Они шли с Баулиным долго, Баулин все расспрашивал редких прохожих, наконец, один сказал, где расположена больница.  Улицы были полны снега, и никто его не убирал, вышли на мрачную пустую улицу, пошли вдоль железной ограды, слева стояло какое-то трехэтажное фабричное здание, справа – ворота с двумя львами, смотревшими друг на друга.

-Кажется, сюда, ишь ты, как живые, - Баулин свернул в ворота со львами. За железной оградой, слева, стоял трехэтажный каменный дом, грязно-желтого цвета, он-то и оказался больницей, при которой служил в истопниках дядя Петр. Высокое каменное крыльцо под железным навесом. Мишка совсем заробел, дом был  господский.  Каморка истопника располагалась под лестницей, окна выходили в пустой занесенный снегом сад с черными кривыми стволами лип и кленов.

 У дядьки оказался глухонемой сын, бледненький, худой с тонкой шеей, обмотанной  платком. Он сидел у печки, смотрел на огонь и улыбался, изредка открывал рот и произносил странные непонятные звуки, словно они из самого горла доносились. Дядька кивал головой и приносил сыну то железную чашку кипятка, то кусок серого хлеба. Мишка сначала не мог понять, как дядька сына понимает,  но дядя Петр пояснил, что он по губам сына читает слова. Мишка попробовал и вроде тоже стал понимать.

 Обжился Мишка у дядьки, стал помогать топить, но дров с каждым днем все меньше было, снова мучил ежеминутный голод. А в конце зимы Мишка сбегал к себе на Петровку. Ключ от подвала он сохранил, повесил на веревку, на шее, рядом с крестом. А когда  свернул в знакомую подворотню, из подвала навстречу ему попался тот самый солдат, что помогал дворникову дочку перевозить. Солдат сказал Мишке, что в подвале теперь он будет жить и чтобы Мишка не смел сюда нос совать, а то он ему нос отрежет. И тут же достал и  навесил новый замок.

 В середине марта глухонемой Мотя слег и уже не вставал, был он горячий, все время просил своим странным языком пить. Из больницы пришел доктор и сказал, что у Моти тиф. Прожил Мотя еще неделю. Похоронили его на кладбище, неподалеку. Затем слег и сам дядя Петя, но звать доктора было некому.  Мишка подносил  ему кружку с кипятком, жег последние дрова, от голода кружилась голова. В каморку заглянул сторож, чтобы выяснить, почему истопник не исполняет своих обязанностей, увидел дядю Петю и вызвал доктора. Тот пришел, покачал головой, велел сторожу накормить Мишку хоть чем-нибудь. Через два дня тело дяди Пети вынесли на серой больничной простыне. Похоронили его на том же кладбище.

В каморку уже никто не заглядывал. Мишка решил пойти куда-нибудь и стянуть хотя бы кусок хлеба. Воровать он не умел и не хотел, но живот просто прирос к ребрам.  По Божедомке он добрался до Мещанской, а оттуда до Сухаревки. Слышал от дяди Пети, что на Сухаревке торг, а значит там можно попробовать что-то стянуть. Долго ходил между рядов и покупателей, никак не мог решиться. Наконец, увидел  – идет человек в пальто, в кепке с ушами, в калошах – подходит к торговке и покупает у нее мерзлую картошку, а керенки – целую пачку – сует в карман пальто и идет дальше, меж рядами. Наверное, что-то еще купить хочет. Мишка пристроился сзади и осторожно стал тянуть руку к карману. Почти добрался, тут – раз! Этот человек вдруг схватил его за руку и тут же за ухо. Мишка взвыл, и вдруг услышал.

-Да это никак тот самый парень, что в подвале голодный сидел. Ты что ли?

Мишка увидел, что это тот самый, в пальто и калошах, который хлеба дал.

-Ты же, вроде, к дядьке определился, Баулин тебя туда свести должен был.

-Помер дядька-то, - сказал Мишка. Тот покачал головой

- Этак ты, парень, совсем пропадешь, пойдем со мной.

Звали его Сергей Петрович, до революции он работал на Трехгорной мануфактуре, а потом записался в Красную гвардию. В тот же день Сергей Петрович отвел Мишку к себе на Пресню, а потом  пошел куда-то в своем пальто и калошах, вернулся, взял Мишку и привел в одноэтажный деревянный барак за Девичьим полем, где располагался  детский дом.

