В старости отец так говорил Мирону:

– В Китае я прожил тридцать пять лет, здесь почти столько же. Но там годы шли, здесь мелькают. Вот, кажется иногда, будто всё, что сейчас вижу, только снится мне, а сам я лежу в Синих горах за Маньчжурией или качаюсь в обозе. А может, всё тамошнее приснилось, и никогда его не было? Слышал у монголов такую басню. Один монах, звали его Гунжуур, видел себя во сне ласточкой, беспечно скользящей над весенней степью. Проснулся он, и не может понять, кто же он такой – лежащий на кошме монах Гунжуур, которому снилась ласточка, или ласточка, которой видится во сне какой-то монах Гунжуур.  Вот так и со мной…     

Теперь отца нет. Нет и всех тех, о ком написал он в зелёной тетради, давно никого нет. Но что значит «нет»? Где их нет? Как может не быть того, кто когда-то был?

Буддисты учат: никто никогда не жил в прошлом, как никто никогда не будет жить в будущем. Форма любой жизни – только настоящее. Так и остались все они там, в степи, частью природы, живут дальше в ином каком-то обличье. Кто прочтёт – и людей тех помянет.

Для истинной жизни эта жизнь слишком коротка. Слишком быстро тело становится изношенным платьем.

Но умершее зерно выходит ростком. Ущербная луна, источившись до лезвия, наполняется вновь. Одна заря сменяет другую, жизнь вечерняя переходит в жизнь утреннюю.