«Вот они, Плещинские: два брата и сестра, хозяин дома купец Рябухин, муж сестры – присяжный поверенный Леонтий Васильевич.  Оказывается, отец дяди Миши был родом из наших мест, а я никогда не слышал, что Перов умер недалеко отсюда. А вот и шахматы собирателя древностей, жаль только коллекция монет не нашлась. Но не мог же маленький Мишка Сверчков что-то знать об этой коллекции. А анина бабушка – это та самая маленькая девочка, дрожащая от страха и холода? Как в это трудно поверить! И сам дядя Миша – обычный московский старик – мальчишка, из подвала, прячущийся от страха в камин, едва не ставший вором сирота, а потом чертежник, один из тех, кто строил «новый мир». И Аня ничего не знает о нем? А ведь я бы мог ей рассказать кое-что про ее бабушку. А не внучка ли она дяди Миши? Или все-таки ее дед – Пашка Румянцев?».  Вадим вспоминал газеты и журналы, виденные им много лет назад, фотографии взорванного Симонова монастыря, какой-то снимок с изображением внутреннего помещения синагоги, с большим в полный рост портретом Ленина в «святая святых» – так, кажется, Андрей называет это место. Под снимком тогда он прочел – «Вместо синагоги - рабочий клуб».

И снова свербила мысль – найти Аню, привлечь ее внимание хотя бы на пять минут рассказом о бабушкиной юности, о событиях, в которые она была втянута. Но он остановил себя: Аня никогда не любила ничего рассказывать о прошлом, не интересовалась им, и что он получит от этого пятиминутного рассказа? Пусть даже десятиминутного? Ее внимание? Нет, ни к какой Ане он не пойдет. А вот Евгений Николаевич будет удивлен.

Вадим снял трубку с рычага и привычным жестом крутанул диск, набирая первую цифру телефона Знаменского.

 -Это она! Из окна вагона Вадим увидел в толпе, привычно двигавшейся по перрону на «Таганской»,  серое пальто и сиреневую шаль. На ней была спортивная шапочка, но, конечно, миниатюрная женщина, то и дело появлявшаяся и исчезавшая за спинами  идущих, была Аня. Это ее походка,  сосредоточенная, она именно так придерживает сумочку при ходьбе. Но поезд проскочил место, где она только что мелькала. Вадим выскочил из вагона и буквально бросился в сторону исчезающего серого пальто. Она свернула с перрона в центральный проход, и он увидел пальто и шаль уже у самого эскалатора. Он ввинтился в толпу, кого-то задел, извинился, но пальт  и шаль, и спортивная шапочка уже спустились вниз. Вадиму совершенно не нужно было на «Таганскую» кольцевую, но он быстрым шагом, а иногда бегом спешил за  этой маленькой женщиной, в которой был сосредоточен сейчас весь смысл его жизни. Зачем? Это не имело ни малейшего значения. Нужно было догнать ее во что бы то ни стало. Готические своды кольцевой Таганки были в этот час буквально запружены народом, он потерял ее из виду, стал работать локтями, увидел, что серое пальто уже где-то на противоположном конце станции, около эскалатора, ведущего наверх. Когда он вскочил на эскалатор, ему показалось, что он сейчас найдет способ разогнать эту медленно плывущую лестницу намного быстрее. Попытался бежать, мешали стоящие слева пассажиры. На переходе от одной лестницы к другой Вадим почти нагнал Аню, но второй пролет лестницы снова заставил его отстать. Выплыл широкий купол вестибюля, Вадим  увидел, как она скрылась за массивными дверями выхода, но теперь он уже не сомневался: он ее сейчас догонит. Она шла по Верхней Радищевской, и он легко догнал ее. И тут что-то его остановило. В ее походке появились какие-то непривычные черты. Он по инерции еще приближался  к ней, но уже отчетливо понимал: это не Аня, эта женщина в сером пальто, сиреневой шали и спортивной шапочке со спины была очень похожа на Аню, но это была не она. Вдруг женщина обернулась. Вадим резко остановился и стал что-то сосредоточенно искать в своей сумке, но краем глаза он видел удлиненное лицо, близко посаженные глаза, на которые падала почти черная прядь.

Он вернулся в метро и поехал на «Проспект Свердлова».