А Гришка уже перегорел. Он так жаждал похвалы за содеянное – немедленно, вынь да положь, как говорится, но похвалу спустили на тормозах, и желание погасло, потому что он считал, что всё уже сделал, как надо, а тут…   Даже идея с газетой его не зажгла. Он уже горел другим замыслом, и ему не терпелось заняться его материальным воплощением.

Доведением  музея  до  кондиции  занялся  Ваня.  Работал,  не  торопясь,  расспрашивал  Марусю,  у Леонида Ивановича выпросил старую пишущую машинку, печатал на ней биографию матери, комментарии к экспонатам, подписи к ним.

А Гришка трудился над чем-то во второй половине пристройки, там, где когда-то в творческом восторге ваял портрет Маруси Аркадий Бродкин. Ни мать, ни брата – никого не пускал в «мастерскую», прятал подальше своё изделие в углу за старыми вещами и запирал дверь на увесистый замок, а ключ носил на бечёвке на шее. Гришка ваял! Поначалу он собрал весь оставшийся в доме пластилин, но его оказалось недостаточно. Тогда  он   накопал   глины   в   яме   на   берегу   Москвы,   мучился   в   поисках   нужной

                                                             122

замеса, достиг требуемого состояния и сотворил задуманное. Но изделие Григория Бродова быстро высохло и растрескалось, к его огорчению, но он не впал в отчаяние.

Он думал, думал и додумался: надо найти учебник по изготовлению лепных изделий. Да, но придётся ехать в Москву  искать по магазинам или записаться в библиотеку имен Ленина. Нет, это нереально. Думай, Чёрный Пёс, думай. Кстати, с лёгкой руки стервы Юркиной эта кличка прилипла  к  Гришке,  но  так  как  наличие  двух

слов в кликухе считалось излишне много, слово «пёс» быстро отпало и осталось одно: «Чёрный». Думай, Чёрный, думай.

О,  цемент!  Упёр  в строительной бригаде полмешка цемента, замесил, вылепил –

опять  трещина!  Как же  я  сразу  не допёр!   Надо   проконсультироваться   у   Петухова, руководителя изостудии в клубе; там Гришка увлечённо занимался коллективным сотворением лепного образа Ленина под руководством Аркадия Георгиевича, школьного учителя рисования. Помчался к нему, стал расспрашивать.

- А тебе зачем? – спросил Аркадий Георгиевич.

- Мне интересно, как мамкин бюст делался. Он из чего, из гипса? А как из него лепить?

- Из гипса не лепят, из него отливают в форму. Сначала лепят из глины…

- А она трескается.

- Из специальной глины, её укрывают мокрой мешковиной. Потом изготавливается форма. Для бюста – проще простого. Надо сделать так… - и он принялся подробно объяснять Григорию технологию изготовлении формы.

Гришка слушал, замерев, не пропустил ни одной детали.  Вздохнул:

- Как долго.

- Без труда не вытащишь рыбки из пруда. Искусство требует жертв. И терпения, - заученно отреагировал учитель.

- А из цемента можно?

- Из раствора. Один цемент может дать трещину, когда высохнет, нужно смешать с песком, одна доля цемента, три доли песка. И хорошо для связки добавить клей: бустилат или ПВА, ну и воды, конечно. А ты что лепить собрался?

- Да так, ерунду всякую, фрукты, овощи… Интересно, - тут же соврал юный ваятель.

- Ну-ну, успеха тебе.

- А если гипс не лить, а замесить густо?

- Не успеешь слепить, как он застынет. Нет, надо развести достаточно жидко, до сметанообразного состояния и быстро залить его в заранее приготовленную форму. Понятно?..

Гришка пополнил запасы цемента, приволок полведра песка с какой-то стройки, там же надыбал и полбанки бустилата и сначала замесил пробный густой рабочий раствор в консервной банке, слепил птичку. Она быстро высохла, и Гришка убедился, что он на правильном пути. Гипс – ну его на фиг, долгая процедура, а ему хотелось, чтобы всё немедленно и сразу.

И начинающий скульптор Григорий Бродов, ученик Петухова, руководителя клубного изокружка, где всей студией они лепили голову вождя пролетариата для выставки,  приступил к реализации своего творческого замысла. Он воплощал его лихорадочно, быстро, от возбуждения шмыгая носом. Что же он творил? Гришка изваял торчащий вертикально здоровенный мужской детородный орган, опирающийся на пару дарованных ему природой семенных хранилищ. Всё это хозяйство покоилось на бетонном основании, органично     завершающем композицию и составляющем  с ней единое целое.

