Приближалась пора осеннего призыва. Маруся съездила в военкомат, представившись военкому как лауреат Госпремии и орденоносец, попросила отсрочки для детей, так как она – мать-одиночка и пенсионерка. Он принял её торжественно, говорил вежливо и объяснил, в итоге, что если бы у неё был один сын-кормилец, а она – пенсионерка, то ей была бы поблажка, то есть не ей, а по закону сыну дали бы отсрочку, которую пришлось бы получать ежегодно, если мать у сына оставалась живой и здоровой.

- А коли у вас двое молодцев, то одного мы вам оставим, а другого призовём. Вот такие пропозиции, уважаемая Мария Николаевна. – Заключил военком. – Так что решайте на семейном совете, кто пойдёт служить в доблестную Советскую Армию.

Всю дорогу домой Маруся мучительно думала, кого же снаряжать на срочную службу? Ей, конечно, хотелось оставить при себе обоих, но ведь никак нельзя! – она в сердцах стукнула кулаком по спинке сиденья перед собой. Пассажирка-старушка повернулась:

- Ты чего, миленькая?

- Простите, я случайно; какой-то жук полз вам к воротнику, я его пристукнула, - сходу придумала Маруся и, услышав в ответ слова благодарности, снова погрузилась в свои растрёпанные думы. Склонялась, конечно, к тому, чтобы оставить Гришку дома, а в армию проводить Ваню, но как сказать это ребятам, она так и не придумала до самого порога.

А дома всё случилось иначе. Узнав, что только кого-то одного постригут наголо, сыновья заявили бурный протест, кинули Марусе такую заяву: один без другого не сможет, пропадёт, нас разлучать нельзя, кто это придумал такую чушь?!

- Военком предложил, - ответила Маруся.

- Что он знает про нас, твой военком?! – Завопил Гришка.

- Брат, не кипятись, давай думать. - Предложил Иван.  – Ма, а нельзя нам обоим служить где-то рядом?

- Точно, - подхватил Гришка, - а ты бы с нами, вместе, в столовке там устроилась, или на ферме при части, а?

Иван засмеялся:

- Или часовым на склад снарядов. Ты что, брат, опух? В столовке она посудомойкой и трёх дней не выдержит. И так на работу с пузырём корвалола ходит.

- Да, ребятки, мне уже работать нелегко. А вот чтобы вам служить в нашей шефской части, я встречусь с генералом Анашкиным и поговорю с ним за вас. Он хоть и пенсионер уже, но повлиять может. Жаль, нет Юркеша Голубева. Кстати, надо в Покров на кладбище прибраться.

Маруся побывала у Лашкова, «пожалилась» ему, он съездил с ней к Анашкину, ему Маруся в ножки поклонилась, генерал-отставник пообещал посодействовать и похвалил ребят за  решение  служить в армии обоим.

- Не волнуйся, мать, через несколько месяцев, после карантина, станут сыны получать увольнительные и навещать тебя по выходным. – Напутствовал её бравый ветеран.

Маруся не знала, как и отблагодарить его, оставила ему несколько банок домашнего  варенья  и   консервированных   огурчиков;   домой   вернулась    радостная   и

окрылённая, всё доложила сыновьям. И стали Бродовы ждать призыва да работать, как работали.

И  повестки  пришли  в  положенный  срок. Снарядила мать сынов, как положено, и

                                                            279

 проводы устроила, как принято, тяжело они ей дались – не в смысле денег, а в смысле здоровья: и готовка, и переживания; спасибо Аграфене, помогла: и пирогов настряпала гору, и холодца наварила, и самогоночки выгнала и настояла на рябине, на сушёном зверобое да на лимоне (сладенькой и послабее - для устьинского женского пола).

Маруся о дне проводов сообщила Чистяковым и Клименкам, и на семеноводческую станцию Голубевским друзьям, так что собрались опять почти все, да сверх того пришли её подружки с комплекса, соседи с улицы, кое-кто из бывших одноклассников сыновей, оставшихся в совхозе. Лозовые, конечно, в полном составе; Татьяна выдержала экзамены в Тимирязевку на агрофак, Надежда весной вдруг отказалась идти по родительской стезе, уехала в Лобню, поступила там в кулинарное училище, заявив, что с этой профессией она всегда будет сыта и при деньгах, и не только сама, но и её будущая семья. Гришка притащил весь ВИА из клуба, Иван привёл девчонок  из хора, пришёл и Петухов, и, конечно, Петрушкин с Лашковым, вдова Голубева Екатерина с Пашкой, который уже работал в совхозе инженером, Голубев Павел Юрьевич, завидный устьинский жених. Да рано ему ещё! – говаривала Лопаткина, но невесту своему Пашуне присматривала.

Так что застолье сложилось знатное и вкусное, и хмельное, и весёлое, и песенное. Молодёжи за столом не сиделось, она высыпала вскоре во двор, заиграл ансамбль и пошла карусель: твиствы-дристы, роки-шпоки, буги-вуги… Напляшутся и в дом, схватят по стопке и пирогу и опять на волю, под звёзды землю топтать. А  «старики»  в  доме,  за  медленной  беседой, за разговорами разными, приличествующими причине застолья. А потом догадались выпивку и закусь во двор вынести.

Бывают проводы и проводы. Случается, накушаются дурного неочищенного самогона, сивуха даст по мозгам, и пошло-поехало: выламывают дрыны из плетня и давай друг друга охаживать да морды в кровь молотить. Девки в крик, бабы в вой, мужики повыскакивают и присоединятся, да почнут молотить всех подряд, без разбору, в порядке нравоучения. А потом опомнятся, раползутся по углам, прочихаются и мирные, с синяками и замазанными йодом и зелёнкой ссадинами сойдутся снова за столом мировую пить и песни орать до утра.

