Сев на стул перед столом, Евгений Николаевич взял в руку цветную фигурку оловянного гусара и протянул Игорьку. - Это фигурка гусара лейб-гвардии гусарского полка, видите: синие чакчиры, то есть рейтузы, красный доломан и красный же ментик. Мне ее подарил мой приятель – он замечательный мастер по изготовлению таких фигур и прекрасный знаток военного мундира. Для того, чтобы отлить эту фигурку он перелопатил уйму материала, нашел точные элементы обмундирования, и сделал маленький шедевр. Вот так надо работать. А теперь, Вадим, я должен вам сказать огромное спасибо за помощь в расследовании таинственно исчезнувшей коллекции Константина Казимировича Плещинского.

Вадим удивленно поинтересовался, за какую помощь ему говорит спасибо Знаменский.

- А помните, ваш приятель, тот самый, который вам дал Домовую книгу?

-Алик Кантор?

-Вы мне не называли его имени, но говорили, что он что-то ищет в домовых книгах. Он вам принес книгу – вы мне, а результат оказался  замечательным. Эта книга для нас – это просто подарок. А знаете, что такое домовые книги, молодые люди? Нет? О! Это замечательные документы прошлого. В таких книгах, а вели их частные приставы – важные полицейские чины дореволюционной России, начальники полицейской части, можно было узнать, откуда и когда человек прибыл в данный дом, его  сословное происхождение, семейное положение, вероисповедание, род занятий. Само собой там номер квартиры, данные из паспорта.

 Вот я  сделал кое-какие выписки – Евгений Николаевич достал с полки папку, развязал тесемочки – Заголовок гласил «Жильцы дома № 5 по Крапивенскому переулку,   Тверской части – Домовладелец - купец второй гильдии Рябухин К. Ф.»

- Этот Карп Федорович Рябухин был  не очень богатым купцом, несколько бакалейных лавок, мануфактура. А  дом этот – бывший флигель дворянского имения князя Львова. Рябухин в нем владел нижним этажом, где и жил со своим, как водилось тогда, большим семейством. К нижнему этажу примыкал и подвал. А на втором этаже жила семья интеллигентов той эпохи: братья Плещинские, оба военные, Владимир Николаевич – старший брат,  Виктор Николаевич и их сестра Ариадна. Она была замужем за товарищем (по-современному, заместителем) прокурора Леонтием Васильевичем Казариным. Жилье братьям и сестре досталось по завещанию их дяди. Вот он, наш герой, изображенный на портрете, это и есть их дядя -  Плещинский Константин Казимирович – собиратель древностей, автор статей в энциклопедии, знаток нумизматики, чудак и большой  любитель различных тайн.

И вот еще что, в  воспоминаниях того Погодского, о котором я вам рассказывал, нашелся еще один важный момент. Оказывается, наш собиратель умер внезапно, от удара, а умирая, все произносил с трудом такую фразу «ищите ключ» и просил дать ему какие-то шахматы. Так и умер, не объяснив, какой ключ и от чего. Этот факт со слов наследников, записал Погодский. А коллекция монет словно пропала. Погодский очень ими интересовался, предлагал наследникам большие деньги, но они так и не смогли найти эту коллекцию, хотя весь дом перерыли. Я предлагаю вам, Вадим с Игорем сходить по этому адресу и посмотреть этот флигель. Он очень интересный, уверяю вас. Я написал письмо от музея в местное домоуправление, нужно будет посмотреть домовые книги 20-ых годов, они должны быть у них. Можно проследить историю жильцов. История этой местности сама по себе захватывающая.

 Через неделю, в очередное воскресенье, Вадим и Игорь отправились на Петровку в Крапивенский переулок. Свернули в подворотню, куда заходили год назад. Во дворе перед ними открылась следующая картина. Здесь ломали старый дом, вероятно, двухэтажный.  Остов здания, похожий на скелет гигантского зверя, уже обнажился, и только кое-где еще розовели уцелевшие куски стен, с открывшимися основаниями в виде перекрещенных досок. Было около полудня – рабочие, вероятно, ушли на обед, оставив после себя кучи мусора, щебня и ломаных досок. И вот они стояли и смотрели на остатки чьей-то далекой жизни. Вокруг были разбросаны груды разбитых кирпичей, какие-то допотопные комоды с оторванными дверцами, наполовину рассохшимися, железная кровать с шишечками на витых колонках,  тряпье, железная кружка, миски, разбитые тарелки, старинный поднос с гравировкой в виде одного из высотных зданий - Вадим поднял его, посмотрел и бросил в кучу.

