«Я еще раз перечитал письмо. Нине угрожает опасность, но от кого? Подожди! Кажется, Пашка что-то говорил про какого - то человека со шрамом на губе, кажется, назвал его Костей. И что?

Я выскочил в коридор и бросился на кухню. Там стояли Розалия Павловна с соседом – Егором Ильичом. Они с удивлением на меня посмотрели.

-Розалия Павловна, у человека, который принес вам это письмо, у него, случайно, не было какого-нибудь изъяна  на лице, шрама на губе?

Они посмотрели на меня и переглянулись.

-А что?  - с вызовом спросила соседка.

-Так было?

-Подождите, Михаил, сейчас, дайте вспомню. Да, у него был, кажется, небольшой шрам, но уверяю вас, что это его нисколько не портит. А вот вежливости у него можно еще и поучиться.

Я не дослушал и бросился снова в комнату, запер ее, снова схватил  письмо и перечитал его. Так вот оно что! Он угрожает Ниночке. Бежать в милицию? Я снова видел ту жуткую ночь во всех подробностях, слышал этот противный голос, видел маленькую девочку с мешком у ног, солдата с узлом, розвальни.

-Долго еще ты будешь держать меня за запертой дверью! – услышал я крик и тут только понял, что в дверь стучат. Я открыл. На пороге стояла Ниночка, за ее спиной возвышалась соседка.

-Да, да, - поддакнула соседка, -  где же это видано? Жену не пускать домой!

-Я полчаса стою под дверью, - Ниночка вошла нахмуренная, но я заметил, что сквозь недовольство на ее лице пробивалась радость.

-Смотри, что я себе купила?  - сказала она,  извлекла из сумочки белый берет,  надела его, слегка сдвинув набок, подошла к небольшому круглому зеркальцу на стене и стала любоваться.

-Что это? – спросил я растерянно.

-Ты что, забыл? – она повернулась ко мне, и  я отметил, что берет ей удивительно шел.

 –Сегодня ровно год, как мы с тобой стали жить вместе, вот я и решила сделать себе подарок. Ну что? Нравится?

-Нинка, ты чудо! - я подошел и обнял ее.

 -Да? – она хитро улыбнулась, освобождаясь от моих объятий, - а почему ты целый час держал меня за дверью?

- Но ты же недавно сказала, что только полчаса.

-Не все ли равно? Так что же произошло? Почему ты меня не пускал?

-Ниночка, - сказал я, - это связано с теми событиями, когда... ну, в общем, с той ночью, когда ограбили Плещинских.

-Что? – она побледнела,  -  в ту ночь, когда убили папу?

Тс! Соседка.

-Розалия?

-Да. Подожди, - я подошел к двери и открыл ее. Недалеко от нашей комнаты стояла Розалия Павловна, в халате и в бумажках на голове. Увидев меня, она тут же скрылась к себе в комнату. Я вернулся к нам.

-Подслушивает, - сказал я.

-Она без этого не может. Так что же произошло в ту ночь, когда погиб папа?

Я до этого никогда не рассказывал Нине про то, что видел и слышал в ту ночь, она тогда была маленькой девочкой, а подробности могли ее просто напугать. К тому же, Рябухин не был пойман.

Ниночка напряженно смотрела на меня.  Рассказать теперь? Она была очень бледна.

-Ниночка, кажется, я напал на след. - Я стал надевать пиджак.

- На след? Чей? – в ее голосе прозвучала тревога.

- Убийц, я старался не смотреть ей в глаза.

- Убийц? – она присела на наш единственный  стул, - каких? Папы?

Я продолжал одеваться. Она стала со стула и подошла ко мне.

-Ты куда? – беспокойно спросила она, стараясь заглянуть мне в лицо, - в милицию, да?

-Дело есть важное, надо пойти к Пашке.

-К Пашке? – она очень удивилась. – А он-то тут при чем?

-Потом расскажу, вернусь и расскажу, и вот еще что: никому не открывай, если к нам придут, слышишь – никому, ни в коем случае!

-Почему? Миша, что происходит? Почему ты мне не говоришь? – она заплакала. Я обнял ее, прижал к себе, смахнул слезу с ее щеки. – Не волнуйся, да, я в милицию, но сначала схожу к Пашке, он мне должен показать один документ.

