Гришка присмирел. Но ходить с матерью и братом в церковь отказался. И как-то обособился от семьи. Ничем не делился, ничего не рассказывал, смех его не звучал в стенах Бродовской квартирки. Нет, он не вёл себя отчуждённо, разговаривал, но только на

                                                            230

домашние темы, надо сходить в магазин – пожалуйста,  убраться в доме – без вопросов, но молча, всё в себе, да в себе. И ни смеха, ни шутки, ни песен Гришкиных в домашних стенах не звучало. Только Иван в отсутствие брата и матери брал в руки гитару и что-то пытался, напевая, подбирать.

Старший Бродов в учёбе тянулся за младшим, продолжал свои занятия в ВИА, помогал оформлять стенгазету училища. Но терпения ему хватило только до весны. В начале апреля к ним приехали журналист и фотокорреспондент из журнала «Сельский механизатор». На селе развёртывалась подготовка к весенней страде, завершался ремонт техники, готовились кадры массовых профессий для села. Вот и явились гости из СМИ за свежим материалом.

А Гришка в компании своих «дружков» накануне узнал, что бабка Бузыриха в ближайших деревенских домах успешно занимается частным бизнесом: попросту говоря, гонит самогон. Они поздно вечером сделали подкоп под Бузырихинский сарай, забрались  в него через лаз, обнаружили запасы алкогольной продукции и провели частичную его реквизицию, но так, чтобы убыль была не очень заметна, и покинули бабкин «цех», заделав подкоп.

Питьё припрятали, не стали употреблять на ночь, так, слегка попробовали. Поняли: нужна закусь, отложим до завтра.

На   другой   день   занятия  отменили   ненадолго,   для    фотосъёмок.    Гришкину 

группу  фотокор расставлял около тракторного двигателя, находящегося в учебном классе, так, чтобы в объектив было видно  и разрез двигателя, и преподавателя, и учеников, и фон – учебные плакаты по тракторам. В общем, кондовая постановочная фотография, которая должна была продемонстрировать энтузиазм ребят, проявляемый в познании тракторных наук.

А Гришка перед этим в компании дружков поглощал конфискат от бабки Бузырихи недалеко от училища под стенами трансформаторной будки, плотно окружённой кустами, окутанными едва распускающейся листвой. И закусывали  чем Бог послал. Назакусывались, и еще не взятые крепко алкоголем, побежали на занятия.

И там Гришка увидел приготовление к съёмке и немедленно включился в дело, начал распоряжаться; чрезмерно жестикулируя руками, и несколько раз пронёсся мимо журналиста. Тот поймал его за рукав, потянул пару раз носом:

- Ну-ка, ну-ка, дыхни, мóлодец!

- Вы чего за руку хватаете? – закричал Гришка, - Права не имеете! Вы нарушаете закон. Вас привлекут, и вы ответите. Отпустите меня сейчас же! – Гришка дёрнул рукой так, что его рубашка расползлась по плечевому шву. – Вот, смотрите, нападение на ребёнка!  - Он стал демонстрировать всем оторванный рукав.                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                      

Журналист не на шутку перетрухал и крикнул преподавателю:

- Ничего не произошло. У ваших подопечных слишком ветхая одежда. Это случайность! Давайте уже снимать! А Гришка шмыганул за стоящих вокруг двигателя ребят, споткнулся о чью-то ногу и грохнулся на пол.

Иван был уже рядом. Он поднял Гришку, взвалил его на плечо и быстро понёс вон из аудитории, преподаватель даже не успел ничего ни заметить, ни сказать. В коридоре  на Гришкину удачу никого не оказалось. Иван затащил брата в бытовку и там уложил его на тряпки среди щёток, вёдер и швабр, прикрыл старым халатом. А Григорий Бродов уже спал обморочным сном. Слишком много, не имея опыта, залил он в себя конфиската.

Иван вернулся в аудиторию и даже успел попасть в кадр фотоаппарата. Съёмка завершилась, занятия продолжились.

- А где Григорий Бродов? – спросил преподаватель по  тракторам.

- Приболел малость, простыл вроде, - привстав, ответил Иван, - завтра будет обязательно.

