Ох, как давно всё это началось, война ещё бушевала, Великая Отечественная, как вьюга огненная, жизни людские перемалывала и жгла. На дворе стоял 1944 год. В Устьях мужиков-то почти не осталось, только старики и подростки, да и тех, как в возраст мобилизационный входили, фронт заглатывал. У Марии Нестеровой в доме три похоронки за божницей горе таили: на отца и двух старших братьев. Мать ее доярка Евдокия от этих извещений слегла, 17-летняя Маруся доучилась кое-как в девятом классе в школе, что в соседнем большом селе Соколовке, да место матери пока заняла на ферме. Шестнадцать отощавших бурёнок к ней от Евдокии перешли, вручную выдаивала, корма вилами подкидывала, навоз отгребала. Скотники-то, вилы на ружья поменяв, давно на фронтах посгинули. Да какие там корма – почти одна солома, хорошо хоть запаренная, а об электродойке только мечтали, еще до войны.

- Вот супостата одолеем, - говаривал бригадир дед Семён, - наши мужики вернуться, тады всё и устроим.

 Да  не возвращались что-то, одни похоронки приносила девчушка-почтальон. Плач и крик  стояли над Устьями в такие дни.

А уж о голодухе и говорить нечего. Всё война высосала. Шныряли по деревне áгенты в чёрных кепках, в парусиновых плащах да с такими же тощими, как сами, портфелями с квитанциями, выколачивали из дворов подчистую в счёт налогов – и яйцо, и шерсть овечью, и мясо телка забитого, и молочко от Зорьки-кормилицы – всё для фронта, всё для Победы. Вот такая правда жизни деревенской. Да правд этих много, всех не перечтёшь. А неправд ещё больше. Но что об этом говорить, уж столько сказано да писателями по романам и повестям разнесено: на плечах деревни нашей держалась страна, пробиваясь жизнями мужиков и трудом баб  к Победе.

Не соврёшь, если скажешь,   что на этих плечах весь наш социализм держался. Откуда что бралось. «Ничаво, - твердили агенты, - весной картошки насодют, переживут. На грибах да ягодах, да на капусте перекрутятся. Не баре». А где их взять, картошку с капустой, чтобы вырастить? Отощали, оскудели дома крестьянские, нечего на стол поставить, не то что на базар снести, чтоб какую-никакую копейку взять, да обувку самую дешёвую купить.

Наденет Маруся материны жакет плюшевый и сапоги резиновые – и на утреннюю дойку в четыре утра на ферму по грязи потопает…

Здесь напрашивается авторское отступление. Небольшое, чтобы попробовать склонить молодых читателей не бросать книгу в мусорную корзину. О войне, скажете, давно надоело читать и слушать. И не надо. Ничего о войне и о жизни в войну больше здесь и не будет, ну, может, самый чуток, для завязки повествования.  Будет вам и любовь и секс, которого, как заявила одна дура, в Советском союзе не было. А он был, был, да ещё какой! Единственное чего не было – так это пособий по сексу и его пропаганды. А была пропаганда за светлое будущее, которого, как вы сами понимаете, без нормального секса не достичь. Да вот вклинилась война, и пришлось пропагандистам переориентироваться  на патриотизм, на разгром врага до победы. А какой же патриотизм без секса, то есть, без любви к отечеству? И  ох,  как  любимая  партия большевиков имела

народ, ох, как имела, поднимая его своими членами на строительство социализма, на укрепление обороны, на разгром врага.

                                                                               4

Читать нынешним молодым о войне, конечно, недосуг, но кое-что о ней знать надо ведь, а вдруг… Да и о жизни отцов, дедов и прадедов, матерей и бабок, и прабабок следует иметь понятие, ведь не из пробирок же ты явился на свет белый, а из мамкиного пуза.

«Я сегодня очень, очень//Сексуально озабочен…» - это сочинилось задолго до возвращения капитализма в Россию, который, якобы, принёс нам свободу секса, сочинилось в Советском Союзе – ну и хватит об этом, а то ещё кто-нибудь подумает, что автор тешит себя мыслью о его реконструкции, реставрации, регенерации, то есть, восстановлении, и запишет его, автора, во враги российского народа. Да, вот  ещё  и  пример  на  тему  «война и секс». Знавал  автор одного издательского главбуха, ветерана войны с белофиннами, не воевавшего в Отечественную по причине отсутствия большого и указательного пальцев на правой руке, отмороженных на финской, за которую имел орден   и офицерское звание. Но оставался в рядах и сидел в военкомате. Так вот, там, оформляя в действующую девчонок, предлагал им либо послабление, либо полное освобождение от фронта сами понимаете за какую плату. Кто соглашался,  службу потом несли  в тылу,  кто отказывался, через какое-то время под пулями вытаскивали  из боя раненых.

А где же он принимал «плату» за освобождение? Да прямо тут, в своём кабинете, чаще всего даже не вставая со своего стула. Вот это был секс! А то, что нам потом в освобождённом от пут цензуры кино наши режиссёрчики-демократы снимали и показывали,  это была слабая пародия на то, что он выделывал в военкомате.

Ну, всё, больше ни слова. Этот примерчик дан вам в двадцать первом веке, а мы вернёмся в двадцатый, в 1944 год. И о войне рассказывать не будем, ну, разве самую малость для завязки нашей истории, совсем чуток.  О ней столько написано и отснято, великого и не очень, и так себе, что любознательные удовлетворят свой интерес в других книгах и фильмах. И даже у автора есть документальный роман-хроника о военном и послевоенном детстве*.