Молодой человек в осеннем пальто и темных брюках, немного не доходивших до лодыжек, шел по Солянке, прямо на солнечный диск, повисший над вечерней столицей. Он шел по направлению к площади, где находилась та самая церковь. К югу крутой склон обрывался у низких берегов Москва-реки. Здесь когда-то проходила дорога на Владимир и Рязань, прямо у подошвы огромного холма.

Молодой человек миновал Пилоны президиума Академии, прошел мимо «Милосердия» и «Воспитания» работы Витали, которые  значительно обветшали, и на углу Подколокольного и  Солянки, справа, увидел низкую церковь с высокой  колокольней, словно корабль устремленной вперед своим четырехъярусным корпусом, но давно уже стоявшей без креста.

Остановился и посмотрел на церковь - Там бы поискать, может, что-то бы  и нашел.

  Подходя к самому шумному месту – к площади, там, где Солянка пересекается улицей Забелина, он опять чуть помедлил, бросил взгляд направо, на подъем улицы Забелина, упиравшийся в горку, на которой стояла давно наглухо закрытая церковь Владимира. Взгляд к самой горке, слева, вели тяжелые серые корпуса шестиэтажной громады доходного дома, в них дышали последнее предвоенное богатство и ощущение монолитной несокрушимости жизни, которое вскоре развеется прахом. Останутся только эти корпуса.

-Вот в ту церковь бы забраться, - мечтательно сказал он сам себе.

  Он миновал угол  Архипова и Забелина, отмеченный обычным двухэтажным домом середины прошлого века. Вспомнил, как Знаменский рассказывал, что в средние века в таких местах, их еще крестцы называли, считалось, что наводила свои порядки нечистая сила, поэтому жители  ставили, защищаясь от нее,   поклонные кресты.

Теперь здесь, на углу, стояли  невысокая торговая аркада,  быстрая фотография и объекты общепита.

Молодой человек  свернул налево, под аркаду, немного сокращая путь. А когда  вышел из-под  нависших арок – первое, что бросилось в глаза - кирпично-красный корпус и червонное на закате золото креста на куполе. Чуть выше купола и немного позади него горели фрагменты  луковичного куполка колокольни. Кресты куполов вспыхнули еще раз  и погасли. Солнце закатилось за высокие крыши домов, поднимавшихся вдоль сквера к Лубянке. 

  Подошел к территории церкви. В его кармане  лежало удостоверение работника архива Исторического музея – помог новый знакомый Валентин Яковлевич Ковнер. Так он собирался пройти на территорию церкви. Он объяснит,  что  пришел сюда с целью осмотреть каменную кладку, это  нужно будет учитывать при проведении будущих археологических работ. А работы намечены на будущий май. На  правом плече молодого человека  висела  сумка, в которой, кроме фонарика, лежала чекушка, купленная в Универмаге на «Пролетарской», а в фонарик он вставил предварительно новую батарейку, кроме этого, лежал фотоаппарат – старенькая «Смена», подаренная родителями на шестнадцатилетие, блокнот и карандаши с ручкой и очки в футляре.

Когда-то здесь была невысокая ограда, отделявшая церковь от площади, но ее уже лет двадцать, как  сломали.

Он свернул налево и  сразу  же оказался около крыльца колокольни, ведущего на паперть, поднялся на три ступени и подергал ручку большой двухстворчатой двери – заперто. Подергал еще раз и негромко постучал. Он старались не привлекать к себе ничьего внимания, особенно тех, кто работал в пятиэтажном здании с прямоугольными огромными окнами рядом с церковью. Недалеко спешили по своим делам прохожие, пересекая периметр площади.

-Что-то зачастили в эту церковь, - недовольно  сказал мужик в фуфайке неопределенного цвета, появившись откуда-то перед  ним, как из-под земли вырос. Фуфайка его была подпоясана офицерским потертым ремнем.

 - Сюда ходить особенно не полагается, видишь вон здание? – он указал молодому человеку рукой налево, на высокую пятиэтажную громаду бывшего Делового двора. - Вот то-то, там серьезные люди находятся, мне выговор будет, а из-за чего? Из-за того, что всяких пускаю. Ну, чего тебе?

Молодой человек полез в карман и протянул свое удостоверение.

-Ишь ты, печать есть, а чего тут понаписали? Архивный отдел! – мужик вертел в руках удостоверение.  - А че это такое: Архивный отдел?

- Документы описываем, – коротко сказал молодой человек, после чего достал из сумки чекушку. Так его научил Знаменский.

 Чекушку мужик осматривал  долго  и придирчиво, посмотрел на донышко, постучал скрюченным пальцем по стеклу бутылки, послушал звук, удовлетворенно цокнул языком и спрятал  во внутренний карман.

