И пришёл новый день, а за ним другие, жизнь продолжалась. А Симкина бурная деятельность в поисках автора «скульптурного» антикультурного изделия привела лишь к расширению масштабов огласки, и об этой истории, как об анекдоте,  уже рассказывали не только во всех деревнях совхоза, но и в соседних хозяйствах и в пивной на Звенигородском рынке. Народ смеялся, история находила новые отклики и краски в фольклоре. Даже пацаны на реке у костра, не стесняясь девчонок, жарили под гитару:

Двухочковая коза

Вытаращила глаза:

- Это что за кавалер

Мне принёс в подарок х.р?!

Шматко убеждал Юркину:

- Не будируй этот вопрос, и о нём скоро забудут. Вернёшься из отпуска – и всё чин-чинарём будет. Жизнь им подбросит другую тему, новую кость и они будут глодать её, а эту выплюнут.

- Нет, я хочу найти негодяя и я найду его!

- Видишь ли, Сима, негодяя найти легко. Ясно, как день, что это кто-то из Бродовых, но они не сознáются. И я нашёл ключ к разгадке.

- Какой ключ?

- Он в слове «подарок». Мы выставили из клуба скульптурный портрет знатной труженицы животноводства, согласись, потрет замечательный, как и панно, - исключительно из-за твоего каприза. Упёрлась ты в эту Бродову, не знаю почему. И если ты помнишь, а я помню отлично, ты сказала на партбюро, что мы не выбрасываем бюст, а  отдаём его Бродовой в качестве подарка. Так?

- Да.

- А что написано на этом пенисе? – Эрик постучал пальцем по Гришкиному изделию, упакованному в газету. – Поняла, нет?

- Нет.

- Это тебе ответный подарок. Значит, его сделал кто-то из пацанов. Не доярка же малограмотная. А малолеток привлекать не станут. Самое большее, чего можно добиться – это штраф за моральный ущерб.

- Вот пусть мне мать их и заплатит.

- Симочка, лучше сказать не «мать их», а «их мать», так приличнее. Ты же всё-таки Заслуженный работник культуры.

- Я буду добиваться  через школу.

- Ну, флаг тебе в руки…

                                                             132

Ваня принёс Марусе записку от директора школы с просьбой явиться для беседы к 16 часам с обоими сыновьями обязательно (вручить записку Григорию Тамар  Николаевна  не  рискнула).  Маруся,  прочитав   вызов,  так  и   села   на  табуретку   около     

кухонного стола, зажав бумажку в руке.

- Что ж, сыновья мои непутёвые, пошли на расправу, доигрались вы до беды.

Гришка хмыкнул и заявил:

- Никуда я не пойду.

- Ловить тебя я не стану – не поймаю, вон какой вымахал, за руку не потащу. – Строго сказала Маруся. – И, повысив голос: - Пойдёшь, как миленький. Ты Бродов, а не шантрапа подзаборная. И не говори мне ничего! Сказано – пойдёшь, и пойдёшь, понятно?! Вот так. И ты, Ваня, собирайся. И ведите себя там с умом.

И они пришли в кабинет директора  школы к четырём часам, как было назначено. Там уже находились классный руководитель ребят словесница Людмила Сергеевна, завуч Ирина Александровна, учитель рисования и черчения Аркадий Георгиевич Петухов, Юркина и директор Тамар Николаевна Федянина.

 Бродова постучала в дверь, пропустила вперёд ребят и вошла вслед за ними, поздоровалась, как считала положенным: «Здравствуйте всем!»

- Добрый день, присоединяйтесь к нам, Мария Николаевна, - ответила приветливо Тамар Николаевна, - а вы, отроки, постойте. – Мария Николаевна, мы пригласили вас и наших учеников – ваших детей по всем нам известному делу для того, чтобы ещё раз расспросить Ивана и Григория в вашем присутствии. Вот, - она шумно  подвинула стоящее у неё на столе и упакованное в крафт-бумагу и увязанное шпагатом Гришкино изделие – об этом и пойдёт сейчас речь.

- А что о нём говорить, когда у нас  уже был обыск с допросом и милицией, только перепугали всех и перед соседями выставили как каких-то жуликов, ославили нас, кому на это жалобу писать?

- Вы не обижайтесь. Мы хотим поговорить в педагогическом кругу, а не в милицейском. Здесь сыщиков  и  прокуроров  нет,  одни  учителя  ваших  сыновей.  И беседа у нас должна быть мирной. Так что начнём. Я надеюсь, распаковывать сей прéдмет, - она сделала ударение на первом слоге, - нет надобности, все его видели, автор тем более. Ну, Иван Бродов, начнём с вас, молодой человек. Не вы ли сотворили эту, с позволения сказать, скульптуру?

- Какую? – удивился Иван.