-Смотри, коробка, - сказал  Кусов. Вадим в это время был уже занят рассматриванием фарфоровой крышки от какого-то сосуда. Крышка была расколота, но на ней еще был виден красный, словно вылепленный цветок и два зеленых стебелька.

 Вадим повернулся в сторону Игоря. Кусов держал в руках какую-то коробку с выпавшими из нее бумагами. Крышка от коробки, розового цвета,  с двумя резвившимися на ней  пухлыми ангелами, валялась тут же, под изображением ангелов шла белая с золотом лента, и на ней была видна  витиеватая  надпись «Съ Рождеством 1917 года!»

Игорек уже рылся в коробке.

-Письма! – торжествующе сообщил он.

Вадим поднял с земли первый попавшийся листок  и стал читать. Замелькали ъ и буквы I с точкой.  Это тоже был кусочек какого-то письма, писали с курорта, «милая Томочка,   беспокоюсь о твоем самочувствии».

Игорек в это время рассматривал плотный лист пожелтевшей бумаги, очень прочной, с какими-то золотыми разводами и виньетками. 

-Что там у тебя? – спросил Буров с интересом.

Есть! – почти закричал Игорек.

-Что там?

-Плещинский! - сообщил Игорек. – Смотри: диплом, врученный подпоручику Плещинскому за отличную стрельбу в присутствии великого князя Николая Николаевича на маневрах в Красном Селе в 1898 году! – произнес Кусов торжественным голосом.

А вот еще, смотри, открытка, с Наполеоном, тебе как писателю, будет, наверное, интересно.

-Я еще не писатель.

-Ну, станешь, - с уверенностью сказал Игорек. - Слушай:   «Милая Ариадночка! Мы с Сержем не могли выехать к вам, так как я сильно хворала и даже не смогла поздравить Сержа с днем ангела. Праздники провела в постели. Только что начала поправляться, как опять подхватила эту ужасную простуду. Доктор сказал, что придется лежать еще не менее недели. А как вы поживаете? Что поделываете? Как веселитесь? Пиши  почаще. Твоя Тамара.» Тут еще и обратный адрес есть.  «Вольск. Саратовской губернии дом Ея высокородия Т. И. Ольденбурга на имя м-ль Макеевой. А вот совсем мелкий почерк. Почти бисерный,  « ..сегодня на катанье встретила Валерия Закощанского, и он смешил меня веселыми рассказами, а потом мы отправились в кондитерскую Буреева и ели там вкусные пирожные. Вечер провела, как всегда, за чтением Чарской. Какой у нее удивительный слог!»

-Это что, дневник?

-Наверное.

-А Чарская, это кто такая?

-Писательница какая-то. А вот, гляди, - Игорек показывал еще какую-то бумажку, - счет какой-то, за мужскую воду – двадцать копеек, за помаду женскую цвета .., тут дальше неразборчиво, тридцать копеек. Магазин купца второй гильдии Рябухина.

Рождественский бульвар, дом 15 строение №2.

А вот и еще письмо. «Милый друг, пишу тебе из Крыма. Знаю, что ты вернулась в Москву и нашла нашу квартиру разоренной. Пропали дядины шахматы. Это, конечно, неприятность, но что поделаешь? Мы каждый день теряем много больше. Я вчера ездил представляться барону. Дела его, было, пошли удачно, ты, наверное, слышала, что он создал здесь, в Северной Таврии, что-то наподобие республики. Но сейчас все намного хуже. Миронов наступает. Говорят, они перебрасывают сюда большие силы. Вероятно, это конец, и мы больше не увидимся.

А Крым по-прежнему прекрасен, и знаешь, что я вспомнил? Как мы в двенадцатом году после моего производства провели здесь с вами всеми две недели. Чудесные были времена.

На прошлой неделе я получил печальное известие. Владимир погиб еще зимой при отступлении в Ростов.

Я слышал, что и Закошанский погиб, в бою под Одессой, такая участь ожидает, вероятно, и всех нас. Прости мне такое настроение. Я ничего не знаю про Леонтия, может быть, хотя бы здесь Господь тебя пожалеет.

Скорее бы все это кончилось, может быть, Господь сжалится над Россией.

Твой любящий брат, Виктор Плещинский. 12 августа 1920 года. Джанкой.»

Слушай, ты что-нибудь понял? Барон, Миронов, Джанкой?

-Подожди, Джанкой? «Завтра карта с расположением войск отправляется в Джанкой», - почти точно процитировал Вадим вторую серию «Неуловимых». Это же писал белый офицер! Этот Виктор Плещинский, он в Крыму был, у белых. А барон – это Врангель!