 Перловка,  селедка, пару перышек лука, морковный чай, как лакомство твердый окаменелый пряник, ни молока, ни масла, печка-буржуйка, как у них была в подвале, возле круглого железного бока которой сидят детдомовцы по вечерам и смотрят на огненный периметр железной дверцы. Спали на одной кровати по пять – шесть человек, чтобы согреться. Так прошел первый год в приютской школе. Со следующего, девятнадцатого, стали давать обед из двух блюд.

 Вскоре приют стал школой-коммуной, появились дежурные, которые должны были отвечать за порядок в бараках и на кухне, за чистоту, создали агро-цветоводческую бригаду, выращивали картофель, лук, чеснок, даже высаживали цветы.

После подъема дежурные должны убирать помещение – метут,  моют. Мишка споро справляется с тряпкой и щеткой, может и тесто замесить, хлеб выпекают сами. Продукты выдаются со склада, он тут же, под амбарным замком – а то бы враз разворовали. Чуть свободное время - ищут, где бы раздобыть съестное, животы вечно сводит, аж до тошноты. По ночам снятся булки и кренделя. Детдомовцы варят рыбьи головы, крадут поленья с дровяных складов у Девичьего поля, один бывший солдат там себе завел кроватную мастерскую, железные кровати держит в амбаре. Так мальчишки один раз две кровати унесли, тащили их до Зубовской и там продали. Порой и пшеном разживутся, это уже  пиршество.

 Лучше всех умеет  раздобыть такое лакомство  новый Мишкин приятель – Пашка Румянцев. Пашка родом с Юга, кажется с Ростова. Жил он там у тетки, воровал яблоки по окрестным садам,  в реке купался.

- У нас река – во! Дон называется, это тебе не ваша речка, которую переплыть - раз плюнуть – так Пашка отзывается о Москве-реке. У нас там лиманы, такие заводи шикарные. Мишка тогда даже не мог и предположить, что в далеком пока от него сорок втором, летом, будет скрываться в этих лиманах, чтобы переправиться на левый берег Дона.

Надоели Пашке теткины харчи, был такой человек, что не любит засиживаться, и вот на крыше, кажется, воинского эшелона приехал  в столицу. Попал Пашка к ним в самом начале сентября, лето он среди беспризорников провел. От них и о приюте прослышал. Вот и пристроился на холодное время. Все-таки харч погуще. К этому времени магазины открылись, появились снова богатые.

 Как-то вечером, сидя на крыльце приюта и глядя вдаль, на горевшие купола Новодевичьего, Мишка рассказал Пашке про то, что с ним случилось зимой восемнадцатого, как он  пошел просить хоть какой-нибудь корки хлеба, оказался в пустой квартире и услышал шаги. Он рассказал, как прятался от грабителей в камине, - это он позже сообразил -  как они коробку какую-то нашли, но потом чего-то не поделили и  один порешил пером другого, как Мишка страшно испугался, помчался в свой подвал, а потом пришла Красная гвардия, и его отправили к дядьке.

-Так что в ней было, в коробке-то? – спросил Пашка.

-А барские игрушки, - сказал Мишка.

 Мишка тогда все косился на лежавшее тело, думал – Сенька Заячья губа, но сказали, что это  налетчик с Трубной, а порешил его Сенька. Мишку вывели на кухню, пока с телом возились, а потом снова привели в эту комнату, где уже не было тела. Баулин вертел в руке коробку, которую снял с высокого буфета.

-Ишь ты, - сказал, - замочек на цепке, ловко.

У стола сидел человек в расстегнутом пальто и что-то писал.

- Так что ж ты видел, парень? - спросил пожилой мужчина с наганом за поясом.

Мишка рассказал, что пришел к господам просить  чего-нибудь поесть.

-Аркадий Кирилыч, записал? – пожилой повернулся к пишущему.

-Да записал вроде, - тот посмотрел в свои записи.

-Ишь ты, совсем оголодал малец, - сказал Баулин, продолжая вертеть коробку.

Мишка подробно описал, как услышал голоса, спрятался вот сюда – показал на камин, –сам подивился теперь, как пролез.

-И что ты видел?

-Да видел-то я, дяденька, немного, а вот слышать – слышал.

-И что же ты слышал, парень? - спросил снова тот, с наганом.

