Маруся подошла к дому Голубева, толкнулась в калитку. Та не поддалась. «Дома нет, у Катерины, наверное», - подумала и направилась к её дому. Та сидела одна с мокрыми глазами. Пашке в институте дали общежитие, приезжает редко, потому что ехать больно долго. А Юрки нет, пропал Юрка.

- Как пропал?

- Забузил твой Юркеш, запьянцевался.  Где он – не знаю. И знать не хочу. Ты зачем явилась, Машка? – Зло спросила Екатерина. – Поглядеть, как мне херово?

- Зачем ты так, Катя?

- А как я должна тебя встречать? Хлебом-солью? Я давно хочу тебя спросить: Юрка мне все уши прожужжал о  великой к тебе любви. Ты почему не вышла за него?! Вышла, глядишь, он остепенился бы.

- Ох, Катя, ничего ты не знаешь, и лучше тебе не знать.

- Это почему же? Потому что я  дура деревенская?!

- И я такая же. Я пошла бы за него, но мне Господь не велел идти за него замуж.

- Как так?

- А вот так. Больше я тебе ничего не скажу.

- Не понимаю.

- И не надо тебе понимать. Моя жизнь – это моя жизнь, и тебе заниматься ею не след. Вот почему лучше тебе, Катя, и не знать. Мы, Катя, часто забиваем себе голову чужой жизнью, а о своей забываем. А что касается Голубева, так я ему отказала и очень твёрдо еще в сорок пятом годе, когда он с войны пришёл и гулевал по всей деревне, Победу справлял. А что за причина, по которой он сорвался, ты хоть знаешь?

- Не очень. Я в их партийных делах не разбираюсь, если честно. Что-то он в райкоме наплёл такое, из-за чего может из партии и с работы в два счёта вылететь. Приехал домой,  башкой своей седой красивой всё мотал, кулаком по столу стучал, а потом умчался в магазин, притащил водки, сколько – не знаю, выжрал бутылку без закуски, сорвал со стену гитару, сел в машину и куда-то умотал. Вот уже четвёртый день нету.

- Господи, ты что же сидишь?! Надо ведь что-то предпринимать.

- А я не знаю, чего; может, ничего и не надо. Покуролесит и вернётся.

- А на работе что? Ты туда звонила?

- Конечно. Говорят, нет его, когда будет – не знают. Уже из главка интересовались.

- Ох, беда, беда! А гита… Ты говоришь, гитару с собой взял?

- Да. Кинул в машину и только его и видели.

- Тогда я, кажется, знаю, где его искать. У тебя есть ключи от Голубевского дома?

- Есть, а зачем они тебе?

- У него в доме телефон, я оттуда позвоню. Я могла бы и от себя, но лучше без посторонних.

В записной книжке у Маруси не так уж и много было абонентов, но один, главный для сложившейся ситуации, имелся: Чистяковский, с московским домашним номером. Екатерина пошла с Марусей. Ей захотелось участвовать в розыске бродяги.

Пропажа   Юркеша   не   на   шутку   встревожила   Марусю:   она   вспомнила   сон,

                                                            195

указавший танкисту недолгий срок бытия, и заторопилась, заволновалась. Не чужим ведь всё-таки он ей был. Она набрала номер – занято. Раз за разом она нервно крутила диск аппарата – нет, короткие гудки. Наконец – слава тебе Господи! – длинный гудок и голос Чистяковской жены:

- Слушаю вас!

- Галина Михайловна, здравствуйте! Это Бродова Мария Николаевна из Устьев, может, помните?!

- Как же не помнить, Мария, добрый день. Случилось что?

- Да, у нас Юрий Васильевич пропал, Голубев. Его у вас случайно нету?!

- Случайно есть, то есть, был.

- Есть, есть, там он, у них! – зашептала Маруся Екатерине, продолжая слушать Галину Михайловну.

- Свалился, как снег на голову, муж его два дня в чувство приводил.

Маруся не расслышала слово «был» и попросила передать трубку Голубеву.

- А их нет, Маруся, я же вам сказала.

- А где они?

- Вчера укатили к вам в училище. А что, их нет у вас? – голос жены поэта дрогнул, она в страхе закричала -Что с ними?! Они до вас не добрались?!

- Я не знаю, я не в училище, а в Устьях, сюда приехала с детьми дом проведать, с друзьями повидаться.

- Господи, нельзя же так пугать! Где же мне Жору теперь искать?!

- Вы не волнуйтесь, я сейчас туда позвоню,  всё разузнаю и сообщу вам.

- Спасибо, Мария Николаевна, вы меня немного успокоили, но не до конца. Жду вашего звонка.

Марусю трудно было заставить звонить кому-либо по пустякам, но тут она безо всякого смущения набрала номер Клименко и узнала, что незваные гости нагрянули вчера вечером, засиделись за дружеским чаем заполночь, а нынче проснулись поздно, пошли в гости к Бродовым, да наткнулись на запертую дверь.