-Ну, иди, только быстро давай, не дай бог, начальство увидит. Вот тебе ключ, – мужик протянул  железный зубчатый ключ от подклета.

 Справа от колокольни, за небольшой деревянной временной оградой, находилась деревянная лестница, по которой можно было спуститься вниз, в подклет церкви.

Молодой человек вытащил из сумки футляр с очками, надел их и  стал осторожно спускаться, вот и последняя ступень.  Слева от лестницы он увидел деревянную дверь, вставил ключ в скважину  и открыл помещение. Сразу пахнуло сыростью.

Он  достал фонарик, и сильный луч выхватил фрагмент кладки старинной стены.

- Теперь  сюда, - говорил он сам себе, - вот сюда, а теперь как можно осторожнее. Тут есть прогнившие доски, можно здорово навернуться.

Когда он светил под ноги, свет  выхватывал на полу квадры каменных плит. Здесь когда-то была самая низкая часть города – так говорил Евгений Николаевич, - и  сюда все речушки стекали, а Москва вся на речках да на ключах стоит. А весной  просто болото было, грунт очень болотистый. – Молодой человек потрогал влажную холодную каменную стену и сделал еще несколько шагов. Поднял фонарь.

Свет выхватил почти черный деревянный настил. Теперь, двигаясь очень осторожно, он вступил на настил, сырые доски предательски прогнулись. Фонарик заскользил по стенам, луч спустился вниз

 – Вот они! – прошептал он сам себе, - смотри!

Он увидел длинные большие плиты, посветил – луч упал на белый камень.

Теперь он медленно водил фонариком,  стараясь не пропустить ни одной плиты. Большие выхваченные из тьмы кубы плит молча хранили в себе какие-то далекие тайны. На плитах он стал различать фрагменты узоров.  - Вот это, кажется, тот самый рисунок.

Достал из сумки какой-то пакет, а из него большую фотографию, посветил на снимок, потом снова на плиту. Потом он направил луч прямо на середину одной из прямоугольных плит.

- Что это? Овал или даже круг в центре, нет, скорее овал,  а в самом центре этого круга - крест, от него отходят две дуги, одна влево, другая вправо. Так, под кругом прямой отрезок вниз. - Фонарик осветил рельефные полоски, которыми была украшена каждая дуга.   Прикоснулся к камню, ощутил холодную и мокрую поверхность под ладонью, пальцы ощупывали  бороздки.

-Здесь, кажется, кусок выщерблен слева, а вот здесь справа, - он посветил на боковую поверхность, -  это скорее всего буква «д», у нее отсечен кусок, - снова посветил на крышку плиты – узор из выбитых уголков, сколько их? - Пальцы быстро заскользили по выбитым уголкам в холодном камне, губы шептали цифры – один, два, три, пять, семь, девять. Пятнадцать! – почему-то с торжеством сказал он сам себе. Пятнадцать. И на этой фотографии тоже!

 Теперь он стал светить на боковые стороны плиты, увидел, что по периметру плиты читался другой рисунок – сплетенные волнообразные линии и какие-то слова. Завершив осмотр этих линий,  вернулся к поверхности плиты и  осторожно провел пальцами по кругу на плите, в котором помещался крест.

- Этой плите не менее шестисот лет! – сказал он сам себе.

  Снова  перенес свет на боковые грани плиты и увидел  почти стертые буквы.

Теперь он положил перед собой на деревянную доску настила блокнот, достал карандаш и  снова поднял фонарик. Луч упал на щербатую поверхность плиты. Молодой человек стал осторожно водить фонариком по сплетенным в почти неразличимый лабиринт буквам.  -- - Вот он, текст!

Он тщательно перерисовывал буквы, выводя замысловатые фигуры, постепенно на его листке стали появляться  отдельные буквы: «р», «б», «ъ», снова «б», «о», сложная «ж», «i», «и».

Выпрямился, направил свет на свой листок и прочитал: «рбъ божiи», а теперь должно идти имя.

Снова стал перерисовывать, направляя свет то на каменную поверхность, то на свой листок.  Теперь на листе появлялись новые буквы – «о», «н», та самая «д» с отколотым куском, «р», «е», «и» «х», «о», «у», «т», «ы», «г», «а».  Закончил работу и попытался  прочитать, получилось что-то вроде - Ондрей Хоутыга».  «Рабъ божий Ондрей Хоутыга»!

Затем он достал «Смену» со вспышкой и стал снимать фрагменты этой плиты.

Телефонный звонок заставил Вадима вскочить в половине восьмого в воскресенье.

