Глава 26.
Рассчитался совхоз со студентами хорошо: за лесоповал, за монтаж клеточных батарей на птичнике – по рабочим нормам; за наглядку, портреты передовиков, панно – по договорённости, кому, сколько; только просили, чтобы никому - ни-ни – не разглашали. А деньги в советское время находили просто: на наглядку разрешалось тратить копейки, хотя за неё с парткомов и партбюро спрос был строгий; так вот, директор собрал всех главных и некоторых не главных, но приближённых специалистов и доверенных и проверенных лиц и переговорил с ними кое о чём. Потом выписал всем премии за успешные производственные показатели в сентябре, они принесли ему эти денежки, он
42
каждому из его пачки выдал по двадцатке как утешительную премию, а остальными расплатился с художниками. Вот и вся арифметика.
Лашков вручил деньги Просторову, а тот написал расписку, сколько и за какие работы получена эта сумма. И рассчитался с теми студентами, которые участвовали в оформлении клуба. Все остались довольны.
- А тебе, Брод, жаловаться нечего, ты при хороших деньгах.
-А я разве жаловался, Косяк? – Сделал удивленное лицо Аркадий и, смеясь, добавил:
Мы пойдём сначала прямо,
А потом и так, и сяк.
Нет лучше имени Абрама,
Нет лучше прозвища: Косяк!
И, пританцовывая, отплыл от Косякова, помахивая носовым платочком.
- Ну, чё, братва? – спросил Кравчёнок. - Прощальный бал даём? Тогда скидываемся. По сколько?
Решили, по сколько, скинулись. Бродкин предложил такое расписание дня:
- Завтра с утра – за грибами. Потом футбол. Затем танцы! А мы с Марусей готовим закусь!
- Послушайте, - предложил Просторов. – Надо подарок сделать хозяйке на прощание. Приняв воцарившееся молчание за знак согласия, сказал: «Пошли», - и первым, покинув подворье, направился в магазин «Сельпо».
Там кроме конфет и тухнущих в бочке морских окуней, водки и трёх томов Флобера ничего не было.
- Давайте купим ей «Мадам Бовари», пусть поплачет над несчастной любовью, наверняка ведь не читала.
- Хорошо, берём. Ещё что?
- А что у вас кроме хозяйственного мыла есть интересного? – спросил Косяков продавщицу. – Что вон там на полке лежит?
- Платки павлопосадские.
- А покажите-ка.
Продавщица развернула павлопосадскую красу.
- Ну-ка, на себя накиньте. Шикарно. Берём! О, и не дорого!
Подарки спрятали до завтра.
А Бродкин набрал в клубе ненужных старых газет, нарвал их клочками и замочил в тазу. И стал лепить их на своё глиняное произведение в несколько слоёв.
- Это зачем? – поинтересовалась Маруся.
- Высохнет, аккуратно потом корку эту разрежу, сниму с головы и снова склею, получится форма. В неё через горло залью гипс, а когда он засохнет, затвердеет, снова разрежу газетную оболочку пополам, аккуратно сниму – и готово, пожалуйте бриться, то есть зачищать шов. Если непонятно, покажу, когда сделаю. И станете вы, Мария Николаевна, белоснежной Устьинской мадонной, понятно? Давайте, помогайте мне, если время есть. И они чуть не до темна обклеивали мокрыми кусочками газет глиняную Марусю.