-А как они, хриплый-то с заячьей губой, про дворника толковали, про господ здешних, про Настьку – это прислуга господская.

-Постой, постой, - сказал пожилой, - давай по порядку, значит так – что они про дворника говорили?

Мишка рассказал все, что запомнил, даже постарался точно разговор воспроизвести.

Те переглянулись. – Точно запомнил? Так и сказал – ты дворника порешил? – спросил пожилой.

-Точно, хриплый, ты, говорит, Заячья губа, дворника ножиком порезал, а теперь етот ножик-то потерял.

-Нож потерял?

-Точно, вот тут лежал, – Мишка показал, где он увидел нож и об него споткнулся, - я еще об него споткнулся  впотьмах-то.

- Аркадий Кирилыч, все верно записал? Смотри, в розыскном не дураки сидят. Требуют протокол вести, как полагается.  – Он снова повернулся к Мишке, - Везучий ты, парень, что они тебя не заметили. Значит, они сперва дворника убили, чтобы в дом проникнуть или потому что свидетелем был, потом ограбили Плещинских, а затем за ножом вернулись.

- Ишь ты, наглецы! – воскликнул Баулин, ковыряясь ключиком в маленьком блестящем замке.

Мишку даже передернуло от представления о том, что могло бы с ним быть, если б его увидели.

-А что ты все, парень, говоришь Заячья губа? – спросил пожилой.

-Так он это, точно, Сенька Заячья губа, у него небольшой шрам на губе, от драки остался, я по голосу узнал, я его голос хорошо знаю. Противный он у него такой, особенно, когда в нос говорит.

-Вот как, - повернулся пожилой к Баулину, - если парень не путает, Вареного, выходит, Семен Рябухин завалил? Личность в здешних местах известная. Не поделили, видать, чего. Только ищи теперь ветра в поле. Ты, парень, чего-то про Настьку говорил? Ну-ка, повтори.

Мишка закрыл глаза и постарался вспомнить все, что двое говорили про господскую служанку.

-Не врешь? Так и сказал: порешить ее надо?

-Точно, хриплый так и сказал, ты, говорит, Рябухин давай к ней на Плющиху и кончай ее.

-Почему на Плющиху? Ты что, слышал?

-А то! Где, - хриплый спрашивает, - живет твоя Настька? А Заячья губа отвечает: на Плющихе у тетки сейчас обретается.

Пожилой быстро обернулся к двери: Казаков! Быстро в штаб, скажешь, что на Плющихе живет бывшая прислуга господ Плещинских, у тетки живет, пусть ищут. Ей опасность угрожает, она нам еще про это дело может рассказать.

-А чего говорить-то, - лениво откликнулся парень в черной кубанке с винтовкой, крутивший цыгарку, - дело обычное, чего всполошились. Вор вора порешил, ну порешил и порешил. А дворники, известное дело, первые доносчики были, а тут крутись из-за дворника да барской прислуги.

-Не трепись, - бросил пожилой, - дворник был уже не просто дворник, а можно назвать гражданин, и его бандит убил, а теперь он, стало быть, еще и горничной угрожает, может ее жизни лишить. Стало быть, мы должны этого бандита найти и наказать, по всей строгости нашего времени.

- Девка-то, видать, наводчица, - сплюнул парень в кубанке, - одна шайка, возись теперь из-за них, - но встал, сунул цыгарку за ухо, закинул винтовку за спину и вышел.

Когда он, ушел, пожилой обратился к Баулину, который наконец справился своими большими корявыми пальцами с крохотным ключиком и открыл коробку.

-Ну что там? Давай сюда.

В коробке под зеленой тканью оказались какие-то углубления, и в них лежали тяжелые  фигурки. Одни были белого цвета, другие – черного. Баулин вытащил одну, белую фигуру, это был солдат в головном уборе в виде перевернутого ведерка, такого, как у преображенцев при парадной форме, их на открытках изображали. Была пара всадников в таких же ведерках, с пышными перьями. Кони как живые. Одна белая фигурка была выше других – в чудной шляпе, с усами. Очень искусно было сделано. В остальных углублениях лежали  остальные фигурки.

-Ладно, - сказал  пожилой, - снеси коробку в штаб, там разберутся, а потом сюда и мальца этого к дядьке на Божедомку доставишь А тебя, парень, может, еще позовем, в этом деле разобраться. А пока поживешь у своего дядьки.

