Аркадий, хотя его и звали, не пошёл.

- Мария Николаевна, а свет в моём жилище есть?

- Конечно, только он включается с моей стороны. Свет нужен? – поинтересовалась Маруся.

- Да, - кивнул в нетерпении новоявленный скульптор.

- Я зажгу тогда, а как захочешь погасить, стукни в стенку, я выключу. – Она пошла к себе и в Аркашкиной каморке вспыхнула тусклая лампочка.

- А поярче лампочки нет? – крикнул он через стенку.

- Где-то была, сейчас посмотрю. – И она через пару минут принесла  ему стосвечовую лампочку. – Вот, - протянула её Аркадию.

- Он вывернул платком тусклятину и ввернул принесённую лампочку.  Вспыхнул яркий свет, озаривший всю пристройку, в которой творил Бродкин.

- Другое дело! А ты мне не попозируешь? – попросил Аркадий, суетясь возле глиняной заготовки-болванки, - чуть-чуть, с полчасика?

- Да у тебя  же фото есть.

- Живьём лучше, так душа модели видна! – Солидно изрёк Аркадий и стал делать наброски грифелем на листе, прикреплённом к мольберту. А Марусю усадил на табуретку.

- А что это у тебя? – Маруся кивнула в сторону прикрытого мокрой мешковиной комка глины.

                                                                37

Аркадий черпанул несколько пригоршней  воды и  полил сверху  мешковину:

- Пока секрет. Тсс, никому! Это будет нечто! Сюрприз!

- Это где ж ты такую раму взял? – поинтересовалась Маруся.

- Да в сарае у вас подобрал материал и сколотил. Извини, будем прощаться, разломаю.

- Да что уж, коли надо, - она улыбнулась.

- Вот-вот! Вот так задержи улыбку, молодец, Марусечка, молодец!

- А ты в Москве где живёшь? – спросила Маруся.

- У родителей.

- А кто мать-отец?

- Мать врач-педиатр.

- Это чего?

- Детский врач. Отец – скульптор.

- Понятно, как этот, что в кино видела, Коньков с бородой.

- Конёнков, -  уточнил, сдерживая смех, Аркадий. - Это большой мастер, настоящий художник, талант.

- А отец твой что? Не очень большой?

- Каждый делает своё дело, в своей отрасли, так сказать. Мой папаша скульптор-мемориалист, он специализируется на памятниках.

- А-а, - неуверенно протянула Мария, не очень понимая Аркадия.

- Сейчас не разговаривай немного, я закончу. Так, спасибо. Завтра найди с полчасика  мне ещё попозировать.

- А я завтра выходная, вот как. Можно и это, попозировать.

- Замечательно. А сейчас ты, Маруся, ничего что я с тобой на ты? – Маруся махнула рукой,  ничего, мол, - ты свободна,  и всё отлично,  хорель, как говорил друг моего детства Минька  Путинцев.

Маруся пошла в дом готовить ужин, а Бродкин снял с заготовки мешковину и впился пальцами в глину чуть ли не рыча от удовольствия, как щенок в мозговую кость. Им же рожденный замысел держал его в плену экстаза.

Через какое-то время он вбежал к Марусе на кухню. Она ела жареную картошку с солёной рыбой, кажется, со скумбрией.

- Будешь? – она показала рукой на сковородку.

- Ага! – глотая слюну, ответил Аркашка. И тут же поправился. – Я не за этим. Я хотел спросить, у вас в совхозе есть гипс?

- Гипс? Его по полям разбрасывают, почву раскисляют. На складу есть, наверное. А чё?

- Да ничё. Для дела надо. А у кого можно спросить?

- А много ли надо? Мешок? У нас он в бумажных мешках.

- Мешок сгодится.

- Поговори с Петрушкиным.

Через день на Марусино подворье прикатило самоходное шасси с мешок гипса в кузове и сидящим в нём заказчиком. Аркадий заволок мешок  в свою «мастерскую».