-Точно.

-А Миронов, это кто?

-Понятия не имею. Может быть, Евгений Николаевич знает?

-Может быть.

 Кусов стал собирать письма, отрывки каких-то текстов и дневников. А затем повернулся к Вадиму, который тоже подобрав какой-то листок, пытался его прочитать, - Вот, - сказал он, и глаза у него заблестели, - сочини про них историю.

-Про кого?

-Да про вот этих Плещинского, девчонку - автора дневника, купца Рябухина.

- Ну-ка, ну-ка, - Евгений Николаевич взял в руки коробку и с интересом стал рассматривать рождественский рисунок.

-Типичное изображение подарочной коробки перед революцией – ангелы, херувимы, сусальное золото, но год! Какой год! – семнадцатый. Последнее Рождество в Российской империи. – Знаменский открыл коробку, - да тут целый клад! – воскликнул он  и вытащил открытку. – Так, очень интересное изображение, сказал он, рассматривая черно-белый рисунок - Наполеон на острове Святой Елены, - Автор на сегодня малоизвестный французский художник. Но в своем роде оригинальная вещь. – Он углубился в текст. – Замечательно! Вот они наследники нашего собирателя, все вместе. Вот именно из таких деталей и состоит жизнь, это своего рода культурный слой истории – то, что называют мусором, но без чего история не живет. В таких слоях мы, историки, находим для себя крупицы настоящего золота. Вот обратите внимание – Знаменский прочитал несколько строк, - она собиралась  поздравлять Сержа не с днем рождения, а с днем ангела – так было принято в дореволюционной России. А это что? – Он стал читать фрагменты дневника. – Прекрасно! Да, Игорь, вы спрашивали меня вчера по телефону, кто такая эта Чарская? Очень популярная среди гимназисток писательница начала века, автор таких душещипательных романов. Судя по всему, эта Ариадна Плещинская  была ее большой почитательницей, а  вот это – он внимательно посмотрел диплом, выданный Владимиру Плещинскому за стрельбу в присутствии великого князя Николая Николаевича  – просто настоящая находка. Это документ, из которого следует, что брат Николая II очень серьезно относился к армейским вопросам. Да, в отличие от царя, Николай Николаевич, а это был мужчина видный, почти двух метров росту, мог бы управлять империей не хуже Петра Первого. И многие бы этого хотели. Он командовал гвардией, а гвардия ежегодно отравлялась в Красное Село под тогдашним Петербургом, где проводились маневры.

Вы говорили про письмо какого-то белого офицера? А! Наверное, это. Ну-ка, ну-ка.

Знаменский читал письмо Виктора Плещинского долго, хмыкал, потирал бороду, несколько раз оторвался от чтения и посмотрел на Игорька и Вадима очень внимательно. Наконец, он положил письмо на столик.

-Друзья мои, - сказал он торжественно, - вы прикоснулись к очень серьезной тайне нашей истории, всего я вам сейчас рассказать, конечно, не могу, но это настоящий документ исторического значения. С вашего позволения, я оставлю его у себя и покажу кое-кому.

Игорек просто закраснелся, - конечно, конечно, Евгений Николаевич, - поспешил он сказать, - все  оставьте у себя, мы еще поищем.

-А кто такой этот Миронов? – спросил Вадим.

-Миронов? - усмехнулся Знаменский, - был такой красный командарм в гражданскую, из казаков, история его сложная, не все еще известно.

-А мы такого командарма не проходили, - просто сказал Игорек.

-Да, да, - согласился Знаменский, - такого вы не проходили, о нем еще почти никто не знает. Говорят, как раз сейчас должен выйти роман о Миронове. А вы, наверное, обратили внимание, что эти документы выстраиваются в определенный ряд? Два брата и сестра, она влюблена в некоего гимназиста Валерия Закощанского, встречается с ним на катке, вероятно, на Чистых прудах. Оба ее брата военные, старший, тот самый, который получил диплом, погибнет под Ростовом, это когда наступала конница Буденного, январь двадцатого года. Младший или средний, может быть, успел эмигрировать в ноябре двадцатого или погиб тогда же в Крыму. А бывший гимназист Закощанский, ухажер девушки, вероятно, автора дневника, погиб под Одессой, наверное, в боях с Котовским. Да это целый роман!

- А вот ниточка, связывавшая нас с коллекцией Константина Казимировича Плещинского, увы, оборвалась. Ограбление. Где-то она теперь?