-И что стало с игрушками этими? – спросил Пашка.

-А леший его знает? – ответил Мишка, - Баулин с ними куда-то ушел, а когда вернулся, отвел меня к дядьке на Божедомку.

 В школу пришел новый преподаватель рисования и черчения – Борис Петрович, похожий на Дон-Кихота, высокий, худой, с эспаньолкой и небольшими усами. Ходил он по-старомодному: в тройке, на столе у него царил идеальный порядок: остро отточенные карандаши, линейка, перья, готовальня – все имело свои места. Сначала над ним посмеивались, пытались пошутить, но скоро увлеклись его предметом. Борис Петрович стал  учить ребят рисовать и чертить, правильно держать в руках карандаш, пользоваться циркулем, линейкой. Так как требовалось больше практической работы, такая установка тогда была,  – Борис Петрович давал  задания расчертить план  здания, высчитать объем класса  для лучшего его освещения, а Мишка стал его любимчиком. Чертить у него получалось здорово. Стал он этому занятию посвящать все время, Борис Петрович давал ему задания все сложнее и сложнее. Мишка справлялся.

 А еще через год привели к ним новенькую – худенькую, светленькую девочку с косичками. Было на ней застиранное синенькое платьице. Худющая была. Мишка как взглянул, так и признал в ней дочку зарезанного дворника – Ниночку.

Оказалось, после смерти отца приютила ее на время тетка. А потом и тетка от тифа умерла. Попала Нина на улицу, чекисты ее забрали и привели  в приют голодную, всего пугающуюся, она так вся и дрожала. Вскоре она к ним привыкла, перестала  дичиться, только Пашка иногда дергал ее за косички, строил рожи и предлагал поехать с ним в Ростов. А  Мишка с Ниной подружился.

 Когда в двадцать втором на берегу Москва-реки, там, где раньше жгли замоскворецкий мусор, стали возводить деревянные сооружения всероссийской выставки, они втроем бегали смотреть, как быстро росли невиданные павильоны, удивлялись тому, как много рабочих трудилось на берегу, иногда их пускали к полевым кухням, где готовили пищу. Визжали пилы, стучали молотки, повсюду возвышались огромные  кубы брусьев и  досок, над стройкой шел непрерывный гул. Когда по вечерам уходили со стройки, там уже зажигались костры – работа не прекращалась и ночью. Мишка пытался на найденном куске какого-то картона начертить карандашом одну из построек. Принес Борису Петровичу. Тому очень понравилось. Борис Петрович рассказал им про эту Первую Всероссийскую кустарно-промышленную выставку. В начале двадцать третьего выставку открыли. Они, конечно, бегали смотреть невиданные ранее механизмы, машины, какие-то приспособления. И снова Борис Петрович разъяснял непонятное. А верный себе, Пашка сумел пробраться на один из кинопросмотров.

 Году к двадцать третьему-двадцать четвертому стала Ниночка красивой и милой девочкой. Пашка стал приносить для нее то красное яблоко, то твердый, как камень, бублик. Однажды он признался Мишке, что влюблен в Нинку и хочет  на ней жениться, когда  они закончат школу.  Мишка  ему  сказал, что она и ему, Мишке, очень нравится, и пусть она выбирает. А пока они стали втроем ходить в кинотеатр «Художественный» или в «Колизей», Пашка там все ходы и выходы знал.

 Прошло еще два года, и Нина стала совсем  симпатичной девушкой,  мечтала поступить в институт, выучиться на педагога.

Мишка с Пашкой тоже все чаще задумывались, куда пойти после коммуны.

Через год Пашка стал все чаще исчезать, то на день, а то и на два.

-Работу нашел, - говорил он, - лучше не надо.

У него завелись деньги, пару раз он приглашал Нину в чайную на Трубной. Она не отказывалась. Мишке это было неприятно, но  у него  таких  денег еще не водилось, но вдруг Пашка исчез.

И вот Мишка и Ниночка закончили школу-коммуну. Мишка, а к этому времени уже Михаил, нашел свою первую работу – разнорабочим в строительном тресте, собирался поступить на рабфак, а жить продолжал в  школе-коммуне, помогал кое-что по хозяйству: дров нарубить, печку истопить, воду привезти.

 Как-то зимой встретил Пашку на Страстном - в пальто с воротником, в кепке с меховыми наушниками, на ногах валенки кожей подбиты, из-под кепки выбивается непокорный русый чуб, как прежде.