- Так что, Мария Николаевна, они отправились за вами вдогон, - закончила Людмила Прокофьевна, - ждите, вот-вот подкатят. Не волнуйтесь, всего доброго! До встречи в училище!

Маруся попрощалась, медленно положила трубку и в полном недоумении посмотрела на Екатерину.

- Ну, что там, что?!

- Голубев с Чистяковым… Ой, Катя, давай к тебе, а то они, небось, уже там! – Маруся посмотрела на часы. До обеда у Аграфены оставался ещё один час и пятнадцать минут. – А то мне к Груне скоро.

                                                   *     *     *

Здесь автор вынужден сделать некоторую паузу, только не знает, не подобрал ещё эпитет – какую? Размышленческую или, может быть,  дискуссионную? Но с кем дискутировать, спорить собрался? С  самим собой? Хотя  он уверен, у многих читателей давно назрели к нему вопросы. Например, такой: автор много чего наобещал в первой части романа, но до выполнения обещаний ещё не дошёл. Что, кишка тонка, фантазии не хватает? - Зачем фантазировать? Автор не собирается ничего выдумывать, о чём говорилось выше. А что касаемо обещаний, то всё в этой и последующих частях, до чего дожить ещё надо.

Автор уже сообщил, что он и не может фантазировать, сочиняя для каждого персонажа слова и поступки. Они живут уже самостоятельной жизнью, и всякое вторжение в неё   со стороны отвергают. И правильно делают. Автору остаётся только наблюдать за ними и записывать их деяния и речи.

                                                             196

Да, вот какая мысль пришла в голову автору сегодня, 10 сентября 2013 года, когда  на даче в саду (а романы слагают, как правило, на дачах, если погода позволяет, зимой – в городе) он  плодосъёмником убирал яблоки с антоновки. Читатель думает, что персоналии сочинения авторского живут и действуют только в момент, когда он водит пером по бумаге (или стучит пальцами по кнопкам клавиатуры компьютера, возможно и по-старому – печатает на машинке). А как пошёл тыкать плодосъёмником в крону яблони, так жизнь в романе замирает и всё исчезает? Глубоко ошибаетесь.

Вернёшься к столу, возьмешься за перо, а они, герои, уже успели прожить изрядный кусок времени и делов всяких наделать-натворить, садись и только записывай, Они, «герои моего романа», продолжают жить и даже иногда успевают совершить нечто неблагоразумное, нехарактерное для них. Автор может открыть секрет творчества: герои живут самостоятельно, но не могут совершить ничего, не посоветовавшись с авторам. Вот такой парадокс. Просто, если что-то не так, автор поправит, то есть посоветует поступить так, а не иначе. Он  - главный универсал-консультант их жизни.

И вот в момент, когда он советует не за рабочим столом, то для окружающих: для жены и детей и прочих членов семьи, друзей, соседей, пассажиров, если он в транспорте, коллег, если на работе – в общем, для всех – он сомнамбула, остолоп остолопом. Он советует Марусе позвонить Чистяковым, а жена в четвёртый раз просит его вылить миску с очистками и грязной водой в компостный ящик. Очень у писателя тяжёлая работа. И остолоп несёт очистки в компост, а уж потом даёт советы своим героям. А иногда и герой упирается: нет, я так не поступлю, это не в моём характере.

«Вы ищите Голубева? - с сарказмом в голосе спросит читатель. – Вы же его похоронили в первой части романа!» А вы в неё вернитесь, в эту первую часть. Там дата завершения жизни не указана. Да и как автор мог это сделать, когда годы предстоящие ещё не стали прошедшими? В первой части была только обозначена цепочка, перспектива жизни героя, без подробностей его  контактов с моими героями, общений с ними, важных для их существования. А потом появилась необходимость в самих подробностях, потому-то фигура Голубева заслуженно вписалась в  ряд главных героев нашего повествования.

Так что вот и сейчас, на сто девяностоседьмой  странице романа  можно было  сделать так, что Галина Михайловна сообщила  Марусе, что Голубев ещё вчера уехал домой, и тогда – паника в доме Екатерины, страхи, слёзы, поиски; подняли бы на ноги Лашкова, ГАИ и так далее, получили бы сообщение об аварии на трассе, а потом номер больницы, морг, ой, не стоит пока. И потом, если честно, лень возвращаться к первой части и вносить исправления в текст. Автор ещё и несколько неуверен в себе, а тут вот на тебе: только Маруся с Екатериной вернулись к её дому, как у ворот загудели Голубевские «Жигули», и в них он пьяненький сидит на пассажирском сидении, а за рулём трезвый, но с похмелья, Чистяков. Набеседовались они вчера у Клима  под Людмилины вареники с картошкой  с жареным лучком-с!