Занятия  окончились.  Иван  пошёл  в  бытовку,  поднял  брата  тумаками, отвёл его

                                                             231

домой, стараясь не попадаться на глаза работникам училища, напоил крепким чаем, раздел и утолкал в постель на диван. А когда действие спиртного закончилось, у Гришки началась тахикардия, от которой он чуть было не отправился на тот свет. Мать и брат крутились возле него, сердце у парня бушевало, рвалось из груди, он в страхе стонал и кричал:

- Мамочка, я боюсь! Мне страшно! Ваня, Маруся! Простите меня, спасите меня!

Маруся так была напугана, что растерялась, потеряла способность что-либо соображать и ориентироваться в пространстве. Она упала перед сыном на колени и твердила одно:

- Сынок, проси прощения у Господа: Господи, прости меня! Господи, спаси меня! Ну, повторяй за мной! – И Григорий со стоном выполнял её просьбу. И вдруг Маруся очнулась, она внезапно вспомнила, что Екатерина Лопаткина рассказывала ей однажды, как откачивала с похмелья Юркеша. Она резко поднялась, кинулась на кухню, выставила с полки на стол все свои пузырьки с валерианой, пустырником, корвалолом, пачку аспирина. Она влила в стакан по ложке всех настоек и капель,   добавила воды и заставила Гришку выпить эту смесь, потом растолкла аспирин, разбавила водой и опять напоила страдальца.

- Ваня, Ваня, растирай ему мизинцы вот так, - она показала как, - растирай, разминай, а я на правой руке. – И они принялись колдовать над парнем.

- Может, скорую вызвать?  Они же лучше знают, что надо делать в таких случаях.

- Делай, что я сказала, - работай, работай. Пусть Господь решит, что ему дать: жизнь или… Пусть это будет для Гриши Божья кара, Божье испытание. - И всё это время она разминала и разминала мизинец Гришкин,  а Иван делал то же самое с другой рукой брата. И не заметили, как Гришка затих, замолчал.

- Брат! – В испуге крикнул Иван.

- Чего? – Тихо ответил юный бражник. – Где я?

- Дома.

- А чего это вы делаете со мной?

- В чувство тебя приводим, балду пьяндалыжную, - радостно рявкнул Иван, оповещая Марусю о том, что вроде всё в порядке с Гришкой. – Ты где так накушался?

- Да я не ел ничего.

- А выпил сколько?

- Чего?

- Водки сколько выжрал, помнишь?

- Мы водку не пили. Откуда она у бабки.

-  А что  вы пили, и много ли вас было?

- Это неважно.

- Завтра всё равно вас всех определят.

- Куда?

- Не куда, а вычислят, понял? И выгонят из училища. Что пили, говори?! – и он тряханул Гришку.

- Не тронь ты его сейчас, оставь в покое, - запричитала Маруся.

-  Самогон пили, бесплатный.

- Понятно. Маруся, его ещё и за воровство будут судить. Это тебе не рыбу с терраски красть.

- Ваня, погоди, Гриша, какой самогон?

- Никакой. Я спать хочу. Отстаньте от меня. – Повернулся на бок и засопел.

Маруся схватила Гришку за запястье, пощупала пульс. Сердце сына билось не часто, но сильно. Маруся  пошла  к  своим  пузырькам  и  снова  приготовила  коктейль из валерьянки и пустырника, поднесла стакан к постели, стала трясти Григория за плечо. Он

                                                            232

долго не реагировал, потом сонно пробурчал:

- Ну, что вы опять?

- Опять?! – Взорвался Иван. -  Мы тебя с матерью от смерти спасли! Марусь, я вызову врача, и пусть он приедет, и будет, что будет.

Гришка приподнялся на диване:

- Не надо.

- На вот, выпей ещё, и спи! Завтра будем разговаривать. Ваня, давай ещё потрём ему пальцы. – И они принялись снова за спасительную процедуру.

- Натереть бы ему задницу солдатским ремнём! – ворчал Иван, теребя Гришкин мизинец.

Минут через десять они отпустили Гришкины руки, Маруся накрыла его одеялом.

- Посиди возле него, - попросила Маруся Ивана, - а я пойду поесть тебе приготовлю.

- Я не хочу. Какое тут «поесть», мам?! Иди, стелись.

- Нет, надо перекусить хоть немного. У нас молоко есть?

- Два пакета.

