С утра любителя побазарить в очередях отправили в город в аптеку и магазины. Иван достал инструкцию по магнитофону, внимательно и долго изучал её, пока мать не окликнула его и не попросила взять в сарае косу и пойти в огород скосить ботву на картошке.

- Мы её тогда пораньше уберём и ссыплем в подвал перед отъездом.

- Хорошо, ма, только ты лежи, не вставай. У меня к тебе дело будет важное, – озадачил Иван Марусю. И пока он воевал на огороде с ботвой, она гадала, лёжа в постели, что же это за важное дело.

Иван пришёл, поставил возле кровати Маруси табуретку. Водрузил на неё магнитофон «Легенду» - портативный однокассетник.

- Это ещё зачем? – удивилась Маруся.

- Мне это, в последний раз тот дядька из газеты, помнишь, указал, что для музея надо сделать рассказ героини о себе, чтобы голос был, понимаешь? Не можешь ведь ты каждый раз, когда посетители приезжают, встречать их и рассказывать о себе. Но у нас тогда не было магнитофона, а теперь есть. Ух! – Иван устал от непривычно длинной для него тирады. – И пока ты здесь, давай запишем. А когда Гришка приедет, послушаем, как записалось. Да, и «Калину» споём.

- Да что ты, сынок, я не смогу. И стесняюсь я, и не умею.

- Умеешь, умеешь! А ты представь себе, что ты разговариваешь  с внуками.

- С какими внуками, выдумщик!

- С теми, которые будут, когда мы с Гришкой вырастим и женимся.

- Когда внуков мне нарожаете, я им и так о себе рассажу, без этой штуки. – И она отодвинула от себя магнитофон.

                                                               175

- А если не успе… - Иван запнулся; понял, что сказал неуместное, лишнее.

Маруся всё поняла, смотрела на него печально и удивлённо, словно впервые видела этого пшеничноволосого подростка, который пытливо и требовательно глядел на неё с лёгкой извиняющей улыбкой. «Вот и выросли мои двойняшки, мужички уже. Рано больно. Но уж воспитывать мне их больше не придётся. Теперь они занимаются твоим воспитанием. Подчиняйся, Бродова».

- Ладно, что надо делать? Что говорить?

- Говорить надо вот сюда. А что – это я не знаю.  Ты уж сама. Я за тебя ничего не скажу. Вот сейчас эту кнопку нажму, махну тебе рукой, и начинай.

Иван нажал и махнул. Маруся отшвырнула микрофон:

- Да ну тебя, Ванька! Придумал чёрт-те что!

- Надо, Маруся, надо. Ты сама знаешь, что надо. Ты когда-нибудь выступала на радио?

- Было дело, очень давно.

- Вот и начни так же.

- Тогда меня представил ведущий, он начал говорить, а потом стал задавать мне вопросы, а я только отвечала на них.

- А теперь к тебе один вопрос: рассказать о своей жизни, с самого её начала. То есть, кто ты, кто были мать и отец, где родилась, откуда твой род взялся в Устьях и пошло-поехало. Расскажи биографию. Я тебе сначала задам этот вопрос, а потом включу запись и махну рукой. Идёт?

- Ну, давай попробуем. Вцепился, как клещ. Проще рассказать, чем отказываться.

Иван обиделся:

- Я в тебя не вцеплялся. Не хочешь – я всё уберу, и ничего не останется на память. Как хочешь. – И он начал сматывать микрофон. Маруся его остановила.

- Ну, ладно, прости, начинай свою запись.

- Начинаю. - Иван откашлялся. – Мария Николаевна! Расскажите нам о себе, о своей жизни, кто вы, где родились, учились, работали… - Он нажал кнопку записи и махнул рукой.

Маруся взглянула на сына и, не отрывая глаз от него, заговорила негромко:

- Я – Бродова Мария Николаевна, в девичестве Нестерова родилась четырнадцатого октября тысяча девятьсот двадцать седьмого года в деревне Устьи… - И глядя на сына, не торопясь, стала рассказывать о матери и отце, братьях, о том, как началась война и так далее, поведав ему о себе всё, что вы уже  прочитали в романе. Когда первая сторона кассеты подходила к концу, Иван замахал руками, показав, что надо остановиться. Перевернул кассету, и Маруся продолжила рассказ. Она разгорячилась от своего повествования, хотя и говорила неспеша, попросила воды. Сделав несколько глотков, сказала:

- Ну, я ещё маленько расскажу и всё. Но «маленько» как раз хватило на вторую половину кассеты.

