Бытовало в советское время правило: горожане помогали селянам убирать урожай на добровольно-принудительной основе. С зерновыми обычно управлялись сами. Иногда из южных областей приезжали подзаработать на жатве да молотьбе комбайнёры, это правило было больше для целины: туда, в казахстанские степи устремлялись охочие до заработка механизаторы не высокого, как правило,  класса. Асы комбайновой уборки почему-то туда не стремились, они намолачивали и умолачивались достаточно на своих полях. А вот «стебари», как их называли свои же,  те слетались на жатву целинную, как грачи на пахоту. Возьмёт такой грач комбайн, выжмет из него всё, что сможет, растрындычит его в прах и бросит в поле. На стан его притащит какой-нибудь Мишка-бригадир, матерясь в адрес молотильщика. А к новой жатве приезжали мы, студенты МИМЭСХа, нам давали один комбайн на двоих, и мы доводили его до рабочего состояния, тоже матерясь в адрес прошлогоднего молотильщика и сбивая косточки на пальцах в кровь  о стальное тело агрегата, так как ключи гаечные из мягкой стали часто срывались при затяжке гаек.

Нет, мы о другом – об уборке картошки. С заводов работяги, из НИИ учёный люд и, конечно, из вузов студенты, с бору по сосенке – вот вам и трудовая армия, о которой мечтал Троцкий. Поселяли городских где как: хорошо в домах у одиноких, не то в сараях, какие-нибудь склады оборудовали и т. д. Вспомните и добавьте, если автор не договорил.

А почему так? Почему своими силами не удавалось убрать весь урожай картофеля и овощей? Во-первых, планы посадки росли, потому как картошки требовалось всё больше. Брали повышенные обязательства, рапортовали о досрочном завершении посадочно-посевной компании, получали награды. Да, представьте себе, не за урожай в закромах, а за его закладку в почву. Запихнули в землю – и ладно, полная лафа, потом разберёмся. А к осени поднималась тревога: урожай подрос и о-го-го какой, радоваться надо, а как убирать? Техники маловато, да и та рассыпалась на ходу, не заехав ещё в борозды, как картофелеуборочный комбайн за воротами завода-изготовителя; было, было, рассказывали работники конструкторского бюро. Если бы нашу сельскохозяйственную технику делали оборонные заводы со своим металлом и требованиями к качеству, мы были бы впереди планеты всей.

Но только всего один раз сделали  в каком-то ящике  копию шведской центробежной сеялки, в порядке шефства. Завод заставил переделать все чертежи под строгие допуски оборонки. Собрали сеялку, и она работала в поле, как часы. Запустили серию таких сеялок на каком-то «Сельмаше» по допускам «плюс-минус лапоть», а весь материал – черный металл типа Сталь-3, и вся серия пошла в утиль.

Некоторые ушлые председатели колхозов (директора совхозов за это могли пойти по уголовке) приглашали всех желающих на уборку: девять мешков собрал – десятый твой. Материальная заинтересованность такая срабатывала мгновенно, как и на уборке клубники. Увы, партийные органы бдили и всякую коммерческую инициативу пресекали, считая это воровством.  Но колхоз ведь не государственное предприятие, он, вроде, хозяин  своей  земли  и   работы.  Да,  вроде,  это   правильно.  И   вот   так   один  мужик-  

                                                                27

председатель поплатился и партбилетом и должностью. А картошку-то убра-ал-таки! «А дураки,- как говорил герой фильма «Доживём до понедельника»», - остались в дураках». Но этот фильм ещё не сняли, Гоша Полонский еще сценария не написал, а только задумал.

Запрашивал о помощи горожан и совхоз имени генерала Анашкина, хотя дивизия  завсегда давала такую помощь устьинским аграриям. Ну, Юрий Голубев был руководителем смышлёным, он, исходя из профессий прибывших помощников, извлекал выгоду – и для хозяйства, и для себя. Прислали  как-то в совхоз сотрудников ВИЭСХа (Всесоюзного института электрификации сельского хозяйства), Голубев на базе этих учёных организовал для своих электриков курсы повышения квалификации и успешно повышал её в течение месяца и даже нашёл, чем заплатить преподавателям: прислал в институт машину с картошкой и овощами.

А в год, когда его сняли с должности, успел договориться с художественным училищем, рассчитывая улучшить качество наглядной агитации в совхозе, которая под рукой местного художника алкаша Володьки Бичугова не давала повода для похвал. Покидая свой пост, Голубев успел напомнить парторгу совхоза о заказе на училище, и в начале августе явилась в совхоз группа мастеров палитры. Третьекурсники уже умели всё, не умели только копать картошку, лес валить и крыть крыши шифером.

Эту бригаду и привёл парторг Петрушкин во двор Марусиного дома. Принимать гостей ей, живущей одиноко, не впервой, у них с матерью и райкомовские, и обкомовские останавливались, и артисты филармонии – кого только не заносила судьба на Нестеровский двор. А теперь уж и одна хозяйствовала Мария Бродова в доме – просторном да чистом, как не направить к ней гостей в первую очередь? Конечно, к Бродовой, к кому ж ещё?!

- Сколько вас, гости дорогие? – спросила хозяйка.

