Степан явился в избу Нестеровых неожиданно – Маруся назначила ему встречу у клуба, нынче там ничего не намечается, а оно и лучше – без посторонних глаз.

А Степан – вот он, сам  явился. Да не один, а с Натальей, тёткой по отцу, в доме которой рос, будучи сиротой: отец на финской сгинул, мать погибла в сорок первом при бомбёжке, когда всем колхозом участвовали в рытье оборонительных сооружений под Соколовкой, куда немцу дойти не удалось.

Маруся на загнетке поужинать стряпала, Евдокия  при виде гостей с трудом поднялась с постели, к столу присела, понимая, что гости нежданные пришли не просто так: она уже знала о повестке Степану. 

- Маня, - обратилась она к дочери, - встречай гостей да самовар ставь. - И к Наталье: - Ох, товарка, особо-то у нас не с чем чаи распивать, но земляничного вареньица есть малость, дочка немного насбирала. Присаживайтесь к столу.

- Да у нас с собой есть, что надо, – и она достала из кошёлки банку солёных огурцов и свежих десяток, краюху хлеба домашнего, несколько яиц и бутылку самогону, настоящего, прозрачного, как слеза, а не такого, который в кино показывают, мутного. Это для артистов в бутылках воду подслащённую подкрашивают молоком, чтобы не было противно пить, и вроде бы как чтобы понятно было зрителю, что это самогон. Но то в кино, а в жизни самогона мутного нигде не встретишь.

- С чем пришли, гости дорогие? – Поинтересовалась Евдокия.

- Сейчас, Дуня, всё скажем. Дай ребята самовар поставят да за стол сядут.

Ребята присели за стол, пока не накрытый ничем.

- Ну, говори, - попросила Евдокия.

- Я хочу сказать, - начала Степанова тётушка, - нонича время такое, что вся жизнь не по правилам идёт. Но всё же идёт. И вот дети наши подрастают, кто в воины, кто в невесты. В другое время мы бы всё иначе, по-старому да при всех живых, а нонича что ж… - Наталья всхлипнула, платок из кофты старенькой достала, промокнула глаза и нос вытерла.  –  Да…  Я  вроде  бы  и  за  мать,  и за  сватью…  В общем, как говорится, у вас –

                                                                7

товар, у нас – купец. Вот он, молодец-красавец, отдай ему в жёны Марусю. Ему окромя неё никого не надоть, а он ей верный супруг будет.

            – Оя! – Охнула  Евдокия. – Вон они, мужики-то где, - она кивнула на рамку с фотографиями на стене, под стекло которой были вставлены три похоронки. – Дети мои, муж мой… - Залилась слезами. – Какой купец, ему ж туда идтить предназначено. Зачем Марусеньке тогда вдоветь?

- Мама! – обрезала её Маруся. – Не надо. Я люблю Степана Бродова давно. – По-взрослому заявила дочь неожиданно. – И он мне год как муж перед Богом. Нам только и надо оформить всё. И никаких свадеб. Провожу и ждать буду. И он вернётся. Вот тогда и сыграем нашу свадьбу. Вернёшься, Стёпа?

- Обязательно! - Ответил Бродов и улыбнулся, как герой «Трактористов».

Евдокия вздохнула тяжело, посмотрела на дочь сурово, осуждающе, потом перевела взгляд на жениха-мужа. «Птенцы, право слово, птенцы, а рассуждают как взрослые, пожившие. Вона как война народ старит», - подумалось ей, и взгляд её смягчился, она усмехнулась своим печальным мыслям, глянула на Марусю повеселей, улыбнулась.

- Ну, что же, тады свадьба вам зачем, коли вы муж и жена уже? Гостей собирать не на что да и не время. Сейчас отметим, а завтрева пойдёте в сельсовет, запишитесь.

Евдокия поднялась трудно, дверцы шкафчика на стене открыла, достала пустой графин и банку варенья, поставила на стол, пояснила:

- Раз уж такой день, чё ж нам  первачом горло драть, надо бы сладенького. – И она перелила самогон в графин, протянула его Степану. – Ну-ка, купец, натолкай туда вареньица да водичкой разбавь, чтобы не горько было и не крепко.

