Иван при всей своей замкнутости и молчаливости с трудом скрывал радость от встречи со своими кумирами – Голубевым и Чистяковым. Первый давно покорил Иваново сердце лёгкостью и весёлостью, певучестью и добротой, отзывчивостью, своим отношением к Бродовым и своим постоянным вниманием к ним. Это Иван ощущал с детства и запоминал всё с тех пор, как стал воспринимать и понимать окружающих его мир и людей.

А потом, как подрос, развивалось в нём подозрение, что Голубев – их с Гришкой отец. А когда это подозрение созрело и превратилось в уверенность, он стал стараться почаще попадаться ему на глаза, околачиваться возле его дома, а если бывал замечен и приглашён в дом, смело и без стеснения заходил в него, не за подарками и шоколадками, которыми, кстати, Юрий Васильевич его не баловал, а для ощущения близости, общения с тем человеком, которого считал своим родителем. Молча таскал за собой и Гришку, но тот не понимал замысла брата, а Иван рассказывать ему о своих чувствах не мог в силу своего характера. Маруся об этих встречах  не знала, а  Голубева он просил не говорить ей о них, «чтобы не огорчать маму».

Однажды летом, как-то во время очередного гостевания у Голубева (без Гришки) они чаёвничали, и Ваня, набравшись духу, пересилил себя и спросил неожиданно:

- Дядь Юр, вы наш отец?

«Отец» поперхнулся чаем, встал, передвинул свой стул к Ивану, присел, обнял мальчишку за плечи:

- К сожалению, нет, сынок. Но как бы я хотел этого! Как я уговаривал твою маму стать моей женой. Ни в какую! А я давно её люблю, с детства, со школы! Как я хотел! Но жизнь распорядилась иначе. Вышла она замуж за моего дружка Стёпку Бродова. Воевали  мы с ним вместе, да погиб он в день Победы в Берлине, и можно сказать, что в какой-то мере по моей вине. Двинься я сразу за ним, неизвестно, в чей бы танк угодил тот фаустпатрон. Вот так-то, пацан. Мне война лицо сожгла, в другом бою, а Степана спалила совсем. Такие вот, ёшки-пешки, дела. Но люблю я вас с Гришкой, как своих родных сынов. Я и есть ваш отец, только крёстный. И на всё для вас готов. Ты не стесняйся, всегда приходи и не скрывай от меня, чего хочешь, что надо, как тебе поступить в трудных случаях, понятно? Ну, и молодца, сынок. – И Юрий Васильевич поцеловал его в макушку. А у Вани слёзы навернулись на глаза, как, между прочим, и у «отца».             Неисповедимы пути Господни, на которые он нас наставляет. Иван не завидовал Григорию в его художественных порывах. Он просто с интересом наблюдал за братом, зная, что его, Иванова стезя – быть его телохранителем, вернее, охранником его души и тела, так будет точнее и полнее, так он понимал наставление матери оберегать Гришку ото всего дурного: не давать никому покушаться на брата и ему не позволять совершать дурное.

Так слитно они и росли: где надо, перед лицом обидчика Гришки возникал кулак Ивана; в другом случае его рука оттаскивала Гришку за шиворот от дурного. Но «порывы» брата Иван оценивал с любопытством и с любознательностью исследователя. Но почему? - никто никогда не найдёт ответа на это вопрос. Больше всего Ивана привлекали Гришкины стихотворные опыты. Стихи тревожили и возбуждали Ивана, заражали его бессонницей. Он удивлялся: как это так легко и молниеносно брат мог сотворить нечто складное, рифмованное и смешное?

Пытался и сам сложить что-нибудь в рифму, но не мог сотворить и двух строчек. Не мог преодолеть врождённое  стеснение, испытывая неловкость перед словом.  Стал  он

                                                            199

копаться в школьной библиотеке, находил сборники стихов для детей и для взрослых, зачитывался ими. Брал книжки на дом, но всё время носил их в портфеле, опасался огласки своего интереса к стихам и Гришкиных насмешек.

Он прочитал множество стихотворений и постепенно перед ним открывался мир поэзии, потрясавший его своей бесконечностью чувств, образов, красоты и любви. Пробовал добавить в это безбрежное море поэзии свою капельку – она выходила колючая, какая-то «несъедобная». Чего-то не хватало. Наткнулся он в клубной библиотеке на словарь литературных терминов и понял, что слагать стихи – такая  же  тяжёлая  работа,  как  землю  пахать.  И  не  знал, как  ему её одолеть. За какие-то копейки купил блокнот и стал заносить в него выписки из словаря, и свои первые мучительные стихотворные опыты.

 И вдруг – еще одно потрясение для Ивана Бродова: знакомство с Георгием Чистяковым – живым, настоящим поэтом! Он перечитал несколько раз его сборник, подаренный матери, нашёл его книги в клубной библиотеке,  знал, конечно, наизусть «Калину», «Чёрного Ангела» и другие его стихи и песни, взялся осваивать гитару, жалея, что бросил когда-то  занятия с нею. Он мечтал о встрече с поэтом          один-на-один, у него родилось множество вопросов  к нему, но задавать их при посторонних он не стал бы ни за какие коврижки. И вот в тот год, когда Чистяковы приехали в Устьи в отпуск и поселились в доме Голубева, он понял, что это для него шанс.

Иван разыскал Юрия Васильевича, долго мялся, как обычно, наконец, спросил:

- Дядь Юр, а ты в гости к Чистяковым ходишь?

- Почему в гости? Это же мой дом. Хожу, когда надо, но стараюсь их не беспокоить. А тебе на кой?

- А ты когда к ним пойдёшь?

- Хотел сегодня зайти, проконсультироваться. Кое-что хочу ему показать.

- А что, секрет?

- Нет, зачем. – И он перешёл на шёпот и проговорил тихо. – Я тоже пытаюсь сочинять, карябаю бумагу, понял? Хочу показать Жорке свои стихи. А тебе он зачем? И ты бумагу карябаешь?

- Я просто хочу его послушать и поспрашивать.

-Да? – Голубев усмехнулся. – Не хочешь – не говори.

- Дядь Юр, я ещё не могу что-нибудь показывать ему.

- Ну, тогда пошли.

- Куда?

- К Чистяковым.

На усадьбе Голубева была только Галина Михайловна с сынишкой. Они сидели на крыльце и она читала ему «Мойдодыра».

- А Жора у Марии Николаевны, беседует, как всегда. Когда будет? Обещал часам к пяти вернуться. – Она посмотрела на часы. – О, сейчас придёт и будем обедать, оставайтесь.

Скрипнула калитка. Голубев обернулся.

- А, вот и сам великий певец калины! Ну, как, уболтал Марусю? Или она тебя усыпила?

- Привет. Всё нормально. Двигаемся неспеша по истории её жизни. Когда в ней появишься ты, я стану пытать тебя диктофоном. Здравствуй, Иван. Мать послала Григория разыскать тебя на обед.

- Ваня обедает у нас, - сообщила Галина Михайловна.

- У меня телефон работает? – спросил Голубев.

- Как часы, - ответил Чистяков.

- Я Марусе сам позвоню, не волнуйся, Ваня, -  успокоил его Голубев.

- Мойте руки и за стол. А я пока накрою. – Распорядилась Чистякова.

                                                            200