Лашков попросил Бродовых подключиться к сенокосу.

-Это, ребята, сверх программы вашей бригады, помогите совхозу с заготовкой кормов. Дело государственной важности. Работа будет оплачена дополнительно.

До сенокоса времени ещё достаточно, братья неспеша готовили технику. Можно немного мужикам и расслабиться. А как это сделать? Не пьют, не курят. Правда, Гришка к шампанскому да к винцу полусладкому слабину заимел, но тайком от родни. Сладкий вечер с Надькой Лозовой ему запомнился, но встреч с ней он не искал и даже старался избегать их. И всё больше крутился около Татьяны, когда она приезжала из Тимирязевки.

- Когда ты её уже закончишь? – Притворно ныл он, пытаясь обнять Татьяну и залезть к ней под блузку.

- Потерпи, ещё год остался, - уворачивалась она от его настойчивых ласк.

- Ну и строга ты, Лозовая! Зазываю, зазывая, не даётся Лозовая! – И Гришка смеётся. Смеётся и Татьяна, да вот, поди, уговори её, попробуй.

Таня – в академию, Гришка пальцы веером, хвост трубой и пошёл…  Но, как поётся в известной песне, «От людей на деревне не спрячешься…» - настучали бабы и девки родителям и самой студентке. Она – с претензией к Гришке.

- Да ты что, Танюша, врут бабы-гадюки, тебе завидуют, хотят меня у тебя отбить, вот и плетут невесть что. Все за меня  замуж хотят. Вот послушай, я тебе спою: Моя милая Лоза, как строптивая коза: то боднёт рогами, то брыкнёт ногами.

- А чем же ещё может коза  брыкнуть? Ноги у тебя лишние. – Смеётся Татьяна.                                                                

- Где?

- В куплете.

- Тонко чуешь стих, небось, у Ваньки учишься?

- Я сама по себе.

- Закричала   коза:    «Бе-бе-бе!   Бе-бе-бе!   Я   сам   по   себе!   Я   сама   по  себе!»

После   презентации    «Чёрного     Ангела»    Гришка    словно   ожил,   вернулась

говорливость, стал с Иваном делиться замыслом памятника погибшим землякам-афганцам: «Я его за лето сгондоблю, че сло!» Только в поле его не тянуло, необходимость работать там вызывала у него ожесточение: «Опять тягать, да сколько ж можно!»

Иван, когда выпадало бывать дома одним, пытался говорить с ним откровенно.

- Пойми, работа наша – серьёзное дело, хлеб насущный на всю жизнь.

- С ума сойти! Всю жизнь пахать?! Только дурак сможет. Как подумаю, что я, Григорий Бродов обречен до гроба тягать рычаги трактора, ковырять плугом земной пласт, так мне становится нехорошо. Мне хочется всё бросить и бежать, куда глаза глядят! Я хочу пожить распахнуто, мир повидать.

- И куда бы ты ни убежал, везде потянет пожрать, а на пожрать надо заработать, так что и там придётся сесть за рычаги  и пахать.

- На новом месте можно и работу новую найти, шоферить, например,  нам для чего в училище  права водительские  выдали?

- Бога в тебе, брат, нет, вот ты и бесишься.

- А ты как старик, всё о Боге талдычишь.

- Смирись, брат.

- Ну, вот, прямо как старец. Смирюсь, лет через пятьдесят. Ты вот нашёл свисток, через который пар стравливаешь.

- Какой свисток?

- Стихи твои. Накатаешь стиш и балдеешь, на душе облегчение чуешь огромное. Разве не так?

- Это, Гриша, не свисток, а потреба души. Может быть, когда-нибудь она станет второй моей профессией. Но не главной. Главное для меня – земля. На ней надо работать творчески. И радости от неё  не меньше, чем от сочинения стихов.

                                                             384

- Ага, как засуха выжжет всё, так и будет тебе «…радость со слезами на глазах».

- А разве ты не радовался, когда  мы разделали с тобой пашню под посев  пшеницы? Я помню, как блестели твои глаза, когда мы стояли на краю поля и любовались, да, брат, любовались делами рук своих?

- Не без того, конечно. Я, Ваня, могу сделать сам табуретку, как в училище, помнишь? И любоваться ею. Но клепать всю жизнь табуретки – ты меня извини. И памятник на могиле в виде предмета для сиденья на заднице. Нет, валить надо, пока не поздно, валить отсюда…

- Бросить дом, больную мать, девушку любимую, друзей…. – продолжил его фразу Иван и вздохнул. – Эй, брат мой Гришка непутевый! Не бежать надо тебе,  а учиться. Вот что я тебе скажу. Я, например, с осени попытаюсь.

- Меня уговариваешь зацепиться за землю и пахать всю жизнь, а сам собираешься дать дёру?

- Нет, я хочу получить литературное образование.

- А почему не сельскохозяйственное? Иди в институт, который Голубев с Лашковым и Чистяковым кончали, или, вон, в ТСХА, где Танька учится. Получишь диплом, сменишь Лашкова, женишься на Лозе, детишек наплодите и так далее по всем этапам в светлое будущее.

- Ты умно и правильно говоришь. Я об этом думал. И пришёл к выводу, что это не моё. Я для карьеры не гожусь, в руководители не тянет, меня в эту сторону и не разворачивает. Я человек православный, верующий. Мне пахарем быть – самый раз, а литературное образование – дело духовное.