Поговорили – Пашка куда-то спешил, но успел похвастаться, что вот-вот возьмут на хорошую работу, отсюда недалеко, но на какую, - не сказал. А о прежней умолчал.

 Ниночка  стала учиться на рабфаке – готовилась в педагогический вуз. Работать она устроилась  в машбюро при Наркомтяжпроме. Наркомат выделил ей комнатку на Петровке, недалеко от места ее службы. Они решили жить вместе. Расписываться тогда было не обязательно, и Михаил просто перевез свой нехитрый скарб на улицу, где когда-то жил. Через несколько дней, выбрав свободную минутку, он пошел по прежним, таким знакомым местам, свернул в подворотню и вышел к своему двухэтажному дому, около которого не был уже сколько лет. Дом показался теперь Мишке маленьким и съежившимся. На двери их подвала  висел новенький замок.

 По двору прошел незнакомый человек с поленом под мышкой, остановился, посмотрел на Михаила, ничего не сказал и направился к подъезду, который вел когда-то к Плещинским.

-Постойте, - крикнул ему Михаил. Тот становился. Михаил подошел к нему.

-Чего тебе?  - недовольно буркнул мужчина.

-Вы здесь живете?

-Здесь, а что?

-А не знаете, Плещинские, что жили здесь прежде, они где теперь?

-А тебе на что?

Михаил оглядел флигель, как будто видел его в первый раз, - я здесь, в этом доме жил прежде, в подвале.

-В подвале Тихон Кузьмич живет, с семейством, шорником работает.

-Там когда-то солдат жил.

-Солдата я уже не застал. Я сам-то сюда в прошлом годе переехал, комнату дали. А кто это, Плещинские?

-Помощник прокурора здесь до революции жил, с семейством.

-Никого здесь уже давно нет, господа кто куда подались, сказывали, барыня за границу, а братьев ее кого поубивало на войне, кто сбежал. Так вот. Нет тут никаких Плещинских.

 - А купец? – спросил Михаил и поглядел себе под ноги.

-Который?

-Бывший хозяин.

-Сказывали, помер, в Киеве, в гражданскую. Сынок его приезжал вот, но он теперь честный советский служащий, где-то в плановом отделе служит, - с уважением сказал мужчина.

-Сынок?! Какой, младший?

-Да нет, - пожал плечами мужчина, - говорили наоборот, старший.

-А младший где?

-А я почем знаю? Вот тут, на первом этаже, Дарья Ивановна живет, она может, и тебя помнит, ежели взаправду тут жил прежде, – он еще раз посмотрел на Михаила, покачал головой и скрылся в подъезде. Дарья Ивановна это, наверное, та, которая служила  когда-то гувернеркой у  Плещинских? – решил Михаил, - такая невзрачная девушка была.

 Он пошел к крыльцу, где прежде жил со своей семьей Рябухин. Вместо колокольчика теперь был врезан звонок. «Петровой Д. И. Звонить два раза и еще раз». Нажал несколько раз кнопку. За дверью кто-то завозился.

-Кого вам? – раздался женский голос.

-Дарья Ивановна?

-Я? А вы кто?

-Дарья Ивановна, это Миша Сверчков, помните, сын почтальона, что жил в подвале.

Она открыла и долго ахала и охала. Михаил осторожно стал расспрашивать, что случилось после гибели дворника и убийства в квартире Плещинских. Она рассказала то, что знали все:  что навела на квартиру Настька-прислужница.

-Это все она, Настька-змея, - сказала Дарья Ивановна. Михаил снова слышал   страшные разговоры тогда ночью.

-А ее не убили? – спросил он.

- Кого, Настьку-то? Да нет, никто ее не убивал, хотя поговаривали, что Сенька-гад мог. Но он исчез где-то, а она уехала потом из Москвы. Судить ее надо было, змею подколодную, но происхождение спасло. Из деревни она.

-А Сенька исчез?

Она посмотрела на Мишу, - Говорю же, исчез, тогда это запросто было. Да и не искал его никто, ну убили и убили. Мало ли тогда народу поубивали. А хозяйка как вернулась – сама не своя была, выжить бы, кого уж тут искать.

