся уже немолодые члены союза писателей со всей страны, у нас даже одна из Якутии есть.

- Вот-вот, не наклепай ей якутят!

- Да успокойся ты, - смеётся Иван, она почти вдвое старше меня, что ты бушуешь там, я скоро приеду, попробуем с тобой своих устьинят-бродовят  клепануть.

-Ага, опять по ночам будешь строчить свой роман.

- На всё время сыщем, целую, пока, монеты кончаются! Целую! – Но поцелуй он послал уже на короткие гудки: Надька швырнула  трубку на рычаг.

Надежда психовала и дёргала всех вокруг себя; оставшись одна в большом доме Ивана, места себе не находила, ничем подолгу заняться не могла, неслась к Марусе, летела к своим, заглядывала к Гришке, но он обычно запирался в пристройке, занятый своим проектом. В магазин забежит – обязательно перебрешется с бабами, дома у телевизора пяти минут не высидит, книжки её не интересовали, журналы, какие выписывал Иван, она не открывала, «Работницу» свою перелистнёт раз-другой и отшвырнёт, её даже моды не притягивали. Обед приготовит мгновенно, да без Ивана и не стряпает ничего, что притащит с работы в сумке, то и съест и Амура накормит.

Откуда взялся у них щенок – ей всё равно. Как-то утром Иван  вышел во двор, слышит:  скулит кто-то под воротами снаружи. Выглянул за калитку: ба! Крупная щеняга сидит и хвостом застучала, завидев хозяина. - Ну, заходи, - сказал, улыбаясь, Иван, и позвал жену. – Надя! Выйди, погляди, какой у нас гость!

Надежда посмотрела: ничего особенного, собака как собака.

- Нет, ты на лапы посмотри, какие лапы! Башка здоровенная, крупная вырастет зверина. Нам такие  сторожа нужны.

- Что сторожить-то, или кого?

- Тебя, например, чтобы не сбежала, меня не бросила. – Пошутил муж.

- Если решу, никакая собака не удержит. - Ответила жена.

Так вот, развлечения даже  с добрейшим Амуром у неё не  получались. Никакого желания. Сунет ему миску с едой:  «Жри, негодяй», и всё.

Вот такая она – пылающая, страстная, нервная, изнывающая от рвущей её на части и  снедающей  её  страсти – вломилась к Григорию Бродову в пристройку, куда он, как раз

                                                            392

 бросив дела на машинном дворе, уединился, припав к любимым эскизам, и разрабатывал технологию создания своего мемориала по частям. Но, видимо, об этом придётся рассказать в другой раз, так как сейчас он забыл запереть дверь на ключ, и она с шумом распахнулась.

- Привет! – На пороге стояла, пышущая жаром и электрическим зарядом в миллион вольт шаровая молния – Надька Лозовая-Бродова.

Гришка так был увлечён работой, что вздрогнул от неожиданности и привстал.

- Привет… - Он выпрямился и дёрнул подбородком, чего, мол, явилась?

- Чем занят?

- Делом.

- Поделись?

- Моё дело – не семечки, отсыпать не могу. Вон на плите в сковородке, жарил для Маруси, угощайся, грызи.

- Надежда подошла к нему вплотную, поставила не стол туго набитую сумку, вмиг обхватила Гришку за шею и впилась в него губами. И долго не отпускала. Он с трудом оторвался, наконец, от неё и оба  одновременно  сделали  по  глубокому  вдоху  и  выдоху:

у-уфф! Получилось неожиданно и смешно, как в кинокомедии. И оба засмеялись.

- С ума что ли сошла?

- Есть маленько. Лечу к тебе и думаю: или… или умру! – Она вытащила из сумки бутылку шампанского.

- Твоё любимое, полусладкое. Жрать хочешь? – Гришка согласно кивнул. – Потом поедим. Я много вкусного принесла. – Протянула ему бутылку. – Открывай. И пошла к полке за стаканами. В общем, дальше рассказывать нечего. Как говорится в  старом анекдоте, дальше было раньше…

Маруся почувствовала себя на работе неважно,  отпросилась, приняла лекарство и пошла домой. По дороге ей полегчало, она повеселела. Подошла к дому – калитка не заперта, значит, Гриша дома.

Толкнула дверь в пристройку:

- Гриша, я пришла. Обедать бу… - От увиденного у неё отнялся язык, она не договорила, шагнула  назад и упала на пороге…

            Пока прелюбодеи одевались, поднимали Марусю, втаскивали её в пристройку и укладывали на тахту, пока Гришка бегал в дом вызывать скорую, да пока она приехала, много времени было потеряно. Гришка помог санитарам положить Марусю на носилки и погрузить в машину,  завёл «Запорожец», Надежда селя рядом и поехали за скорой, и долго сидели в больнице. Наконец, вышел Валентин Семёнович, поздоровался, сказал:

- Плохо дело. Второй инфаркт. Обширный. Делаем всё, что можем. К ней сейчас нельзя. Она без сознания. Езжайте домой, Григорий, позвоните завтра утром мне вот по этому телефону, - он протянул листок из болокнота.