- Спасибо, мама, - сказал Иван, - Гришка приедет, тогда послушаем, как записалось.

- Сынок, ты иди к себе или куда тебе ещё надо, мне встать нужно.

Она оделась и вышла на крыльцо, присела погреться на августовском солнышке. Месяц только начался, ещё пылали флоксы, Маруся смотрела на пристройки, палисадник с цветами, на солнечные шарики золотых шаров, густо растущих вдоль забора  между кустов сирени. В спину ей (она это чувствовала), как живой, дышал дом родной. И всё это ей предстояло через три недели оставить. Ох, кабы не нужда, никуда бы я не двинулась отсюда, никогда и ни за что, ни за какие коврижки. Ох, коврижки, кстати, надо что-нибудь напечь с собой, на первые дни жизни на новом месте. Яблоки вон падают, наварю варенья с собой и повидла,  напеку пирогов. Да, на три года не напасёшься. Да хотя  бы  и     

                                                               179

на год. Слава Богу,   летом будем здесь. Она вздохнула, достала платок, вытерла слёзы в уголках глаз. Тут Иван подошёл.

- Ма, почему сидишь здесь. Тебе лежать ещё надо.

- Нет уж, сынок, лежать будем там, - она махнула рукой в сторону кладбища. – Набери-ка мне яблок побольше. Пойду обед готовить. Некогда в постелях валяться.

                                                *       *       *

Бродовы обедали и слушали запись, сделанную Иваном утром. Маруся свой голос не узнавала, слушала и ахала, и смахивала слёзы платком.

 Братья внимали по-разному: Иван помалкивал, поглядывая на мать; Гришка острил и посмеивался. К чаю Маруся испекла большой пирог с яблоками, традиционную плетёнку: ребята на неё набросились, как будто и не обедали. Маруся засмеялась. Гришка с набитым ртом взглянул на неё и вздёрнул подбородок: чего ты, мол?

- Накинулись на пирог будто голодные военные детишки, - пояснила она.

_ Вкусна-а, - ответил Ванька, - раньше ты ничего такого не пекла.

- Прошлый год неяблочный был, а что ели в позапрошлом, вы забыли. Ешьте, ешьте, хоть весь. Я завтра ещё испеку, благо яблок завались.

- Я козе яблок отнесу на прощанье, - сказал Гришка.

- Я ей и так падалицу скармливаю.

Ребята захохотали.

- Не нашей Симке, а другой, Серафиме, завклубом, - давился пирогом Гришка.

- Давно пора, - согласилась Маруся. – Сходи к ней, повинись. Ведь из-за твоей глупости мы дом родной бросаем.

- Нет, Мария  Николаевна, тут ты не права. – Гришка начал в привычном своём ключе. – СПТУ – в плане наших жизненных принципов. Мы давно решили: надо побыстрей  деньги в дом приносить, жить получше…

- А то плохо живём, - перебила его мать.

- Нет, дай договорить. Жить получше и помогать тебе, или совсем освободить тебя от тяжёлой работы. Хватит тебе пахать ради нас, пора нам подключаться.

- Ох, какие же вы глупые, вы же мне не в тягость, - Маруся полезла в карман халата за платком; Гришка своим выступлением довёл мать до слёз.

- А что, мам, мы будем вкалывать, а ты отдыхать да пироги нам печь. Во заживём!

- Дурачки вы ещё,  мальчишки. Без работы люди чахнут и быстро уходят.

- Куда? – не понял Гришка.

- Куда, куда, - на тот свет! – одёрнул его Иван и постучал себе пальцем по голове. – Включай соображаловку.

- А от работы, как в народе говорят, лошади… это, ну, в общем, сами понимаете.. – Гришке не хотелось завершать это присловье неуместным сейчас, как он понял, словом.

- Короче говоря, ты сходи к Юркиной и яблочек коричных снеси поболе. У неё сада нет. – Завершила разговор Маруся.

- Схожу, схожу, только сделаю кое-что и снесу, обещаю.

- Ну, чаю попили, мне лекарства принимать, а вам посуду мыть, помощники. Или что другое надумали?

- Надумали, Маруся. Давай песню твою любимую на плёнку запишем для музея?

- Ох, мучители, мать не жалеете. Я вот на вас пожалуюсь!