 Но Михаил хотел довести дело до конца. Нужно было во что бы то ни было узнать: поймали ли Семена Рябухина, только это знание могло помочь покончить с прошлым раз и навсегда. Михаил пошел в ближайшее отделение милиции. В кабинете  его внимательно выслушали, но сказали, что дела давнишние, кто на гражданской погиб, кто сейчас на действительной службе, из первого отряда красногвардейцев – никого не найдешь. А грабежи да убийства тогда каждую ночь случались. Потом все-таки милиционер полез в высокий шкаф  и достал с верхней полки толстую книгу, долго рылся в ней, водил пальцем по разлинованным страницам и, наконец, воскликнул. – Да, точно, вот, зарегистрировано 21 февраля 1918 года убийство в Крапивенском переулке. Убитые – дворник Дроздов Петр Фаддеич и Николай Костромин, кличка Вареный. Обнаружил гражданин Утюгов. Л. И. Проведено дознание. Подозреваемый Рябухин Семен Карпович, со слов Сверчкова М. А.

-Так это я, - воскликнул Михаил, - можно посмотреть?

-Смотри, - милиционер подвинул к Михаилу книгу, на раскрытой странице тот увидел записи дежурного уголовного розыска. Милиционер снова придвинул книгу к себе.

-Посмотрел? Читаю дальше. Принятые меры к задержанию подозреваемого результата не дали, Рябухин С. К скрылся. Дело производством закрыто.

 Как-то в конце лета Михаил повстречал на улице своего бывшего преподавателя Бориса Петровича. Узнав, что Мишка чернорабочий при тресте,  тот покачал головой

- Нехорошо, молодой человек,  вам бы надо найти работу получше, вот вам мой адресок, зайдите недельки через две, как свободная минутка выпадет, что-нибудь придумаем.

Михаил, честно говоря, ничего плохого в своей работе не видел – на хлеб хватает, пару раз сходили с Ниночкой в Арс. По старой памяти, но уже не через лазейки. В «Художественный» на «Броненосца Потемкина» ходили.

 -Да, - сказал Борис Петрович, - я слышал, вы с Ниночкой Дроздовой так сказать, поддерживаете теплые отношения?

Михаил кивнул.

-А она как устроилась?

-В машбюро при Наркомтяжпроме. Вот собирается в вуз, в педагогический.

- Ну что ж, это очень даже хорошо. Вот и Паша Румянцев – он, ведь, вашим ближайшим другом был, - устроен, работает, кажется в Первом Государственном Издательстве. А Ниночке от меня  передавайте самые наилучшие пожелания.

Михаил, честно говоря, с Пашкой нечасто виделись, вот зимой встретились, перекинулись парой слов, - и все. Сам Пашка не появлялся, а искать его Михаил и не думал: он был счастлив с Ниночкой.  На следующий день он сообщил Ниночке про разговор с Борисом Петровичем. Она посоветовала  обязательно к нему пойти.

Через две недели Михаил пошел по адресу, который ему дал Борис Петрович. Жил бывший преподаватель  в  Малом Левшинском.

-Вы ведь, Михаил, неплохо чертили, не так ли? Вот вам еще один адресок, отправляйтесь прямо завтра, это архитектурная мастерская у Каменного моста. Желаю успехов!

На следующий день Михаил отправился по данному адресу. К набережной у Каменного моста он вышел с Ленивки. Слева от улицы Михаил увидел длинный дом с колоннами, одноэтажный, с надстройкой по центру, чем-то похожий на их флигель. Михаил спросил, здесь ли строительное управление и показал имя человека, которого ему  надо было найти. Ему подтвердили, что этот человек работает именно тут, в этом доме. Михаил вошел в здание, прошел по длинному коридору, нашел нужную табличку и вошел.

 Перед ним было большое помещение, в котором стояло несколько широких столов, на которых лежали большие листы бумаги, самые разные чертежные инструменты: открытые готовальни, линейки, наточенные карандаши. Рядом со столами стояли мольберты, на которых были прикрепленные канцелярскими кнопками плотные листы чертежей.

Михаил подошел к  человеку, склонившемуся над столом. Посмотрел на чертеж. «Дом Советов» было крупно написано на чертеже.

Перед человеком лежал маленький значок – значок был круглый, верхняя его часть была выполнена в виде подшипника, нижняя - алое полотнище знамени. Человек быстрыми штрихами перерисовывал значок, значительно увеличивая его в масштабе.