- Надо было бы Гришу молоком отпоить. Молочко помогает. - Проспится, тогда напоим. Иди, я посижу.

Маруся  с  Иваном  скромно  поужинали  бутербродами,  выпили  по  стакану чая, и

мать отправила сына спать. Он не согласился.

- Я немножко посижу здесь на кухне, позанимаюсь, а ты ложись.

- Нет, я пока побуду около него, - Маруся села на табуретку  в изголовье спящего Гришки, - а ты делай, что задумал.

Она просидела почти до утра, сторожа сон спящего сына, проверяла несколько раз пульс – он был в порядке; посчитала свой: сердце матери частило, и она ощутила редкие перебои. Иван уже спал. Она пошла на кухню, выпила корвалолу и пустырнику, прилегла в ногах сына, задремала. Потом, словно кто её толкнул, открыла глаза, поднялась, достала из холодильника треугольный  пакет молока, вылила его в ковш, подогрела слегка, разбудила Гришку и заставила его выпить всё. Тот опрокинул его в себя залпом, так пекло  внутри. Выпил и попросил ещё:

- Холодненького.

Маруся отдала ему второй пакет, не подогревая. Гришка жадно проглотил и эту порцию, упал головой на подушку и почти тут же уснул. Маруся посидела ещё немного около него, проверила пульс и пошла на кухню ладить себе постель. Поглядела на часы – около пяти. Григорий спал уже двенадцать часов.

«Только бы самой не помереть, как я сегодня вытерплю занятия?..  Помоги, Господи! Ох, завтра, слава Богу, у меня занятий нет». Она  открыла молитвослов, прочитала всё, что положено, и легла. Прислушалась к себе, проверила пульс на запястье – вроде всё в порядке, и сладко потянулась, прося у Господа мирного сна…

Утром Бродовы проснулись по будильнику, который Иван предусмотрительно завёл перед сном. Пока он занимался с гантелями, Маруся хлопотала возле Гришки.

- Вставай, вставай, сынок, сколько можно спать. На учёбу пора, поднимайся.

Гришка сел на кровати, оглядывая комнату мутным непонимающим взглядом.

- Что случилось, Маруся? Ты чего?

- Просыпайся, иди, умойся холодной водой и за стол.

На плите в кухне уже скворчала глазунья из шести яиц. Сели за стол.

- Похмелиться, сынок, не хочешь ли? – спросила мать. – А то на, выпей. – И она налила из бутылки почти полный гранёный стакан водки и поднесла его к Гришкиным губам. От запаха спиртного Гришка задохнулся, спазм скрутил его желудок, и он кинулся в туалет и упал на колени перед унитазом. Вернулся к столу с выпученными глазами, утираясь полотенцем.

                                                            233

- Ну, что, брат, выпьем? Нынче занятий в классах нет, только в зале у машин, забыл? Почти выходной сегодня, гуляй, рванина, от рубля и выше! Махнём по банке, тракторелла?! – навалился на него Иван.

- Ма, чего он?!

- А то, Гриша, что ты вчера чуть не умер. Слава Богу, живой проснулся. А мы с Ваней всю ночь с тобой провозились. Благодари Господа, что живым тебя поднял с одра. Поешь и пойдём в церковь.  

- Никуда не пойду. У меня голова кружится. Я спать буду.

- Нет, надо идти.

- Мне в церковь нельзя. Я в комсомол вступаю.

- Тебя же не приняли, - сказал Иван.

- Мне отсрочку дали, мне нельзя исповедоваться. Можно, я дома помолюсь?

- А вечером снова нажрёшься? – Ваня ехидно улыбнулся.

- Да не собираюсь я! С меня одного раза хватило. Мне было страшно, ты даже представить не можешь, как!

- Это прекрасно. «Своё отпили мы ещё в гражданку». – Хрипло пропел Иван строчку из Высоцкого.                                                                       

- Это  тебе,  сынок,  урок  на   всю   жизнь!   Вот,  -   Маруся   протянула   Григорию

молитвослов, - прочитай утренние молитвы и потом «Канон Пресвятой Богородице». А завтра пойдём в храм.