- Кому? Разве только Симке-козе, - брякнул Гришка. – И все трое замолчали вдруг, почувствовав пронзительную правду этой простой мысли: матери-одиночке жаловаться на сыновей некому. Пауза затягивалась, в доме воцарилась глухая тишина. Только неожиданно за печкой застрекотал сверчок.

- Кому?  –  Нарушила  молчанье  Маруся,  и  непонятно  было,  детям  она задавала  

                                                            177

вопрос или саму себя спрашивала. – Господу Богу пожалуюсь на вас, или отцу крёстному, чтобы он вас выпорол, безобразников. Хотя драть-то вас уже поздновато, мужики. Ну, давайте ваш агрегат, да со стола хотя бы уберите.

Для пробы записали один куплет «Калины», прослушали.

- Нормаль, - авторитетно заявил Иван.

- Только вы мне подпевайте с середины куплета, - попросила Маруся, - так мне легче, а то я волнуюсь, а мне волноваться нельзя.

- Давай отложим, - предложил Иван.

- Нет, нет, споём, а то когда ещё…

Попробовали ещё раз.

- Отлично, - заключил Иван, - можно записывать.

- Даже ещё лучше, - добавил Гришка.

- Только ты можешь проиграть начало? И гитару подстрой, третью струну, - приказал Иван.

- А как? Я забыл.

- Дай-ка сюда, - Иван подстроил гитару, - на, теперь хорель. Значит так, я нажимаю кнопку и машу рукой. Внимание! Поехали!

Иван махнул рукой, Гришка сделал проигрыш, Маруся запела, сыновья подхватили с третьей строчки… Ах, как славно запела семья! У Марии даже слёзы на глазах заблестели.

Песня кончилась, Иван выключил магнитофон, и снова в доме наступила тишина. Что произошло такое, чему подростки не могли даже названия дать, а Маруся обмирала от счастья, от разлившейся вокруг них Благодати, чувства единства, родства близких людей, чьи души объединила, слила, связала в единое целое песня.

«Хорошо-то как!» - подумала Маруся, а Ивану показалось, что она произнесла это вслух, и он негромко сказал: «Почаще бы так», поднял руку и ткнул пальцем перед собой, словно окно отворил.

И тут раздался стук в дверь, от которого все вздрогнули.

- Не заперто! – крикнул Гришка, и в дом вплыла Аграфена с блюдом пирогов.

- А я слышу – поют, да так хорошо! Праздник какой? И решила присоединиться. Угощайтесь, соседи дорогие, - и она поставила блюдо на стол.

- Нет, это мы репетируем отходную. Вот послушайте. Вань, давай, отмотай и проиграй. И они уже как слушатели внимали своим голосам из магнитофона.

- Ах, -  вздохнула Аграфена, - благодать! А ещё есть чего?

- Марусь,  пой свои посошки. – И они записали «По дороженьке одной…»

- Ванёк, запишем «Чёрного Ангела»? -  попросил Гришка.

- Запросто. Только сначала маленькая репетиция. Пой. – Гришка быстро исполнил проигрыш и запел, но не попал в тональность.

- Стоп! – скомандовал Иван, - давай сюда, - он взял у брата гитару, - вот, слушай. – И он запел первую строчку песни и в конце её резко скомандовал Гришке: - подпевай! – Гришка подхватил точно в тон. Иван вернул ему гитару. - сейчас попал. Так и пой.

Он надавил пальцем на клавишу и махнул рукой. И полилась знакомая песня. И женщины снова, как и раньше, вытирали глаза. Гришка разошёлся, потребовал «продолжения банкета», и они записали «Подруженьку гитару».

- Хороша песня! – похвалила Аграфена, - только, Гриша, спел бы чего повеселей.

- Это я, тёть Грунь, для вас с мамкой старался, а для плешки у костра у меня полно. Исполнить?

- Нет, Гриша, не стоит. Достаточно нам. Мы уже давно сидим, концерт слушаем. Вы, ребятки, наверное, уже и проголодались? – спросила Маруся.

- Есть маленько. Я всегда, как чаю или воды напьюсь, жрать хочу, - признался Гришка.

                                                             178

- Ну, и давайте ужинать Аграфениными пирогами. Ставьте чайник и котлеты подогрейте, огурцов достаньте. С чем пироги-то, Груня?

- А? – очнулась соседка.

- Пироги, спрашиваю,  с чем?

- С этой, как её, с капустой да рисом с яйцом начиняла.

- Вот и славно…