-Когда это вы договорились? – она посмотрела недоверчиво, но слезы высохли.

-Еще два дня назад, - соврал я.

-Вот как? И что это за документ? То-то вы неделю назад, когда мы Пашку встретили, все с ним шептались. Не понимаю, что происходит. – Слезы опять показались в ее глазах.

Я взглянул на часы – было уже без двадцати семь. – И еще раз прошу: никому не открывай дверь. А я, когда вернусь, - я постарался говорить как можно спокойней,  – позвоню не как обычно: три раза, а два с паузой и еще два. – В глазах Ниночки появился испуг. Я должен был ее успокаивать еще пять минут. Наконец, она немного успокоилась. - Иди,  но возвращайся, пожалуйста, побыстрей, а то – она сквозь снова показавшиеся слезы улыбнулась, - переехать не успел, а уже уходишь.

 Выйдя из подъезда и направляясь в сторону красных корпусов  монастыря, я лихорадочно размышлял: идти сразу в милицию и показать это странное письмо?  Начнут опять расспрашивать. Попросить по написанному адресу вызвать наряд? Вряд ли вызовут, какие подозрения, на кого? А если попробовать все-таки посмотреть на этого человека, который назвался Петром, со шрамом и принес это письмо. Нужно расспросить Пашку поподробней. Адрес свой он сам написал на бумажке при нашей последней встрече. Сретенка, дом 8, строение №2 . Идти было всего ничего. Я проходил недалеко от Трубной площади, мелькнула мысль: пойти туда и все выяснить. Но эта мысль так же быстро и исчезла.

Когда поднимался по почти пустому Рождественскому бульвару, перед глазами вставали картины: вот здесь, прямо против серой стены монастыря, в одноэтажном здании помещалась одна из лавок купца Рябухина, вон это строение. Теперь там сапожная мастерская. А вон и дверь – та же самая: низенькая, вся рассохшаяся. Возле двери как-то приказчик подзатыльник дал, объяснил – «за медлительность».

Я поймал себя на том, что хочу думать о самых разных вещах, только не об опасности, которая угрожает Ниночке и, возможно, мне, самому.

 Сретенка была полна народа, впереди, подобно гигантскому наточенному карандашу, возвышалась Сухарева башня, часы на башне заставили меня поспешить. Я шел и вспоминал, как отец рассказывал когда-то, как он учил наизусть эти переулки: Печатников, Рыбников, вот они, эти переулки. А мне сюда. Второй от площади переулок оказался тем самым Ащеуловым, где жил Пашка.

 Дома Пашки не оказалось, соседка, точь-в-точь наша Розалия, сказала, что – «еще  на службе». Я помнил, что он служил в Госиздате, рассказывал, что это на углу Пушечной и Рождественки – сначала прямо по бульварам, потом опять недалеко от Трубной. При повороте на Рождественку мне показалось, что недалеко от меня мелькнула чья-то тень. Наверное, эти события заставили меня теперь всюду видеть опасность.

Я почти бежал мимо монастыря,  в сторону Пушечной. Вот и здание Госиздата.

Там выяснилось, что Пашка куда-то ушел. Что теперь? В милицию! Покажу письмо, объясню, кого подозреваю. Я пошел в сторону нашей улицы. Милиция располагалась от нас недалеко, решил скостить путь и свернул в подворотню где-то в районе Рахмановского. Быстро начало темнеть. Впереди показался совсем пустой проулок, слева поленницы дров, справа темная стена дома. Я поравнялся с поленницей и прошел несколько шагов, и  буквально ощутил, что сзади меня что-то мелькнуло, я резко повернулся. Белое от ярости лицо с кривой губой, хрип.

 -Стоять! – Между мной и бросившимся ко мне человеком вырос кто-то в белом с наганом в руке. Я буквально отскочил назад и тут увидел Пашку, который выскочил из проулка и бежал ко мне. Милиционер в белой гимнастерке и темных шароварах уже крутил чью-то руку  с зажатым в ней ножом, затем раздалась долгая трель – и  еще двое милиционеров бросились на высокого мужчину в клетчатой паре. Кепка у него слетела с головы. Он упал на колени.