- Вот эту! – Тамара Николаевна похлопала ладонью по упаковке. Петухов отвернулся, чтобы никто не увидел, как он беззвучно смеётся. Но плечи его выдали. – Аркадий Георгиевич! – призвала его к порядку директор, - держите себя в педагогических рамках.

- А что это? – спросил Иван. - Я не понимаю, о чём вы меня спрашиваете. Я ничего не видел. Вы мне покажите, я бы…

- Здесь не на что смотреть, одно безобразие, - резко оборвала его завуч.

- Ваня, - с упрёком сказала классная руководительница, словесница Людмила Сергеевна, - ты лепкой занимаешься в студии у Аркадия Георгиевича?

- Он бросил давно, - ответил за него успокоившийся Петухов.

- Я лепить не люблю. Вот если бы что-нибудь точить, ремонтировать, собирать…

- Значит, ты сам не лепишь, но помогал лепить брату? – провокационно спросила Юркина.

- Никому я не помогал. Это Гришка мне помогал, когда я  доделывал мамин музей.

- Что это ещё за музей? – удивилась Тамара Николаевна.

- Этот вопрос к делу не относится! Давайте по существу! – потребовала Серафима.

- Тогда ответь по существу ты, Григорий. Твоя работа? – и директор снова похлопала ладонью по упакованному фаллосу и тряханула короткой седой прической, подкрашенной синькой.

                                                            133

Плечи Петухова снова затряслись, прикрыла рукой рвущийся изо рта смех словесница.

- Аркадий Георгиевич, Людмила! – строго потребовала завуч, едва сдерживая улыбку.

- Я не понимаю, о чём идёт речь? – спросила Маруся.

- Вы разве не знаете, мы в вашем присутствии разбирали этот вопрос у вас во дворе, и вы не в курсе? – наехала на Бродову Юркина. – Святая простота! Вся деревня знает, а она нет!

- Из тех, кто там был, мне никто ничего не объяснил. А то, что вся деревня, а может, и район знает, не моя вина. Я к сплетням не прислушиваюсь и не рспространяю их.

- Хорошо! Иван и Григорий, прошу выйти в коридор. Вас пригласят, когда понадобитесь.

В отсутствие мальчишек Марусе объяснили, что скрывается под крафт-бумагой и даже  дали ей пощупать предмет, но распаковывать не стали. После этого вернули допрашиваемых в кабинет.

- Итак, Григорий, ты отрицаешь свою причастность к изготовлению сей скульптуры? – На этот раз директор не рискнула хвататься за упаковку руками, а ткнула в  неё карандашом.

- Ну, я не знаю, о чём вы говорите, - плаксиво забубнил Гришка, - дайте посмотреть.

- А ты не насмотрелся, когда лепил его? – рявкнула Серафима.

- Ничего я не лепил, я Ваньке помогал всё время,  уроки делал,  на хор и в студию ходил, на репетиции струнного оркестра, козу пас, в магазин бегал, картошку сажал… Я не знаю, что ещё? Почему меня тут допрашивают? – обратился он вдруг к матери. – Гагарина мы в изостудии лепим на конкурс, вон, спросите у Аркадия Георгиевича, сколько времени у нас Гагарин отнимает?

Петухов решил вмешаться:

- Гриша, упокойся, тебя никто не допрашивает, мы только выясняем, не ты ли изготовил из цементной смеси некий символ мужского достоинства. У некоторых из нас возникло подозрение, что автором мог быть ты, или, я обращаю на это ваше внимание, товарищи, кто-то из моей изостудии, точнее, каждый мог это сделать. Но если мои воспитанники работают над образами вождя, Юрия Гагарина, Александра Сергеевича Пушкина, они всецело поглощены этими великими образами и вряд ли кому из них придёт в голову заняться подобной ерундистикой. Её  мог изготовить любой деревенский Кулибин, умеющий держать в руках резец или топор.

- Я лепку из цементной смеси, как вы сказали, не знаю, мы не проходили, - глухо, под нос пробубнил Гришка.

- Причем здесь топор? – недоумённо спросила Ирина Александровна.

- Ирочка, дорогие коллеги, русский мужик может топором не только храм в Кижах построить, но и ложку вырезать стамеской, а уж такую штуку – и подавно, -  Петухов махнул рукой, - плёвое дело.

Речь художника возымела действие. Она несколько охладила следовательский пыл учителей.

- Так что же нам делать? – растерянно спросила классная руководительница.

- Исключить из школы. Обоих, чтобы другим это послужило уроком! – категорично заявила завуч.

«Тебе что ли слепить такой же?» - подумал Гришка и растянул рот в улыбке. А Ванька подумал, что брат это точно сделает, и тоже улыбнулся.

- И они ещё смеются! Вот, Тамара Николаевна, это они, точно они! – завопила Юркина.

                                                             134

- А  что  мы  приложим  к  решению  об исключении, когда пошлём  его в РОНО? –      

спросил Петухов, - сей аргумент в крафт-бумаге или его фотокопию?