-Видишь, - он оторвался от чертежа, - кинотеатр будет в виде этого значка – называется «Ударник».

В это время в помещение вошла группа людей, впереди энергично шел высокий, худой и очень загорелый человек с выразительным лицом: крупные губы, черные, немного раскосые глаза, длинный тонкий нос, скуластое узкое лицо, пышные вьющиеся волосы зачесаны назад. Одет он был в костюм с галстуком.

- Ну что, обратился он, войдя,  к одному из склонившихся над чертежом, - как продвигается работа?

Человек оторвался от чертежа.

- Вот, Борис Михайлович, посмотрите.

Человек взял чертеж, стал рассматривать, взял карандаш, что-то подправил, обернулся к одному из пришедших с ним, показал чертеж и тут заметил Михаила.

-Вы к кому, молодой человек?

Михаил протянул письмо от Бориса Петровича.

-А! Тезка рекомендует. Хорошо. Виктор Павлович, - сказал он чертежнику, - вот молодой человек, судя по рекомендации, неплохо  чертит, рекомендован моим старым приятелем по Одессе, найдите для него задание, проверьте, вот можно дать увеличение масштаба кинотеатра. Справитесь?

Михаил посмотрел на чертеж и кивнул.

-Хорошо. Ваше имя Михаил? Очень хорошо. Сегодня и приступите, но прежде, мой вам совет: сходите сначала на стройку, Михаил, посмотрите, оцените масштаб строительства, почувствуйте, в каком деле вам предстоит участвовать, а потом возвращайтесь сюда.

 С моста стройка уже открылась во всей полноте. Цементная пыль поднималась над огромным пространством. Отсюда, с середины моста, были видны железные вышки копров для забивания свай, похожие на наклонные пирамиды, далеко вправо торчали четыре кирпичных трубы, за заводскими корпусами, еще дальше -  городская электрическая станция, похожая на какой-то собор со шпилевидным завершением. Всюду тянулись дощатые помосты, по которым двигалось множество рабочих  парами с носилками, многие катили перед собой тачки.

 Михаил с Каменного моста вышел на Всехсвятскую улицу, слева от трамвайных путей. Перед ним тянулась вереница телег, лошади неторопливо везли доски. Выйдя на строительную площадку, Михаил увидел, как рабочие разбирают длинные одноэтажные здания, напоминавшие склады, - там был раньше соляной двор, несколько человек ломами разбивали стены, другие откалывали от них кирпичи и складывали на носилки и тачки. Михаил спустился на набережную. Набережная была превращена в строительную площадку: везде лежали мешки с цементом,  в аккуратные стопки были сложены кирпичи, было много досок, повсюду ходили люди с тачками, нагруженными кирпичами, мешками и досками. Стояли, перебирая ногами, ломовые, запряженные в телеги, на которые грузили длинные доски. Через стройку были проложены рельсы.

Наполненный поразительной картиной стройки, он вернулся в особняк на набережной у Большого Каменного моста. В знакомом уже помещении его встретил молодой человек в халате и с линейкой в руке, стоявший перед мольбертом.

- Это тебя к нам прислали?

Михаил кивнул.

-Хорошо, вот с этого узла и начнешь. Нужно сделать чертеж фасада со стороны Всехсвятской,  купол, ступенчатое покрытие, нужен чертеж. Приступай. Инструменты получишь в соседней комнате.

 Будущая жизнь представлялась им светлой и радостной. Они жили весело, мечтали об институте, зимой ходили гулять на бульвар, летом ездили в Сокольники, посещали театр рабочей молодежи - ТРАМ, МХАТ.

 Как-то раз, в начале осени отправились с Ниной  к «Мюру»,  посмотреть зимние ботинки. Стоят, смотрят одну пару  – дорого, но Ниночке нравятся, вдруг откуда-то рядом возглас:

-Нинка! Мишка!

Оглянулись: Пашка! В серой паре, в клетчатой кепи, из-под которой все тот же непокорный чуб. Он  тут же все про себя рассказал, что работал, как и Мишка, чернорабочим, но познакомился кое-с кем, и  вот устроился сначала курьером – то есть разносчиком почты, но прибавил для солидности - корреспонденции, (Мишка вспомнил отца), и  служит теперь   в первом государственном издательстве, как у нас там говорят, в Госиздате.

    - Маяковского вижу, как вас сейчас, кстати, он на следующей неделе выступает, пошли со мной, провожу, у меня контрамарочки есть.