- Во сколько?

- Часиков… в половине десятого. До свиданья.

Они вернулись в Устьи. На крыльце Бродовых, сжавшись комочком, сидела Аграфена.

- Ну, что? – Поднялась она навстречу Гришке  (Надежду он высадил возле дома Ивана). - Жива?

- Жива. Без сознания. – Он присел на ступени и обхватил голову руками.

- Что ж теперь нам делать? – спросила старушка.

- Ничего. Ждать. Завтра с утра велено звонить. – Гришка обнял соседку. – Иди, баб Грунь, к себе, отдыхай.

- Не, я не лягу. Я буду Акафист читать Пресвятой Богородице и Канон молебный к ней, поемый во всякой скорби душевной и обстоянии. Вот она какая на нас скорбь напала, не сталось бы тяжелей.

                                                             393

- Не дай Бог! Ну, я пойду, надо Ивана как-то известить.

Григорий позвонил Лашкову, тот уже был в курсе.

- Телефон Чистякова? А тебе зачем?  А, Ивана найти, понял. Записывай.

Чистяков сказал Григорию, чтобы тот об извещении брата не беспокоился: «Я   всё сделаю сам,  если не дозвонюсь до Ивана, съезжу к нему на курсы».

 А Иван уже знал. Он в этот день  названивал  и Надежде, и Марусе, и, наконец, вечером трубку сняла жена.

- Ты где пропала? – И в ответ услышал о беде с Марусей. Он хотел выехать немедленно, но Надежда отговорила:  мать в реанимации, без сознания, никого к ней не пускают, велено звонить завтра.

- У меня завтра последний экзамен.

- Вот и сдавай его спокойно, не дёргайся, А мы без тебя тут обойдёмся,

 - Что значит без меня?

- Ну,  будем это, держаться, ждать улучшения. А ты как сдашь, так и выезжай.

Гришка собрался ночевать в доме, в своей с Иваном спальне. Но уснуть не смог и всю ночь просидел за письменным столом брата, обхватив голову руками и с ужасом думая, как он посмотрит в глаза Маруси, когда она  придёт в себя, и что он ей скажет. Что я смогу сказать ей? Как объяснить всё произошедшее? Да как ни говори, как ни ври, ни изворачивайся, да что тут говорить?! А что я  скажу Ивану? Маруся ведь потребует, чтобы я признался ему во всём. В чём  «всём»? В чём ещё?

Но Маруся ничего сказать не могла. Когда утром Гришка позвонил Валентину Семёновичу, тот ничем его не порадовал: Мария Николаевна всё ещё была  в коме.

- У неё, Григорий Степанович, на инфаркт наложился ещё инсульт, не  сильный, но достаточный для того, чтобы не могла сразу прийти в себя.  Не волнуйтесь, я лично её наблюдаю, контролирую и делаю всё, что нужно.   Нет, не приезжайте. Это лишнее, поверьте. Она в реанимационном отделении, туда доступа близким нет, даже не просите, не рвите своё сердце. Звоните завтра, в это же время.

- А если что случиться?

- Тогда я извещу вас сам. Но вы будьте готовы ко всему.

Гришка вышел на крыльцо и столкнулся с Аграфеной.

- Гриня, ну чего? – заплакала та.

- Хватит ныть! – цыкнул на неё Гришка. – Тебе не терпится что ли порыдать на её похоронах? Иди, не каркай! Ничего нового, без сознания, не пришла в себя! Всё! – и ушёл в пристройку. Там допил вчерашнее шампанское – уничтожил вещественное доказательство разгула, и, не раздеваясь, рухнул на тахту и уснул, едва коснувшись подушки, как морок на него напал.

За сутки никаких изменений не произошло. Переговорив с больницей, Гришка вспомнил, что он должен заниматься своими подрядными делами, порученными ему Иваном. В первую очередь надо провести техуход за трактором, проверить и отладить регулировки в сенокосилках. «Ну их к чёрту! – решил он, - успеется. Иван вернётся завтра-послезавтра, всё равно будет за мной всё проверять и переделывать. Ну его к херам, тракториста-рифмача, мы и сами с усами». – Он провёл ладонью по усам и щеке. Подошёл к зеркалу: надо бриться. Что это? В усах и на висках блестели серебряные нити. «Вот они, отметины твоего блядства; переживаешь, Чёрный Пёс? Переживаешь; не переживал бы – не было бы никаких отметин».