-Аня! Ты?

-Буров, я открытие сделал.

 Кусов, это ты что ли?

-А то кто же? -  в голосе Игорька было какое-то странное торжество.

-Ты чего так рано звонишь? – Буров разочарованно сел на край постели.

-Спишь еще что ли? Я говорю – открытие сделал.

-Какое открытие?

-Понимаешь, я, кажется, нашел неизвестное в Москве захоронение воинов Куликова поля! – он чуть ли не кричал.

-Где ты его нашел?

-В церкви на Кулишках! – снова закричал в трубку Кусов.

-Не кричи, слышу. А с чего ты взял, что это именно воины с Куликова поля?

-А вот сегодня у Жени и объясню. Поедешь?

-Когда?

-Да часам  к одиннадцати.

Вадим потянулся, зевнул, - Ладно, приеду. Объяснишь, что ты там нашел.

Но Игорек был слишком возбужден, он не хотел так просто прервать свое торжество.

-Понимаешь, мне Валентин Яковлевич дал несколько своих фотографий, которые он сделал на местах настоящих захоронений воинов.

-Какой Валентин Яковлевич?

-Ковнер, помнишь, у Жени? Его еще Валей все называли.

-А, помню.

-Он каждый год на Куликово ездит, обещал меня на следующий год взять. Я, кажется, сделал настоящее открытие!

Кусов говорил и говорил, в воображении Вадима уже вставала эта картина: Цербер у дверей, требующий за вход бутылку, шаткие ступени, по которым Игорек спускается вниз, сырой и темный подклет церкви, узкий  желтый луч, скользящий по выплывающим из темноты плитам, на которых старинной вязью написаны имена каких-то живших Бог весть когда людей, может быть, воинов легендарного Куликова поля; человек, тщательно перерисовывающий  рисунки и имена с плит, вспышки фотоаппарата  во тьме, вязь букв, превращающаяся  в какой-то понятный текст.

Наконец, Игорек выдохся.

-Ладно, ладно, я понял. До встречи у Жени.

Торжествующий Игорек бросил на столик в комнате Знаменского несколько фотографий и  рисунков.

-Что это? – спросил Евгений Николаевич, с интересом рассматривая снимки.

-Вот это – Игорек показал на большие снимки, - с Куликова, мне их дал Валентин Яковлевич.

-Валя? Вы все-таки были у него? Очень хорошо. А это что за рисунки?

-А это я был в церкви на Кулишках, срисовал, а теперь, Евгений Николаевич, - Игорек даже засветился, - обратите внимание – совпадает почти все, даже в деталях. Вот, например, на снимке узор из выбитых уголков. И вот на рисунке тоже.

-Да, это так, очень интересно.

-Пятнадцать штук, я посчитал, и на этой фотографии тоже. Я, правда, еще не знаю, что обозначает число. Может быть, числовое измерение имени? А вот еще один приметный рисунок. Видите, он состоит из бляхи в центре, от которой отходят три полосы: прямая - вниз и две дуги, расходящиеся кверху. Этот рисунок чрезвычайно напоминает воинский щит.  Следовательно – это может быть реальное захоронение воина!

- Что ж, предположение само по себе заслуживает доверия. – Знаменский положил на свой стол рядом большую фотографию и рисунок Игорька, - Вижу тут и имя?

-Да, - радостно сказал Игорек, - Раб божий Ондрей Хоутыга! Вероятно, воин из Москвы.

- Не исключено. – Знаменский помолчал, не исключено. Что же касается имени вашего Хутыги, то, - Евгений Николаевич снял с полки какой-то старый растрепанный том, - Вот тут можно найти и список погибших, самый ранний текст о битве -  краткая летописная повесть, «О великом побоище, иже на Дону». Датируют  самое позднее 1408г. Здесь  Новгородский список, но есть и другие.

Игорек взял книгу  и сразу стал листать.

- Это очень хорошо. Игорь, что вы посетили Всехсвятскую церковь и даже попали в ее подвальное помещение. Но есть тут, - продолжил, не спеша Знаменский, - одна маленькая деталь,  - первые захоронения этого, сегодня стоящего храма, все-таки появились спустя более сотни лет после сражения, и поэтому, я думаю, вашего, Хутыги в списках нет.

-Почему? – Игорек оторвался от книги.

- Игорь, первый деревянный, как вы догадываетесь, храм сгорел, первый  каменный был заложен в конце XV века. Почитайте об этом в прекрасной книге Иконникова. А сегодняшний построен в конце аж XVII века. – Знаменский помолчал немного.