-Ну, ты Пашка все такой же, - засмеялась Ниночка. Он на нее так взглянул – Мишке не понравилось.

-А что, - говорит, - хочешь жить - успей к раздаче пирога.

-А живешь-то где? – спросил  его Мишка.

-В Ащеуловом, возле Сретенки, комнатку выделили при кухне, небольшая, конечно, но скоро назначат помощником корректора – вот тогда и получу комнату побольше. Он весело подмигнул, знай, дескать, наших.

А оклады у них, братцы, - мечтательно произнес Пашка, - и работенка легкая, эх, жизнь! Во МХАТ чуть ли не каждый месяц хожу.

-Мы тоже ходили, - сказала Ниночка.

-Вот скоро буду в Вуз поступать, - тут же перебил Пашка, - по рекомендации, с социальным происхождением у меня все в порядке, справку достал, как положено.

-Ну а вы что? Работаете, учитесь, где устроились?

Они рассказали о себе.

Пашка достал записную книжку, почеркал  карандашом, вырвал листок и протянул Мишке. - Вот мой адресок, заходите. Только вдвоем, - и снова подмигнул, затем порылся в кармане. Извлек гривенник,

-Я на трамвае, аревуар, мадам, - Пашка по-старому скорчил рожу. Они засмеялись, а ботинки все-таки приобрели.

Через неделю Михаил вернулся домой раньше обычного, Ниночки еще не было дома, и  он  хотел приготовить себе чаю, вышел на кухню, там хозяйничала  Розалия Карловна, в руках у нее было какое-то письмо.

-Михаил Алексеевич, пока вас не было, принесли.

-Мне?

- Да, приходил молодой человек, такой из себя приличный, в пальто хорошем, очень вежливый.

-Чуб у него  был?  - быстро спросил Мишка.

-Какой чуб?  - она сильно удивилась, - не было у него никакого чуба, очень аккуратно причесан, такой вежливый молодой человек.

-Это он принес?

-Я же говорю вам, именно он принес, спросил, здесь ли проживает такой-то, я ответила, что да, он положил письмо в коридоре на сундук  Егора Ильича и так же вежливо попрощался и ушел. Бывают же еще на свете такие воспитанные молодые люди.

Она протянула письмо. На конверте было написано только «Михаилу Сверчкову». Ни обратного адреса, ни марки не было,  - ничего.

 Сильно встревоженный, Михаил вернулся в комнату, забыв о чае, запер дверь  и некоторое время смотрел на это письмо. Вспомнилась и черная с серебром фуражка отца, и как бегал мальчишкой по окрестным переулкам, и многое другое.

-Но почему не почтальон? – вдруг просил он себя.

 У Нины никого не осталось – это он знал точно, была у нее сестра, но она пропала где-то в гражданскую войну, Нина о ней никогда ничего не рассказывала. Может быть, нашлась?

В дверь постучали. Мишка вздрогнул.

-Кто там?

Михаил Алексеевич, вы примус потушить забыли, – раздался голос соседки.

Михаил бросился к дверям, отпер их, выбежал из комнаты и побежал на кухню. Вслед ему неслось, - это же какой расход топлива!

Потушив примус и не выпив чаю, он быстро вернулся в комнату.  

-Нет, - раздалось из коридора, - вы совсем не такой воспитанный молодой человек.

Михаил взял конверт и разорвал его.

В дверь опять постучали.

-Михаил Алексеевич, чашки надо за собой убирать, здесь вам не ресторация.

Он снова бросился на кухню, спешно убрал чашку. Попутно взглянул на настенные часы: без четверти шесть. У Ниночки служба заканчивается ровно в восемнадцать часов.

«Хочешь спасти жену – приходи завтра в семь вечера по адресу «Трубная, дом №4, строение 2, во дворе, как войдешь – направо – спросить Карасева И. П.»

Внизу была приписка. «Не советую обращаться в милицию».

В коридоре раздался шум открываемой двери. Он замер, если это Нина, не стану ей говорить про письмо.

-Егор Ильич, что это вы сегодня так припозднились? – раздался голос Розалии Карловны.

-Служба не убежит, дорогая Розочка, - отвечал голос  соседа. Где он служил, Михаил не знал и никто в квартире не знал, но у него постоянно появлялись на столе колбаса, икра, фрукты.