- Ну, что же, - тихо проговорила Маруся, - исключайте, коли заслужили. Я думала, ещё годок проучатся у вас, восьмилетку закончат, и  определю  их  в  СПТУ. Значит, не судьба здесь закончить школу.   В колхоз Макарова пойду работать на ферму, тут дом продадим, там купим. А учёбу закончим в Звенигороде, чего уж там. Вы решайте тут без нас, мы вам уже, наверное, и не нужны, допрашивать больше не будете? Тогда мы пойдём. Спасибо вам. – Она встала, гордая, прямая, грудь высокая, значок лауреатский и орден на груди блестят. – Идёмте, сыночки, домой. – И Бродовы с независимым видом выплыли из кабинета.

Оставшиеся, поражённые речью Бродовой и её внушительной фигурой,  некоторое время молчали. Потом начали обсуждать ситуацию, в которой они оказались. Симка настаивала на исключении. Петухов заявил, что вопрос об исключении – это прерогатива педсовета. Тамар Николаевна обратилась к Юркиной:

- Серафима Симоновна! Это  вопрос школы, его, как правильно сказал товарищ Петухов, решает педсовет. Вы к решению, извините, не можете иметь никакого отношения. Ваше дело – изложить своё заявление на бумаге письменно, приложить к заявлению эту деталь, - она ткнула карандашом в обёртку бетонного фаллоса.

- Зачем? – удивилась Серафима.

- А  иначе  у  нас  не  будет основания  для  обсуждения  этого  вопроса  и  выработки  решения.  Завтра занесите мне заявление, а это, - и она снова ткнула карандашом в упакованную «скульптуру», - заберите пока.

Симка схватила в охапку улику, фыркнула и, возмущённая, выскочила за дверь…

Педсовет потребовал явить взору присутствующих улику; пришлось Тамаре Николаевне просить Петухова снять обёртку. Хохот в учительской был слышен в соседних домах; обсуждение прошло бурно. Так как никаких других улик, указывающих на автора, представлено не было, хотя почти все педагоги склонялись к тому, что от Григория Бродова и не такое можно ожидать, решили оставить братьев в школе, но… Вот на этом самом «но» и застряли: какое-то наказание надо было всё-таки  вынести. Надо. Но на каком основании? Плохо учатся? Оставить их на второй год? Но двоек у них нет. Нет и в этом году экзаменов, чтобы можно было завалить их и исключить. Проступков тяжких по школе за ними не числилось. Иван вообще был тихарь, не придерёшься. Гришка драчун известный, но в этом учебном году в серьёзных баталиях уличён не был, как и в пьянстве или в курении, за воровство не привлекался. Ничего криминального, чист Григорий Бродов перед школой, а за трояки и редкие четвёрки из школ не выгоняют, и перевести некуда. Одна школа на весь совхоз.

- Поставьте им обоим годовые двойки по прилежанию, и дело с концом, - предложил Петухов.

- И я влеплю им годовые пары по математике как тугосоображающим и заставлю пересдать её осенью. – Подключилась математичка Оксана Викторовна.

Тамара Николаевна облегчённо вздохнула:

- Слава те Господи, договорились. А что мы ответим Юркиной на её заявление?

- А вы, Тамара Николаевна, напишите ей так: «Первое: школа не обладает фактами, подтверждающими авторство ученика 7 класса Григория Бродова в изготовлении представленного вами предмета. Второе: школа – учреждение Министерства просвещения и не занимается вопросами, свойственными Министерствам юстиции и внутренних дел». И пусть она оставит нас в покое и обращается в соответствующие инстанции.

                                                                   125

- Кто за это предложение? – Спросила директор. – Единогласно. Ирина Александровна, внесите  результаты голосования в протокол педсовета и подготовьте для Юркиной выписку из протокола.

- Аркадий Георгиевич, вы не могли бы изложить письменно то, что вы сейчас очень хорошо сказали? – попросила завуч Петухова.

- С превеликим удовольствием! – он вырвал из блокнота листочек и протянул его Ирине Александровне.

- Ну, всё что ли? – недовольным голосом спросил кто-то.

- Да, да, конечно, все свободны, товарищи.

Юркина бушевала, но ничего не смогла сделать. Участковый отказался:

- Не буду я, Серафима Симоновна, тратить время не мелочёвку. Некогда. И не обращайтесь никуда, только смеяться будут.

- А отпечатки пальцев?!

- Какие отпечатки? Там их куча – и ваши, и мои, Шматко, и всех, кто за этот член держался. Со всех надо брать отпечатки, а с кого ещё, разве упомнишь? А потом с этого самого члена их снимать, сравнивать – хлопотное дело. Овчинка выделки не стоит. Кстати, я  через лупу осмотрел скульптуру вашу, нет на ней детских отпечатков. Так что не советую…

Шматко сумел её угомонить только тем, что предложил ей готовить программу, посвящённую Московской Олимпиаде.