Но у нас публика собралась посдержанней, покультурней, подружней. Взрослым было о чём поговорить, молодым – в чём силушкой померяться, выплеснуть её в пляске, пении и танцах. Пригодилась и штанга Иванова, и гиря пудовая. Штангу пытались поднять и отцы, вышедшие на перекур.

Вечер тёплый стоял, звёздный. Вслед за мужиками и женщины столы оставили, присоединились к молодёжи, танцевать пытались, держа мужчин за рукава. Как-то само-собой запелось под гармонь да гитару, хор сложился, песни полились: знакомые солдатские, военные, а потом из репертуара Чистякова.

Здесь же, не поднимаясь в дом, помянули Юрия Васильевича и рюмкой, и песней. И поплакали бабоньки, Глядя на Ивана и Григория, завтрашних воинов. Потом молодёжь с гармонистом отправилась за калитку, прошла с песнями по улице до реки, там костёр запалила, частушки посыпались.

А у нашего у Гришки

Нет пока ещё сберкнижки,

Но зато есть у него

Кой-чего и о-го-го!

А у Вани, а у Вани

Что-то спрятано в кармане.

Влезла я туда рукой –

Потеряла свой покой!

- Бесстыдницы! – Ругалась Екатерина под общий хохот.

                                                             280

Под пляски и частушки незаметно исчезли Гришка и Надежда и появились только, когда толпа направилась к дому.

Потоптали плешку, танцевать взялись под транзистор, потом баянист заиграл  вальс. Они танцевали да так весело, что пришедшим к костру взрослым было радостно за своих детей. А потом – все в дом да с песнями, и по рюмке, и самовар: чай с плюшками, ватрушками да сладкими пирогами.

Проводы в армию на селе – это особый случай, какой там ресторан в городе, какое сиденье в тесной и душной квартире! Пространство и воля, русское раздолье!

Не заметили, как светать стало. Ой, пора! Вещи в рюкзаки ещё с вчера упакованы. Гитары решили взять обе. Мало ли что, вдруг одна сломается в походах… рюкзаки за спину, гитары в руки и вперёд с песнями к конторе совхоза. Там ждал автобус, выделенный Лашковым. Не одни братья Бродовы нынче призывались из Устьев, ещё в нескольких   дворах на другом конце деревни гуляли до утра, новобранцев провожали. И они подтягивались к конторе в окружении родни и друзей и тоже не без гитар и гармошек.

Пришли,  встали  особняком,  звеня  песнями.  Появился  лейтенант  со  сборного  пункта,  встал у автобуса, поднёс к глазам лист бумаги и правую руку вытянул вбок: становись под неё, и начал выкликать фамилии призывников в полной тишине. Парни выходили и становились под рукой: неуклюже, мешковато.

Перекличка закончилась. Прибыли все по списку, дезертиров не было. Лейтенант отдал команду грузиться в автобус. Маруся ярко и отчётливо, до мелких подробностей вспомнила, как провожали Степана и Юркеша на фронт в Соколовке и у неё прихватило сердце. Она тихо охнула и тут же её крепко обхватила рукой Екатерина и сунула ей в руку бутылку с разбавленной валериановкой: «Хлебани, хлебани, аверьяновка!»

Лейтенант громко объявил:

- Кто провожает, родные, невесты, подружки – прошу в автобус, только не набивайтесь в машину!

Маруся,  слегка  пришедшая  в  себя,   с   поддержкой   девчонок   Лозовых   тяжело

поднялась  в  автобус  и  села  рядом  с  Гришкой,  который  держал  ей  место, а Татьяна и

Надежда притиснулись к сидящему сзади него Ивану. Автобус посигналил, двери пшикнули, закрываясь, - поехали в Соколовку на сборный пункт. Маруся заметила вдруг в автобусе Чистякова, слабо улыбнулась ему, не понимая: он-то зачем едет?

В Соколовке провожающие присутствовали на общем построении призывников и коротком митинге. От гражданских лиц – ветеранов войны с орденами и медалями на пиджаке выступил Лашков. Он говорил недолго:

- Сынки! Вы на два года заступаете, гэтак, на места, которые мы сдали новым поколениям, вернувшись с Победой после разгрома врага нашего Отечества. Теперь ваш черёд быть его защитниками. Служите с честью, гордо и высоко несите звание советского солдата! Будьте мужественны и храбры в трудные минуты службы,  полностью овладейте солдатской наукой! Счастливого пути!

Потом взял слово ветеран генерал Анашкин, в мундире,  при полном параде наград. Речь его была горяча и напориста. Фразы он произносил стандартные, но искренне, от напряжения на шее генерала вздулись сосуды, в которых пульсировала боевая кровь, лицо побагровело, стало в цвет лампасов на брюках, каждую фразу он отрубал кулаком правой руки. У Гришки даже мурашки побежали по спине, и он поёжился. Сумел генерал, поднимавший на фронте солдат из траншей в штыковую атаку на фрицев, пронять юнцов осеннего призыва.

Проиграл оркестр, раздалась команда: «По машинам!» и опять Маруся глотала из бутылки спасительную «аверьяновку», пока ребята рассаживались уже в военные зелёные грузовики, крытые брезентом. Когда первая машина тронулась в путь, оркестр, провожая первогодков,  заиграл марш «Прощание славянки». Устьинские  на своём автобусе вернулись в деревню.

                                                           281