Наталья хлеба нарезала и огурцов, яиц налущила. Картошкой варёной, что в доме нашлась, Маруся занялась. Степан графин тряс, водочку легкую сладенькую готовил. Вот и стол богатый собрали.

Евдокия сняла с божницы икону, обратилась к жениху с невестой:

- Ну-ка, комсомольцы, на колени встаньте. – Подошла к ним, осенила крестно их иконой, каждому к губам поднесла, приговаривая: - Благослови, Господи, рабов Божьих Степана и Марию на жизнь и любовь вечную, защити их от болезней, ранений и смертей, спаси их и сохрани! – Потом добавила: -Этой иконой меня с твоим отцом, на войне убиенном, моя мать Ульяна, бабка твоя, благословляла, так-то вот. И вам пошли Господь счастья, избави вас от горестей. Аминь!

Выпили сладенькой водочки, Наталья пригубила, скривила губы:

- Не помогло земляничное, всё равно горькая. Горька-а-а-а! - Закричала.

- Так не записались же ещё! – Шикнула на неё Дуня.

- А сёрно они год как это самое… стало быть, горько!

- Горько, горько, - согласилась   Евдокия, глотнув сладенького. – Ну чего вы, горько!

Маруся и Степан встали, неловко поцеловались.

- Ой, самовар вскипел! - И Маруся метнулась к печи.

Самовар дышит на столе, а вокруг него сидят две вдовы да молодая пара.

На другой день повел Степан Марусю Нестерову в сельсовет, и вышла она из него Марусей Бродовой, женой солдатской. И разрешили им в этот день быть по такому поводу свободными от работы с обеда. И уклониться от свадебного застолья им не удалось.

Бродовых и Нестеровых в деревне было несколько дворов, и хотя коих в кулаки записали перед коллективизацией да выслали под Свердловск, а коих в сорок первом в защитники Отечества призвали, оставшиеся пришли к Евдокии в дом и с собой принесли всё,  что  смогли,  что  в  домах нашлось. А у Нестеровой собрались не потому, что Степан

                                                      8

примаки пошёл, а по причине серьёзного нездоровья Евдокии Нестеровой, вдовы и матери молодой жены Бродова.

Свадьба деревенская по военной поре… Стоит ли её расписывать вам, читатели? Это вам не свадьба детей олигарховых на 1500 гостей, и не день рождения директора рынка, справленный во дворце шейха в Эмиратах. Тут заместо крабов капуста квашеная, за черную икру чёрная редька сошла. Ну, и Юрка Голубев на балалайке пальцы поотбивал, сопровождая застолье. И поели, и попили, и поплясали в честь молодых, и пожеланий наговорили, счастья напророчили не один короб. И были у молодых три сладких ноченьки, в которых они, как сказала бы нынешняя продвинутая молодёжь,  оттянулись от души по полной. А как? – без подробностей. Зачем и кому они нужны?

А на четвёртый день Степана и ещё троих односельчан, в их числе и Юрку Голубева с балалайкой неразлучной проводили на  добивание фашистов. До сборного пункта в Соколовке Маруся добралась вместе с новобранцами в колхозной пароконной повозке и дожидалась отправки всех мобилизованных, прощаясь со Степаном.

- Ты там в пекло не лезь, береги себя. - Стоя в обнимку с мужем, наставляла  его жена.

- Марусь, какое пекло? – успокаивал он супружницу. Я же в училище буду, а туда  потом может и не пошлют, но больно охота за родителей с ними поквитаться, ох, как охота.

- Ладно тебе, охотник. Уцелел бы, и то, слава Богу. Ты пиши, сообщай о себе… - и так далее о многом и разном шептались они,  прильнув, друг к другу под молодым клёном возле сборного пункта.

А потом команды: «Становись!» и «По машинам!» и всё прочее, как положено. И взлетел Степан в кузов полуторки орлом, сел у борта и ещё маленько за руку Марусю подержал. А потом всё. Тронулись  машины, и только пыль закружилась за ними по просёлку. Асфальтов до села в ту пору ещё не прокладывали, да и до сих пор не до каждой деревни он есть в России-матушке, особенно в Нечерноземье. А Маруся  добралась до Звенигорода,  в храме  свечу за Степана  с запиской о здравии подала.