- Двадцать   два,   две    футбольные    команды!  –  Лихо    отрапортовал   кудрявый,   черноволосый  подвижный паренёк, который сразу бросился в глаза Марусе. «Армяшка что ли?» – подумалось ей. – Можем за ваш совхоз с любой командой сыграть. Товарищ парторг, запомните и учтите, что мы всё можем! – Добавил он и подкатил к Марусе: - Разрешите представиться: Аркадий Бродкин, профессиональный…

- Тренер, - добавил кто-то из студентов.

- Не, - не обиделся Аркадий, - не точно. Профессиональный еврей. А вот антисемитам соваться не советую для сохранения их лбов.

- А старший у вас есть? – Спросила Маруся.

- Конечно. - И вперёд выступил  солидный и спокойный крепыш.

- Как вас звать-величать? – Обратился к нему парторг Петрушкин.

- Сергей Просторов.

- Очень приятно, Петрушкин, Леонид Иванович, парторг, как вы уже поняли. Будете старостой и бригадиром.

- Это наш командир, он и капитан футбольной команды. Сыграем с вашими? – зачастил Аркадий.

- Остынь, Бродкин, не выступай, ещё успеешь. – Осадил его Просторов. – Нам как и где размещаться? – Поинтересовался  он у парторга и Маруси.

- Вот и я о том же. -  Сказала Маруся. – Петрушкин, кровати будут? Детя‛м на чём лежать прикажешь, не на голом же полу.

- Ах, вы дети, мои дети, дети малые мои! – Запел, приплясывая, Аркадий и погладил Просторова по голове. – Будешь лежать на своём «жеполу». – И взглянул на Марусю, а та залилась краской, поняв свою  оговорку.

- Двенадцать кроватей сейчас привезут из пионерского лагеря. – Не обращая на это внимания, ответил Леонид Иванович.

- Так… - Размышляла вслух Маруся. – Часть живёт в сарае, он не продувается, и полы   там   в   половине   сарая   теплые,   деревянные,  можно  настелить  матрасы  и  ещё

                                                                28

поставить пять кроватей. Остальные - в доме и в пристройке, с этой стороны размещайтесь, там тепло.

- А вы? - спросил старший.

- А я с другой стороны пристройки, через стенку с вами, к вам головой, у меня вход отдельный, со стороны огорода. Ну, располагайтесь, вон уличный умывальник, туалет в углу усадьбы, речка рядом. А я пойду, печь растоплю, да постряпаю вам чего-ничего.

- А чего «ничего»? – влез с вопросом Аркашка и засиял белозубой улыбкой. Помощник повара не требуется?

- Пойдем. Вам картошка сгодится?

- Сгодидзе! А огурчики е?

- В огороде еще есть.

- А солёненьких?

- В погребе.

- И грибочки?

- Ну, запытал. Полезешь в погреб за всем сам. А то вон в лес давайте по грибы, свежих нажарю.

- Погодь ты с грибами, Маша! Им завтрева на работу выходить, а тут ничего ещё не решено. – Студенты обступили Петрушкина.

- Перво-наперво надоть бригаду лесорубов сколотить, - рассуждал парторг, - самых крепких ребят, десять человек. Не волнуйтесь, - отсёк он возражения, - у вас десятник будет опытный, всё покажет, всему научит, не только технике безопасности.

- А остальные?

- Мы сейчас птичник монтируем, голландские клетки, туда человек семь выделяйте. А пятеро в клуб, на любимое вами занятие – краски разводить да кистями махать.

Ребята зашумели, выражая несогласие.

- Что же получается? -  Кипел Аркадий. – Мы валим лес задарма, выходит? Клетки монтируем за так, а за наглядку – пятак?

- А вы не кипятитесь, мастера. Вы то, что рисовать решили, панно, допустим, в клубе, обсудите сообча, а мы эти ваши…

- Эскизы, - вставил Аркадий.

- Ну, да, эскизы утвердим и валяйте, малюйте на здоровье, подменяя друг друга, меняйтесь по два, по три, осваивайте дела незнакомые, а знакомые-то сами пойдут. Вот так и решим, годится?

- Годидзе! – опять шутканул Аркашка, но ни Петрушкин, ни Бродова никак не отреагировали.

- Твои хохмы в деревне не проходят, Алкадий, - сказал Просторов и сделал ему «рожу».

Ребята согласились. А так как нынешний день свободный, можно сходить и за грибами.

- А вы, Мария, как вас по отчеству?

- Николаевна.

- Мария Николаевна, вы нас до леса не проводите?

- Нет, мне на вечернюю дойку скоро.

- А можно мне с вами? – Прицепился к Марусе Аркадий.  

- Далеко ли?

-  На эту, как её, на доилку что ли…

- На дойку, - засмеялась Маруся.

- Вот-вот, на неё самую. Мне  интересно; может, когда рисовать придётся.

- Почему же нельзя, пойдёмте. Вот, картошка сварится и пойдём. – И как картошка поспела,  Бродова  ушла  на  ферму  в  сопровождении  Аркашки.  Он крутился вокруг неё,   

                                                                29

смешил, строил рожи. Она, смеясь, отмахивалась от его навязчивого обращения.