Он усмехнулся  своему отражению:

- Быстро живёшь, мужик. До свадьбы седеешь. – И такая тоска им овладела, что не прикоснулся к бритве, а пошёл  – не к себе в дом, а к Аграфене.

- Баб Грунь, дай чего-нибудь поесть… - И долго у неё чаёвничал с пирогами и вареньем. И все разговоры – о Марусе.

Потом  он вернулся в пристройку, собрал эскизы «Афгана», карандаши и ластики и

                                                             394

унёс их в дом. Там пододвинул обеденный стол к телефону и занялся своим проектом. Он решил выполнить свой монумент в пять деталей. Первая – кирпичная стена. Вторая – взрыв, серый, с чёрными камнями-буквами и другими включениями, делать его лежащим на стальном листе, толщина «взрыва», вернее, высота от листа – 10-15 сантиметров. Третья деталь – пламя, из красного и жёлтого раствора, тоже – наливом раствора в форму-опалубку с арматурой из прутка 5 миллиметров. Четвёртая деталь – плита, которую надо положить на цементную стяжку вплотную к стене и скрепить со стеной раствором. На плиту ставить одну за другой  детали номер три и два, скрепляя третью  со стеной и спереди – со второй раствором, чтобы через разрывы «взрыва»  и разломы букв было видно пламя, и после всего – деталь номер пять – каска  защитного цвета с красной звездой кладётся на плиту перед «взрывом» и скрепляется с ней также раствором. Каску надо сделать не полой, а целиковой в виде полусферы, чтобы могла выдержать удары какого-нибудь любопытного негодяя или шпанистого пацана.

Григорий так увлёкся, что забыл обо всём на свете, и начал рисовать, вычерчивать и рассчитывать опалубку под детали монумента. Ни чувства голода, ни времени он не ощущал, его оторвал от стола телефонный звонок.

- Да! – резко бросил он в трубку и услышал голос Ивана.

- Гриш, я приехал. Давай, приходи к нам обедать.

- Я не хочу есть. Лучше ты сюда. – И положил трубку. И упал на стул, обхватив кудрявую грешную голову руками.

Домá братьев – соседи. Иван через пару минут не вошёл, а влетел, с грохотом шибанув дверь. Гришка его в бою таким не видел: «Сейчас будет убивать за Надьку!» Не ведал Гришка, что если бы Иван знал про его с Надькой шашни, он не пришёл бы к нему никогда.

- Рассказывай! – Только и произнёс Иван и сел напротив брата. И также обхватил ладонями свою пшеничную голову.

Они одновременно подняли глаза друг на друга.

- Нечего рассказывать. Инфаркт с инсультом. Да тебе, наверное, Надежда уже доложила. Мы вместе с ней Марусю в больницу отправляли. Она как раз шла нас проведать, а тут такое… - распаляясь, врал Гришка. – Я чуть было…

- Погоди, - прервал его Иван, - Надя сказала, что не знает, как это с Марусей случилось.

- Ну, да, не знает, конечно не знает, потому что ничего не видела, - она подходила к калитке, когда скорая подъехала. – Он вдруг увидел в распахнутом проёме двери застывшую Надежду, которая делала ему указательным пальцем знак «молчать», постукивая им по губам. – А, Надя! Здравствуй, проходи, садись.

Иван оглянулся, увидел жену, встал и выдвинул ей стул. – Продолжай, попросил он Гришку. -  Как это случилось?

 - Она в полдень пришла с работы, наверное, плохо себя почувствовала. Заглянула ко мне, позвала обедать. И вдруг охнула и осела на пороге, не войдя в пристройку. Я бросился к ней, туда-сюда, кое-как уложил на тахту, по щекам похлопал – глаза не открывает, я думал, не дышит. Пульс пощупал – слабый, едва чувствуется, и бросился звонить.

- А почему ты решил, что ей на работе стало плохо?

- От неё корвалолом пахло, я почувствовал, когда крутился около неё.

- Да, - подтвердила Надежда, - я когда с врачом вошла к ней, наклонилась поправить ей юбку, - тоже запах ощутила, - ничтоже сумняшеся приврала Надька.

- А потом с комплекса приходили, говорили, что ей там в обед похужело, её напоили корвалолом и она ушла домой.

- Ну, спасибо, что не растерялись, помогли Марусе. – Подытожил Иван. – Как же теперь нам быть?

                                                             395

- Ждать. – Сказала Надежда. – Больше нам ничего не остаётся.

- Почему же ничего? – Иван горестно улыбнулся. – Остаётся молитва.

- Точно, - подтвердил Гришка, - Аграфена с первого дня читает молитвы о здоровье Маруси.

- О здравии. – Подправил Иван. – Надо завтра съездить в храм, заказать службу.

- Вот и хорошо. – Подвела черту Надежда. – А сегодня пошли за стол…