Всё это располагалось на куске фанеры. Гришка осторожно поднял своё произведение  и  полез   по    лестнице,  заранее  приставленной   к  потолочной  балке,  и

                                                             123

поставил на неё фанеру. Здесь, по расчёту автора, изделие никто не увидит, к завтрашнему дню оно подсохнет, конечно, подсохнет, не велика фигура, и будет готово к покраске. Он прикрыл своё творение тряпицей, лестницу перенёс к стене, покинул пристройку и навесил на дверь замок. И слава случаю, никому ничего до следующего дня в пристройке не понадобилось.

Назавтра весеннее солнце жарило крышу пристройки весь день. Гришка проверил изделие – готово, трещин нет, можно красить. Гуашь уже приготовлена, он осторожно снял с балки бетонный фаллос, поставил его на стол и взялся за кисть. Красил и хихикал, сочиняя частушку: «Тáрам- пá-рам нашей Симке, // Тáрам-пáрам-пáрам спец, //Тарам-парам, блин, ботинки, //Тарам-парам огурец, мец-мец-мец! Наконец, сложилось:

Ездит хахаль к нашей Симке,

По культуре главный спец.

Носит жёлтые ботинки

И в портфеле бутылец.                            

Ботинки у Шматко и вправду были жёлтые: сидя в первом ряду на концерте нога на ногу, он выставлял жёлтую обувку чуть ли не под нос выступающим. Гришка это подметил точно.

На другой день Гришка - Чёрный Пёс примчался из школы, сорвал со стены гитару, в старую материну хозяйственную сумку, висевшую на стене в пристройке, погрузил «скульптуру» и чуть ли не вприпрыжку понёсся в клуб на занятия струнного оркестра. Прибежал заранее, поставил гитару в угол и выскользнул в коридор. Тихо, не топоча, подошёл к кабинету Юркиной. Ключ торчал в двери. «Ага, там!» - Гришка осторожно приоткрыл дверь: никого. Серафима работала над отчётом о работе клуба, у неё возникли вопросы к руководителю студии народных танцев, и она пошла к нему.

Гришка мгновенно оказался около стола, быстро водрузил на него «скульптуру» и вылетел в коридор. Пусто. Через минуту он уже как ни в чём не бывало бренчал на гитаре. Как раз стали подходить оркестранты – привет - привет, здорово, Чёрный, и вдруг!

И вдруг раздался страшный крик из кабинета Юркиной. Все, кто был в этот момент в клубе, бросились туда и Гришка вместе со всеми.

- Что, что, что, Серафима Симоновна?! Что с вами?! – вбежали в кабинет руководители и члены студий и кружков. Что случилось?! ЭсэС (была  у неё ещё кличка  Херосима) стояла у стола и что-то прикрывала  развёрнутой газетой.

- Стоять! Не подходить! – рявкнула ЭсэС так, что все вздрогнули и остановились. – Ничего не произошло. Разберёмся! Все по местам! Продолжайте занятия! – Ну и все подчинились её команде.

А Юркина, запеленав в газету бетонную штуковину, понеслась в школу. Она влетела в кабинет директора, грохнула «скульптуру» ей на стол и сорвала газету.

Директриса глянула, взвизгнула и подпрыгнула на стуле.

- Что это?! – завопила она, двигая очки по носу, чтобы лучше видеть. - Откуда это у вас?!

- Это я вас хочу спросить, что это, а откуда – ясно откуда, от вас, из школы, кто-то из учеников… Я могу догадаться, кто, надо только этого скульптора вывести на чистую воду. И выгнать из школы.

- Исключить, - поправила директор.

- Мне всё равно, не до тонкостей терминологии.

- Серафима Симоновна, если вы считаете, что это кто-то из воспитанников нашей школы, то сотворена сия пошлость у вас в клубе, в изостудии. Идёмте к Петухову!

Юркина  сгребла в охапку вместе с газетой «подарок» (автор забыл сообщить, что на фаллосе красовалась надпись: «Подарок Симке»).

– Где Петухов?!

                                                             124

- В учительской, у нас сейчас должен начаться педсовет по предстоящим экзаменам и выпускному вечеру.

- Пошли! – Серафима рванулась к дверям.

- Погодите! – попыталась было остановить её директриса, да где там.