Он разрывался на части. Панно утвердили на художественном совете – там присутствовали завклубом, директор совхоза,  парторг и председатель месткома, председатель сельсовета, все главные специалисты хозяйства, комсорг и прочий руководящий народ. Аркадий так омолодил в эскизе свою героиню, что никто  не заметил её сходства с Бродовой. Только кто-то сказал: «Ой, она прямо как наша, совхозная!» Все эскизы были подписаны с замечаниями, о которых Просторов клятвенно заверил, что всё будет исправлено.

Значит, надо было готовить стены фойе, штукатурить заново (эту работу совхоз брал  на  себя),  потом  переносить  изображение  с  эскиза  на стену, а эта работа нелёгкая.  

                                                                38

Эпидиаскопа в клубе не было. Прибегли к известной технологии: эскиз разбивается на клетки, далее под такое же число клеток, но в масштабе, размечается стена, грифелем переносится контурный рисунок, детали, наносятся тени и только потом работают красками, «красят».

А Бродкину когда же портреты передовиков отрисовывать? Вот он и разрывался между клубом и подворьем, где не успевал творить главное – скульптурный портрет Маруси, только что и смачивал мешковину. Однокашники предложили ему помощь: давай, мол,  мы перенесём по клеточкам образ, а ты подправишь, если что не так.

- Ладно, вот подготовят стены, и через пару-тройку дней начнём. – Согласился Аркадий и помчался работать портреты. Но сначала усадил Марусю в нужном ему ракурсе и начал колдовать над глиняной болванкой.

Глина послушно таяла в его руках, он убирал её шпателем в одних местах и добавлял в других, разглаживая глину пальцами. Когда он начинал колдовать над глиняным бюстом Маруси (а было уже ясно, что это её погрудный скульптурный портрет), то приходил в неистовое возбуждение, как молодой муж в первую брачную ночь. Он постанывал от распиравших его чувств, как в оргазме. И хотелось мять глину ещё и ещё…

Авторское отступление

Он никогда не думал о счастье. Но если бы его сейчас спросили: «Что такое счастье?» - он бы, давя и поглаживая влажный комок глины, сказал бы, указав на него: «Да вот же оно». Никогда потом в жизни никто не задавал Аркадию такого вопроса, и ничто перед ним его не ставило.

Никогда не приходилось размышлять на эту тему и старшему Бродкину. Да и зачем? Он не мучился сомнениями по этому поводу. Будут бабки, будет и счастье. Делай гешефт и окунайся в счастье; стань удачливым гешефтмахером и забудешь о бедности.

А что бы мог сказать о счастье Юрка Голубев? Для него счастьем была Победа. И неожиданным счастьем, подарком судьбы – то, что он вернулся с войны живым. Другого счастья он не знал, а ведал только одно: Победа – это праздник его жизни. Вот и жгла его страсть этого необъёмного, неохватного и неуправляемого счастья. И пытался он утолить эту страсть стаканом вина и женской лаской, которая была неуловима и неподвластна, как Победа. А всё остальное, что он делал в жизни – это приложение к заслуженному счастью. И Любил он повторять в порывах отчаяния: «Всё – зола!»

Мечтал ли о счастье Степан Бродов? Его мечта была проста и конкретна: Победа. Но взорвал мечту фаустпатроном немецкий пацан…

А посещала ли когда мысль о счастье Марусю? Она её не посещала, а жила в ней с самого начала: о счастливой жизни со Степаном, о его возвращении с войны - встреча, объятия, слёзы, праздник… Дальше она не позволяла себе фантазировать. А когда поняла, что Степан не вернётся, в душе её произошла мгновенная замена: она ждала свершения напророченного ей во сне Степаном. И жила этим, и думала, что должно же всё-таки исполниться её счастье…

            Может возникнуть вопрос: а что думает автор о счастье? А что думаете о нём вы, дорогие читатели? Это главнее вопроса к автору.