 - Такой вопрос, как захоронение воинов, требует более серьезной проработки. Вы рассмотрели один аспект – рисунки на плитах. Это очень интересно, Игорь, и нужно обязательно продолжить эти искания.

Игорь отложил растрепанный том с летописными сказаниями. - А перенос плит, - не сдавался  он, - в случае пожара, разорения, такое не могло быть?

- Могло, но это должно быть подтверждено документально, нужно покопаться.

-Я найду, все перерою, а найду, - убежденно сказал Кусов.

-Игорь, я желаю вам в этом деле настоящей удачи, вы молодец, проделали серьезную работу. 

  А теперь новые сведения о нашем загадочном собирателе древностей. Выше нос, Игорек, не расстраивайтесь, настоящий ученый проделывает часто большую работу, а будет ли результат – неизвестно. Но кто-то же должен делать эту работу.

Да, так вот наш собиратель. В одном из номеров «Чтений в обществе истории и древностей российских» - я вам про этот журнал уже рассказывал – была напечатана статья «Московский старожил», автор пока неизвестен, он подписался только двумя буквами. Но нас интересует не он. В своих воспоминаниях, изданных в 1852 году, он вспоминает, как  десять лет назад – цитирую  «посещал на дому  известного собирателя древностей и диковинок  Константин Казимирович Плещинского в доме его в Милютинском переулке, и он показывал мне только что приобретенные им весьма занятные шахматы, кои отлиты в виде нашего воинства славной эпохи 1812 года – фигуры белые, и прусского же воинства славного короля Фридриха Вильгельма Третьего- фигуры черные. Белый король – совершенно покойный государь Александр Павлович, как его Величество обыкновенно художники писали. А шахматы эти отлиты немцем Майером по искусным рисункам этого же немца. И говорил Плещинский, что за каждую фигуру заплачено по пять рублей и общая сумма с искусно сделанною коробкой, что обошлась в десять рублей, - 170 рублей». Так что к нашим поискам исчезнувшего клада прибавляется и поиск этих шахмат. Сведений о них больше найти не удалось, а вот насчет этого Майера кое-что обнаружилось. Иоганн Готлиб Майер, - это мне уже подсказали наши знатоки литейного дела малых форм, – был известен как мастер по отливке искусных фигурок, при этом хороший механик. По документам, он уехал на родину где-то в 70-ых годах уже глубоким стариком. Вот такая история.

Но и это еще не все. Этот неизвестный «Московский старожил» написал свои воспоминания после смерти  Плещинского, наступившей как раз в 1852 году, смерти внезапной, произошедшей  на водах в Германии. Исповедовал собирателя местный пастор – больше никого не нашлось, хотя Константин Казимирович был католиком. И этот пастор добросовестно написал вдове, что  муж перед смертью все говорил о каком-то ключе, который что-то открывает. Но пастор не смог понять, о каком ключе речь. Вдова перебрала все вещи мужа, никакого особого ключа найти не удалось. Но не удалось найти и те монеты, которые приобрел Плещинский. А вдове за них сулили немало денег. Этот случай заставил поволноваться московских собирателей. Так коллекцию и не нашли.

Без сомнения, если в словах пастора была заключена какая-то правда, ключ должен был открывать тайник с монетами. На пока это все, чем мы располагаем.

 Раздалось три звонка с небольшими перерывами.

-Ну, вот и наши коллеги. Это Валя и Виктор. Пойду встречать.

Когда Знаменский вышел, Кусов повернулся к улыбающемуся Вадиму.

-Ты тоже считаешь, что там не может быть захоронения? – спросил он.

-Понятия не имею, Игорек, - ответил Вадим, - он же тебе сказал.

-Но ведь и он может ошибаться, - произнес Кусов упавшим голосом.

Дверь открылась, и вошли уже знакомые друзья Знаменского.

-А Коля наш в Печоры под Псков уехал, - сказал Знаменский, - пойду на кухню, поставлю чай.

Вскоре Валентин Яковлевич Ковнер, приближая к очкам рисунки Кусова, тоже рассматривал их.

-Ну что ж, - сказал он, - вполне профессиональный перенос материала с одной поверхности на другую, а что касается выводов, молодой человек, то с выводами никогда не нужно спешить. Сначала  - материал, желательно, побольше.

Игорек явно был убит.

 - А теперь, - сказал Знаменский, пока чай не закипел, - обещанный материал про количество жертв Ивана Грозного.

 - Так вот, - начал он, не спеша, - Свешников, вы его работу о самозванцах видели у меня, был, когда мы учились, если помните, аспирантом, теперь  уже старший научный сотрудник, - решил установить хотя бы приблизительно, сколько же на самом деле душ погубил их любимый персонаж.