Юркина и без неё знала, где учительская. Она была в таком запале, что ни о чём не подумав, влетела в учительскую и поставила Гришкин подарок под нос Петухову.

- Что это? Кто это? – опять начала с нервным криком Херосима.

Петухов был не из тех, кого можно было чем-либо удивить, напугать или обескуражить. К тому же он не был лишён юмора.

- Что ЭТО? – Он сделал акцент на «ЭТО». – Это подарок вам, Серафима Симоновна. – Тут же написано. – Общий смех.

- Не придуривайтесь, Аркадий Георгиевич! – Насела на него Юркина. – Как это называется?

- Это фаллос, скульптура из… - он постучал по фаллосу чайной ложкой, вынув её из стакана, - из гипса или бетона и раскрашенная гуашью. Этих фаллосов в мире изготавливается множество. Самый большой – в Индии, огромный столп, ему поклоняются как символу продолжения рода. К нему едут поклониться со всего света женщины, желающие иметь детей. Существует поверье, что для этого надо прикоснуться к нему рукой. А вам теперь нет нужды ехать в далёкую Индию, у вас есть персональный фаллос. Но прикоснуться к нему может каждая желающая. – Он поднял изделие и протянул его педагогиням: - Ну, кто? – Они со смехом отпрянули, кто-то крикнул: «Пошёл к чёрту!»

- Не надо ёрничать, Аркадий. Кто из вашей студии мог выполнить это безобразие?

- Это не совсем безобразие, я же объяснил. Хотя выполнено явно в спешке, наспех, в общем, и покрашено так, на троечку с минусом…

- Прекратите, Петухов! – оборвала его директор школы. – Ваши предположения об авторе?

Аркадию Георгиевичу не надо было ломать голову, гадать, кто мог сотворить такой «подарок» для мадам ЭсэС. Он же совсем недавно консультировал Григория Бродова, своего любимого ученика.

- Понятия не имею, Тамара Николаевна. – Ответил он невозмутимо, а сам подумал, что не дадут парню доучиться, если дознаются, оголтелые бабцы.

- Это Гришка Бродов, Пёс Чёрный, да? – наседала Юркина.

- Гриша способный юноша. Ему некогда заниматься всякими глупостями, он с группой студийцев работал над бюстом Владимира Ильича Ленина к его стадесятилетию, под моим, конечно, строгим присмотром, сейчас лепят Гагарина к двадцатилетию его полёта в космос, им некогда заниматься ерундой.

- Это не ерунда! Я это дело так не оставлю! Я следователя подключу! – бушевала завклубом.

- Это ведь чья-то злая, не спорю, шутка. Так и отнеситесь к ней. Расколотите его, - он опять постучал ложечкой по изделию, - и выбросите на помойку.

- Ещё чего! – Юркина сгребла «подарок» со стола, кое-как прикрыла его газетой. – Это вещественное доказательство. И мы найдём преступника! – И вылетела из учительской.

Старушка-анатомичка с пучком седых волос и стальными зубами чиркнула спичкой, прикуривая, потом загнала папиросу в угол рта и произнесла ей вслед прокуренным басовитым голосом:

- Ненормальная коза с х..м! - И в учительской от смеха чуть не вылетели стёкла.

- Ну, довольно развлечений, у нас сегодня педсовет, не забыли? Прошу ко мне в кабинет. – И Тамара Николаевна Федянина направилась к своему рабочему месту.

Про Ленина Петухов не наврал, так оно и было; он и маленькую информацию напечатал  в  районной  газетке  с   внушительным  заголовком:   «Школьная  Лениниана»

                                                            125

(рабочее название в черновом варианте у него было другое: «Дети лепят вождя»), и выставил бюст на конкурс молодёжных работ к 110-летию Ленина, и получила студия за эту работу диплом 1-й степени.

На другой день он пригласил Гришку в каморку, где у него хранились всяческие пособия по рисованию и черчению, и наставил его:

- Вот что, Григорий, у тебя дома остались материалы после того, как ты  вылепил член с яйцами?

- Да я не…

- Не  отпирайся,  я  знаю,  что это  ты. Пока знаю только я. Юркина не остановится.   

Немедленно убери все следы, выброси, сожги, закопай, как хочешь, но чтобы у тебя ничего не нашли. Даже краски и кисти, даже банку, где ты кисти  отмывал, даже тряпку, которой ты их вытирал. Понял? Иди! И мне твои оправдания не нужны. Я просто не хочу, чтобы ты вылетел из школы.