Екатерина и Маруся ринулись на улицу, а Голубев и Чистяков уже вышли из машины и Юркеш лезет обниматься:

- Катюха, сына моего Пашки мать! Машка, ангел мой хранитель! – И обняв их за плечи, повёл в дом, и поэт за ними вслед (извольте мне простить ненужный поэтизм).

- Ты где шматонничаешь?! – Ругалась Лопаткина. Маруся молча села у стола, не вмешивалась. – Мы уже хотели у ГАИ про аварии запрашивать!

- Извините нас, пожалуйста, загулялись малость, а напоследок поехали Марию Николаевну навестить, да вот промахнулись. – Отвечал за обоих Чистяков.

- Кать, прости, ты нам по-быстрому закусить сочини с дороги, здоровье надо поправить. - Улыбаясь, попросил Голубев.

- Ничем тебя, не поправишь, разве что ЦК КПСС сможет тебя вразумить! – Не утихала Екатерина.

Юрий Васильевич отрицательно помотал головой:

                                                               197

- Это я их пытаюсь вразумить.

- Кого их? – Насторожилась Екатерина.

- Ладно, потом. – Он махнул рукой. – Давай, что есть в печи – на стол мечи.

- Ну, слава Богу, все нашлись. – Подала голос Маруся. – Рада была повидаться, пойду я.

- Стоп! Ты куда, мать?! – Заступил ей дорогу Голубев.

- Время уже. Я тут не одна. Мне пора детей кормить обедом.

- Прекрасно! Где пацаны? Мы за ними съездим и все вместе пообедаем у нас. Кать, что у нас сегодня? Хватит на всех?

- Разольём помене, котлеты уполовиним, тогда в самый раз. - Усмехнулась Лопаткина.

- Да мы ещё наварим-наготовим, щас в магазин сгоняем, возьмём чего-ничего. Душа горит рабочего подростка! – Заторопился Голубев.

- Не можно, - заупрямилась Бродова, - мы у Аграфены обедаем. Я ей обещала. И обижать её не хочу и не буду.

- Отлично! Тогда валим все к ней, заодно повидаемся с Аграфеной, у неё пироги лучше кремлёвских.

- А ты их там едал? – Съёхидничала Лопаткина.

- Разок пришлось. Мелкие, на зубок, что это за пироги. А у Аграфены пироги сорок третьего размера. Ну, пошли, братва?

- Погоди, Юркеш, - остановила его Маруся, - сколько тебя знаю, ты всё такой же, не меняешься. Любишь  заставлять людей поступать по-твоему. И терпеть не можешь, когда тебя понуждают действовать так, как кем-то установлено. Ты как доильный стакан: в себя сосёшь, а обратно отдать не можешь. Как же ты решения партии выполняешь? Ты же, я понимаю, со многим не согласен.

Голубев вдруг свял, сел на стул и опустил голову, чем очень удивил Марусю.

- Откуда тебе известно, что я… меня… так сказать… это самое… - Пробормотал он.

Георгий Иванович отвёл Марусю в сторону.

- Мария Николаевна, этот вопрос не для обеденного стола. – Вежливо, но твёрдо сказал Чистяков. – И не  для всех ушей, только между нами. Дело весьма серьёзное, с  бухты-барахты его не разложишь по полочкам, да и помочь  Юрию Васильевичу вряд ли мы уже  сможем чем. А обнародовать – незачем, разве что позубоскалят сплетники. Так что давайте отдельно вечерком обсудим, а сейчас для него лучше всего – общение, чем больше народу – тем лучше, оставлять его одного не хочется. Можем мы все  поехать к этой Аграфене, кто она?

- Соседка моя по деревне, да вы знаете её и её пироги. И он, - она кивнула в сторону Голубева, - её прекрасно знает, она его мальчишкой помнит. Что ж, ехать, так ехать. Эй, Голубь ты наш сизокрылый, что поник головушкой белой? Поехали к Аграфене, коли так тебе хочется. Только заедем по пути в магазин. Катерина, ты не возражаешь?

- А куда деваться? – ответила хмуро Лопаткина, - поехали. Только соберу с собой кой-чего.

- Ну, что, Юрий Васильевич, едем к Аграфене? – Окликнула Маруся  ушедшего в себя Голубева.

- А?! – Встрепенулся тот. – Ладно. Всё - зола! Поехали!

Но ситуация сложилась совсем не так, как предполагала Аграфена, которая обрадовалась нагрянувшим с Марусей гостям. Бродова отправилась за ребятами, но с ней  пришла Таисия Лозовая и позвала всю честную компанию к ним на обед. Так что купленное в магазине и приготовленное Солдатовой – борщ, запеченную курицу и тазик пирогов – все перебазировали в Бродовский дом.

                                                             198

Застолье получилось шумное и весёлое, и, конечно, не без того, чтобы… сами понимаете. Одни поправили здоровье, другие усугубили маненько. Но всё, как говорится, в плепорции…