-Интересно, интересно, - произнес Виктор, придвигая свое кресло к столику,

- Начал он с томов «Чтений в Обществе истории и древностей российских». Помнишь, Валя, ты искал, кажется, в томе за сорок восьмой год описание одного клада.

-За сорок девятый.

- Ах, да, запамятовал. В общем, вам известно, что же это за издание. Вот Свешников, насколько я знаю, несколько месяцев, тщательно, том за томом, искал хотя бы какую-нибудь ниточку.

-Хорошая школа, - заметил Виктор.

-Да,  и он нашел. В томе за 1859 год, кажется, можно проверить,  была опубликована  некая Тетрадь, а в ней «имена писаны опальных при царе и великом князе Иване Васильевиче всеа Руси».  Стал, понятное дело,  искать первоисточники. Оказалось, как ты, Валя, наверное, уже догадался, - утеряны.

-Не удивлюсь. Если бы все источники находились сразу, - наша жизнь была бы сплошным праздником.

-Точно. Но все-таки нашлись копии документов, которые  помогли пролить свет на это непростое дело. Представляете, ему все-таки удалось установить имена тех, за кого царь велел монахам молиться «во веки веков».

-Упорный он, - вставил Виктор.

-Этого у него не отнимешь.  Стал изучать синодики, которые Грозный  разослал по обителям. Синодики эти самые  при еженедельных поминаниях, как вы прекрасно понимаете,  быстро ветшали, подлинники просто погибли, странички  потерялись. Да еще в  разных монастырях были утеряны разные страницы, а уцелевшие куски были перемешаны самым причудливым образом.

- Обычное дело, - заметил Ковнер, - рутина нашей работы. – Монахи, конечно, же копировали все подряд, в том числе и испорченные списки.

-Валя, ты совершенно прав, как говорят, на все сто. Но Свешников-таки докопался до истины.

-Ну, ну, - Ковнер  сложил пальцы домиком, - что же он нашел?

 - Изучал он один документ, список  синодика в Нижнем, из Печерского монастыря.  Власти этой  обители завели похвальный обычай - вести поминальную книгу аж  с 1552 года и продолжали пополнять ее вплоть до смерти Ивана. А на последних листах книги были записаны имена опальных. Понимаете?

- Что?! – Виктор подался вперед, - в 52-то втором году?

-То-то и оно! – засмеялся Знаменский, - Царь-то первый такой список только в 83 завел, как всем известно, а вообще-то подавляющая часть списков этих Синодиков относится  к XVII веку, а то и к XVIII и даже XIX. Тысячи имен.

- А подлинник ли? – воскликнул Ковнер, - конечно, неизвестно.

- Вот – вот, - Знаменский улыбнулся, - Свешников взял этот единственный документ, а в нем имя некой Матрены и ее детей. Все они были казнены.

- Знаете, Женя,  - Ковнер разрушил пирамидку, сложенную из пальцев и  аж плечами передернул, - вот сколько раз такое слышу, а каждый раз злость берет. Ну, изверг же был!

-Изверг, Валя, изверг, согласен, и изверг, и молитвенник страстный.  Выяснилось, что в разных Синодиках Матрена эта несчастная  с чадами фигурирует в окружении одних и тех же лиц, записанных до и после ее семьи.  Свешников предположил, что переписчики списывали с какого-то одного куска. Отсюда и совпадения имен в разных списках. В общем, перелопатил он уйму источников, копий, списков и нашел-таки сходные отрывки текста.

-А там, - продолжил Ковнер, - сплошные  Иваны, Петры, Анны, Семены, фамилий нет, имена повторяются. Так?

- Конечно, так.  Вот тут и пригодился этот Печерский список. Кого в нем находили – те и по другим спискам подтверждались, а это уже ниточка.

-Это уже целый канат, - сказал Виктор.

- Да, минотавр наш, конечно, народу съел уйму, но все-таки не столько, сколько раньше писали. Хотя и этих хватает. В конечном списке, который Свешников восстановил, еще и хронология, оказывается, соблюдена. Бюрократия XVI века! Казни  конца 1567 года, марта, июля  и  сентября 68   вплоть до 70 года.

- Ну что ж, - заметил Виктор, - это качественная и грамотная работа. У тебя она есть?

- Он обещал на следующей неделе дать, как прочту – передам тебе, а сам он завтра уезжает в Новгород на конференцию.

-Да, - сказал Ковнер, - по документам может и немного, но сколько из них погибло без всякого следа. Я все-таки думаю, число на порядок больше.

-Нужны факты, ты сам это прекрасно знаешь. А, кстати, чай уже, наверное, готов.