Гришка зажал ладони в коленях и сидел, качаясь на стуле, пока мать и брат не вышли за порог. Потом  раскрыл молитвослов, встал в углу кухни на колени и начал негромко читать молитвы…

                                      *       *       *

Григорий Бродов, оклемавшись до вечера в постели и придя в себя физически, не мог вернуть былого душевного равновесия, что разрушилось в нём и не собиралось в целое. Одно воспоминание о Бузырихинском напитке, его запахе, который ещё доставал его из неугомонившегося нутра, вызывал  у парня тошноту и возвратный страх. И к вечеру, когда Маруся приготовила обед и позвала ребят к столу, Гришка оттянулся борщом, слопав две тарелки. Умял три котлеты с жареной картошкой, выпил пол-литровую банку клюквенного компота. И от такого обильного обеда он сидел, отдувался и отирал полотенцем бусинки пота со лба.

- Как ты чувствуешь себя, сынок? – спросила Маруся.

- Нормально.

- Слава Богу! Стало быть, простил тебя Господь, помиловал. Ну, расскажи нам теперь, как и чем ты вчера чуть не погубил себя?

- Только не ври  и не упирайся, я ведь всё равно узнаю, – добавил Иван.

- Облегчи свою душу, Гришенька, - попросила мать.

Гришка понял, что отнекиваться и врать бесполезно, да и после пережитого как-то не хотелось. Он вздохнул глубоко, отёрся полотенцем и начал.

- У Бузырихи надыбали мы в сарае склад самогонки. Чуток реквизировали.

- И сколько пришлось на брата? – поинтересовался Иван.

- По две бутылки мы припрятали и вчера с утра выпили.

- Ты когда пил, о чём думал?

- Ни о чём, Вань. Я когда первую бутылку опустошил и хлебом зажевал, я ничего не почувствовал. Ну, и вторую начал. Потом нас позвали фоткаться.

- И ты за нами в аудитории упал в обморок. Зря не  перед корреспондентом. Знаменитое  фото получилось бы.

- Ладно смеяться, брат, не напоминай.

- А то давай нальём тебе стакан. – Гришку передёрнуло. – Понятно, - увидев на лице брата гримасу, заключил Иван.

                                                           234

- Сынок, ты же знаешь, сколько от проклятого самогона у нас в Устьях мужиков погибло. Тот же Степан Челобашкин. Не дай, Господь, ты в него пойдёшь.

- Маруся, я клянусь вам… - с жаром начал Гришка.

- Не клянись, сынок, лучше помни об этом всегда. Пусть вчерашний случай будет тебе уроком на всю жизнь. Ладно, садитесь за стол,  занимайся.

Мать не стала рассказывать, как она молилась в церкви за сына, поставила свечку  к иконе Пресвятой Богородицы «Неупиваемая чаша» и просила отвадить  от раба Божьего отрока Григория зелёного змия, отженить от  уст сына чашу  с вином. Присела и сама на кухне просмотреть свои записи по предстоящим занятиям.

Так в тишине и покое к счастью для Гришки закончился день его выхода из похмелья. Чувство страха смерти от выпитого, законсервировавшееся в его памяти, отлучило его от всякого пития надолго. Бокал шампанского он пригубил только в год свадьбы Ивана. И в какой бы компании и как бы ему ни предлагали принять рюмку водочки или стакан вина, он, внутренне холодея, резко отказывался от угощения, иногда доводя ситуацию до ссоры.

Гришка лежал в своей постели в темноте, бесполезно пытаясь заснуть. Всё мешало, даже едва долетавший шум редких автомобилей с Щёлковского шоссе, рокот в небе летящих своими курсами самолётов. Где-то  в межпотолочном перекрытии что-то точила

мышь, периодически начинала вибрировать и подвывать водопроводная  труба на кухне…

Прошло полчаса. Минул час.

- Брат, спишь? – окликнул Гришку Иван.

- Уснёшь тут.

- О чём думаешь?

- Не о тебе.

- О Верке Прокудниковой?

- Иди в задницу, прости меня, Господи!

- На исповедь пойдёшь?

- Нет. И не уговаривай.

- А как же?

- А так же. Бог в душе. И больше никого туда не пущу. Буду комсомольцем с тайной верой в душе. Всё! Отстань. Спасибо, ты подсказал мне выход. Спокойной ночи.

- Какой выход?

Но Гришка уже сладко спал…