- Мудрёно, брат, толкуешь. Тогда иди в эти, в попы, учиться в семинарию. А сейчас шагай спать, замучил ты меня совсем.

Из дневника Ивана Бродова. Гришка неподдающийся человек и ничему и никому не подчиняющийся. Он не знает слово «надо», подчиняется только слову «хочу». Трудная жизнь у него впереди, он непредсказуем. Спаси и сохрани его, Господь! 10 мая 1987 года.

                                                       *       *       *

Иван, пользуясь некоторой передышкой перед сенокосом, засел за стихи для школы. Заказ о последнем звонке сидел у него занозой в голове. И он, в конце концов, разозлился на себя: неужели не сможешь? И хотя он не обещал их написать, чувствовал, что обязан эту просьбу исполнить. «Ё-кэ-лэ-мэ-нэ!» - размышлял он, я же ни разу не был на последнем звонке, в училище не так всё было, с чего же начать?

Он чертил на бумаге крючки-закорючки, рисовал трактор, рожи,  Гришкин профиль, очень похожий на Пушкинский, всякие фиги-мигли, когда появлялась Надежа, расспрашивал её об это школьном обряде, слушал внимательно и соображал, соображал, и вспомнил однажды часто повторяемые слова родителями и учителями о быстротечности школьных лет. «Господи, уже в пятый класс мои идут!» «Ух ты, мои уже седьмой заканчивают…»

И вот на чистой странице тетради он написал: «Последний звонок» и замер. Мелькнула фраза: «На крыльях времени». Он обрадовался, зацепился за неё и забыл обо всём на свете и о том, что выполняет заказ. Он бросил на тетрадь ручку, потёр ладони, потом представил себя на сцене школьного актового зала, где выступал перед ребятами совсем недавно, поющим новую песню о последнем звонке, и, напевая, схватила ручку и начал набрасывать строчки.

          Последний звонок

У времени быстрые крылья.

Мой  друг, оглянись, посмотри:

Как  будто вчера мы открыли

Впервые свои буквари.

А завтра дорогою летней

Уходим за школьный порог.

И слышится добрый последний

Прощальный последний звонок.

    Прощайте, прощайте, школьные стены.

Ему вдруг остро захотелось повидать учителей и одноклассников Устьинской школы, в которой ему не пришлось получить аттестата зрелости, и попасть на такую же встречу в училище, что рука его с пером на мгновение замерла над бумагой, но он тут же продолжил.

    Храните в себе наших дней голоса.

    А мы как-нибудь забежим непременно,

    Чтоб в детство вернуться,  хотя бы на полчаса.

Проводит нас память несмело

От первых и робких шагов.

И вот уж отчаянно мелом

Написано слово: ЛЮБОВЬ!

У девочки с парты соседней

Румянец не сходит со щёк.

Ему вдруг привиделось то, чего никогда не было: он сидит за одной партой с Татьяной Лозовой и румянец у неё цветёт во всю щёку.

И слышится нежный последний,

Прощальный последний звонок.

   Прощайте, прощайте школьные стены….

Уже, как обычно, наверно,

Конверт запечатан в РОНО.

И скоро начнётся проверка

Всего, что нам было дано.

Ах, что-то, увы, не успели!
                                                Учитель старался, как мог.

И слышится грустный последний,

Прощальный последний звонок.

   Прощайте, прощайте, школьные стены,

   Храните в себе наших дней голоса.

   А мы как-нибудь забежим непременно,

   Чтоб в детство вернуться, хотя бы на полчаса.

Иван прочитал написанное, потёр руки от удовольствия, снял со стены гитару и стал потихоньку напевать, боясь разбудить Марусю – далеко уж за полночь, но уж больно охота! Ему казалось, что особенно удачно  сложился припев – и по словам, и по мелодии;  его последнюю строчку Иван пел дважды. Он спел песню  раз, другой, разохотился и на третий круг пошёл, и вдруг вздрогнул, ощутив на себе чей-то взгляд. Повернул голову – в дверях стояла Маруся в накинутом на нижнюю рубаху халате.

- Прости мам, увлёкся, разбудил тебя среди ночи.

- Пой, пой сынок. Хорошая песня. Никак о школе загрустил?

- Да нет, десятиклассники на встрече попросили написать им песню к последнему звонку, он 25 мая каждый год в школах проводится по всей стране. Вот, успел, сочинил, мелодию какую-никакую привязал. Завтра запишу на плёнку и понесу заказчикам, отчитаюсь. – Иван улыбнулся и спел песню ещё раз.

На другой день он так и поступил. Классная руководительница повела Ивана в учительскую, куда набились и  выпускники, и  директор; и Бродов спел, и был награждён аплодисментами. А потом он записал песню на кассету в комнатухе без окон, больше похожей на чулан, где находился школьный радиоузел.

                                                             386

25 мая Иван присутствовал на последнем звонке в Устьинской школе. Ведущая объявила:

- Песню поэта Ивана Бродова «Последний звонок» исполняет хор выпускников нашей школы!

И на выпускном вечере  по всей школе крутили по радио и в хоровом, и в авторском варианте  Бродовскую песню. А так как мелодия звучала на три четверти, вальсовая,  вся школа танцевала под эту мелодию  прощальный вальс, который выдувал на сцене актового зала школьный духовой оркестр.