- Руки за голову! – раздалась команда. Один из милиционеров, отступив на шаг, направлял  наган на человека в клетчатой паре, который поднимался с земли, держась за руку. Кепка его валялась на земле, рядом с ней лежал широкий нож.

Несмотря на то, что прошло более двенадцати лет с тех пор, как я видел это лицо последний раз, я узнал в чертах  худощавого мужчины с кривой верхней губой Рябухина.

Пашка тяжело дышал. Рябухину скрутили руки, он сплюнул и пошел, подгоняемый милиционером, в сторону  Петровки. Один из милиционеров осторожно поднял рукой с зажатым в ней платком нож. Уже почти стемнело. Гимнастерки  белели в темноте.

-Вас, граждане, я прошу пройти в ближайшее отделение, - сказал один из милиционеров.

В дежурном отделении молоденький милиционер с  простыми зелеными петлицами   записывал наши с Пашкой показания. Записывал он их долго, путался, задавал вопросы, никак не мог понять, откуда и почему мы знаем задержанного.

-Вам пришлют повестку на суд, - такими словами завершилось наше пребывание в отделе милиции в тот день.

Уже совсем поздним вечером вместе с Пашкой мы позвонили в нашу дверь. Никто не открывал. Меня охватило беспокойство, но тут я вспомнил, что договорился с Ниночкой  звонить по два раза с паузой. Я так и сделал. Она открыла дверь, лицо у нее было заплаканное, я сразу обнял ее. А потом, пропустив Пашку вперед, сказал.

-Представляешь! Он спас мне жизнь! - я старался говорить как можно бодрее, но ее лицо побелело.

Оказалось, что Пашка стал подозревать своего нового приятеля, который назвался Петром, когда тот нечаянно выдал, что знал меня в прошлом. И явно нового пашкиного приятеля заинтересовала история с убийством дворника. Он даже стал выяснять подробности. Пашка обратил внимание, как он в лице переменился, когда рассказывал, как я в камине прятался. Особенно подозрительным показалось Пашке поведение этого Лжеконстантина, когда Пашка рассказал про встречу со мной на прошлой неделе и упомянул, что я интересовался каким-то Семеном. Пашка понял, что мне грозит какая-то опасность, пошел к знакомому милиционеру – у Пашки масса самых разных знакомых – и рассказал о странном поведении своего нового знакомого. Милиционер сказал, что они кое-что проверят, а потом сообщил, что нужно спешить, что, похоже, Константин Стогов совсем не Константин Стогов. Пашка решил проследить, и увидел, что Стогов стал отираться на Петровке. Явно что-то или кого-то выслеживал, а сегодня, около пяти, вошел в подъезд, в котором мы живем.

-Письмо принес, - сказал я, - которое  милиция изъяла как вещдок.

-Что за письмо? - спросила Ниночка.

-Так, – ответил я, - он меня приглашал кое-куда. Теперь не важно.

Пашка  усмехнулся, - Заманить хотел, не вышло.

Ниночка посмотрела на Пашку с улыбкой.

 После того, как  Рябухин вошел к нам в подъезд, Пашка рванул в милицию. Они решили установить за ним слежку. А Пашка, со своей стороны, решил поохранять меня.

-Вовремя, - сказала каким-то странным голосом Ниночка.

-Ну а дальше – я шел за тобой по бульварам, потом на Сретенке, чуть к себе домой не попал, - засмеялся он. - Ты так спешил, я сразу понял, что ты ко мне приходил, потом на службу, я тебя на Неглинке чуть не потерял.

Была уже ночь, когда Пашка распрощался с нами. Из двери высунулось заспанное лицо Розалии Павловны.

-Это что же такое! – всплеснула она руками, - спать не дают совсем.

Пашка посмотрел на нее с удивлением, скорчил рожу и засмеялся. Розалия Павловна захлопнула дверь.

  Еще через неделю мы пошли с Ниночкой сделать фотографические карточки в тогда еще Камергерский переулок, там была фотография. Ниночка была в белом берете, он очень ей шел. Сделали  две фотокарточки и одну поставили на комоде в нашей комнате на Петровке.

 На суде Рябухина приговорили к пятнадцати годам. Учли давность прежних преступлений, социальный характер жертв и что сейчас он совершил только покушение на убийство. Ниночку я на суд не пустил, ее имя в документах не значилось.